Посвящается маме, неповторимой Лоритте
Потрескивание еловых веток в костре – единственный звук в этих непроходимых дебрях, густо заросших бурьяном. Раньше тут был торговый путь, по которому проезжали груженые караваны, повозки путешественников и паломников. Сейчас здесь проходит магическая граница, и все живое, ощущая опасную магию, старается держаться подальше. Граница, которую мы, оставшиеся в живых, вынужденно провели и теперь охраняем от портальных тварей, поедающих все на своем пути. Что там, за границей, лучше не знать.
Впрочем, после нападений, которые мы зовем Четырехдневной войной, в огромной Людее вообще многое изменилось. Из пяти княжеств в ее составе уцелело четыре: Кроуги, Потава, Самогета и Монахана. Мы ютимся на клочке их некогда общей территории. Вот и все, что осталось от ранее великих народов. Орки отбили свою землю, но нам помогать не спешат. Паршивые твари добрались до лесов Трундас, территории драгонов, оборотней и дворфов. От горного хребта Баэрдаль и до пустыни Излимор не осталось ни кусочка земли, не оскверненной ими. Королевство эльфов теперь принадлежит отступникам. Тем самым, которые неустанно посылают сюда этих тварей в надежде уничтожить последний оплот оставшихся в живых. И, возможно, им бы это удалось, да только отступать нам больше некуда, поэтому отбиваемся мы с невиданным остервенением.
Люблю слушать потрескивание костра, эти звуки незаметно уносят меня в собственные мысли, и там, на грани между сном и явью, ко мне каждый раз приходит одно и то же воспоминание. Я вижу, как Рагонг зажигает руну, шепчет заклинание и смотрит на меня. Кричу ему через поле, указываю на отряд демонов, летящих в его сторону. Он слышит меня, я знаю, но, не отвлекаясь, продолжает повторять заклинание. Вокруг вспыхивают и гаснут всплески чужой магии, воины падают замертво, я чувствую – нам не выстоять в этой битве. Демоны почти настигли его, он даже не пытается защититься, в нем почти не осталось силы, это я тоже чувствую. На бегу швыряю заклинания в демонов, все, что приходит в голову, но это не помогает, их слишком много, а я уже очень слаба. Добежать до него не успеваю, он заканчивает свое заклинание, и созданный им портал уносит меня с поля битвы. Сопротивляюсь изо всех сил, не хочу покидать его, но магия Рагонга не оставляет мне выбора. Последнее, что вижу, – демоны набрасываются на него, Рагонг падает. И кровь. Его кровь.
Из задумчивости выводит противное постукивание черепа о меч на поясе у Эфиры. По привычке сразу кидаю взгляд на свое левое запястье. Метка еле видна, как будто выцвела, но все-таки она на месте. Значит, он жив, Рагонг еще жив.
Череп твари из гномьих пещер бьется о ее меч при любом движении. Много раз я просила Эфиру снять эту гадость. Каждый раз она отвечает одно и то же: якобы не снимает ради меня, по ее мнению, это должно мне помочь перестать быть такой неженкой. Конечно, до ее хладнокровия мне далеко – все же она воин, орк и к тому же еще шаманка, не брезгующая всякими, иногда довольно противными приемами. Но называть меня неженкой просто нелепо. Я уже давно перестала быть ею: потеряв счет убитым монстрам, проведя много ночей в горах гномов, прячась в грязи, как животное. Неженки не обыскивают трупы в надежде найти что-то ценное и уж точно не занимаются истреблением тварей.
– На границе сегодня спокойно, можешь поспать. Я тебя разбужу, когда устану, поменяемся.
Твердой походкой шаманка прошла мимо и остановилась около родника набрать полную флягу. Кажется, она похудела. Может ли быть, что она специально недоедает, оставляя мне больше еды? Эта гордячка ни за что не признает свою мягкосердечность. Я внимательно осматриваю ее, ища подтверждения своей догадке. Невысокая для орка, с густой шевелюрой красного цвета, которую она затягивает в тугой хвост. Красивая, несмотря на непривычный для человека зеленый цвет кожи. Полные алые губы, хищные раскосые глаза карего оттенка, немного заостренные уши. В кожаной броне с мехом на плечах. Единственное не закрытое броней место на ее теле – упругий плоский живот. Да, определенно, Эфира похудела. Надо бы внимательнее следить, чтобы она больше ела и чаще отдыхала.
– Все равно я не засну, давай подежурю сейчас, напарница.
Странно называть орка своим напарником. Хотя сейчас все странно. Эфира – первый орк, которого я увидела вживую.
Она внимательно смотрит на меня, видимо, оценивая мое состояние. Дежурство выдалось тяжелым. И даже несмотря на ее самообладание, я вижу, что и Эфира вымотана.
– Хорошо, голубоглазка, но не уходи далеко, чтобы я тебя слышала.
Она тут же падает на меховую подстилку, разложенную рядом с костром, зажав кинжал в руке. Эфира всегда с ним. Я давно догадалась, для нее это не просто оружие, а что-то очень ценное. Возможно, с кинжалом связаны воспоминания о ком-то близком. Но спросить я не решаюсь. Мы все кого-то потеряли в те четыре дня.
Отойдя от нашей стоянки на несколько шагов, поднимаюсь на невысокий пригорок и сажусь на вершине. Отсюда обзор лучше. Даже виден костер Сетсея и Улраны, они охраняют свой участок. В сторожилку всегда идут, разбившись на пары, но все равно держатся поблизости, чтобы успеть вовремя прийти на помощь.
Сегодня холодная, но на удивление спокойная ночь, и спать совсем не хочется. Сон для меня теперь как мука. Почти каждую ночь, не давая забыться, снится Рагонг, вернее, момент, когда я видела его в последний раз. Просыпаюсь в ужасе, иногда с криком.
Вспоминаю о паршивом на вкус снадобье от дурных снов, которое для меня сварила Эфира. Я забыла его около нашего костра, но оно не поможет. Шаманка, кажется, и сама уже догадалась, что дело не только в страшном воспоминании. Я дала клятву, которая преследует меня, не позволяет забыть Рагонга. По привычке опять смотрю на свое запястье – рисунок еще виден. Но я не смогла бы о нем забыть, даже не будь этой свадебной клятвы.
Раз за разом перечитываю письмо отца. Светлые волосы падают мне на глаза, словно пытаясь скрыть содержание ненавистного послания. В ярости комкаю письмо, но это не успокаивает, и я рву его на мелкие кусочки.
– Трус, даже в глаза не смог сказать! Няня, ты знала?! Он выдает меня замуж!
Ладони защипало от прилива магии. Няня как можно незаметнее попятилась.
– Амидера, милая, только не выходи из себя.
Я кинула на нее раздосадованный взгляд. Она меня боится, вон, даже отошла подальше.
– Да поглотят тебя пески пустыни Излимор, любимый папочка! Тебе надо, сам замуж и выходи! – выкрикиваю я, будто отец мог меня услышать.
Пергамент, не выдержав нового всплеска ярости, загорелся синим пламенем в моих руках. Так часто бывало, когда я выходила из себя или нервничала. Меня не учили контролировать магию. Однажды в детстве я разнесла целое крыло замка. И ничего, смолчали, замяли и забыли, переселив меня подальше от города. Что поделать, маги в моем родном княжестве Потава не в почете. Единственное княжество в Людее, которое не жалует магический дар и всячески ограждает себя от магов, шаманов и заклинателей. А тут на княжескую голову уродилась магичка – я. После смерти матери, которую почти не помню, отец женился повторно. Новая жена родила правителю Потавы сына, а неугодную дочь, то есть меня, отправили в ссылку в какое-то захолустье.
Сколько себя помню, меня всегда скрывали, папочка разорялся на лучших целителей, чтобы только сковать мой дар. Иногда даже получалось, но чем старше я становилась, тем короче были периоды затишья.
Я всем сердцем ненавидела эти ритуалы. Запертая во мне магия, сдерживаемая многочисленными заклинаниями, мучила, рвалась наружу, вынуждая злиться без причины, раздражаться по пустякам, не давая усидеть на месте. Учителя и гувернантки сбегали от взбалмошной княжны, разнося слухи о моем дурном нраве и душевной болезни. Они не ведали о большом секрете, который хранился за семью замками.
Все изменилось, когда я самостоятельно научилась снимать заговоры. Сила росла, и в конце концов князь Потавы решил избавиться от непутевой дочери, которая никак не желала носить свое проклятие с достоинством. Он предлагал два варианта, о чем и сообщалось в письме: место прислужницы в башне Печали или замужество с Оголором – одним из старших мужей Монаханы. То есть то же заточение, только с мужем-незнакомцем в придачу. Бежать – вот единственно верное решение, о котором я своевременно догадалась не рассказывать няне.
– Ами, выйти замуж за хорошего человека – это благословение, – старательно подбирая слова, попыталась успокоить меня няня.
В ответ я лишь недовольно фыркнула.
– Оставь меня, пожалуйста, я очень устала.
Спорить с няней смысла нет. Монаханцы славились своим деспотизмом, и перспектива провести всю жизнь с одним из них совсем не казалась мне благословением.
Как, впрочем, и заточение в башне.
Няня мялась у двери.
– Князь приказал приготовить комнаты к приезду целителя.
– И когда его ожидать?
– Сегодня к ужину.
Я кивнула, и няня ушла, прикрыв за собой дверь. Теперь я одна. Очередной целитель должен будет при помощи своих ритуалов сковать мою силу. Вероятно, папочка боится, что я прямо на свадебной церемонии разнесу тут все, как тогда, в детстве. И не зря, с удовольствием так бы и поступила. Заодно и нареченного бы своего проучила, чтобы неповадно было свататься к магичкам, пусть и не обученным, без их согласия.
Руки все еще щипало от магии. Не обращая на это внимания, я металась по спальне.
Бежать, бежать скорее! Пока вызванный отцом целитель не явился! Я быстро переоделась в брючный костюм для полетов (так сподручнее, чем в платье) и собрала самое необходимое в мягкую дорожную сумку. Добра у меня было немного: фляга с водой, карта Людеи, запасная одежда и теплый плащ, переданный отцу самим правителем для дочери в подарок. В любом другом случае плащ до меня бы не доехал, но от подарка правителя отец не отважился избавиться. В Потаве найти предметы, созданные магами, почти невозможно. Этот плащ, способный защитить от любой непогоды, – дело рук криоманта, специализирующегося на управлении льдом и холодом. Вещь для меня особенно ценная, и не только потому, что она от самого князя Эруана Минолы, правителя Людеи. Этот магический плащ – напоминание, что не везде магов недолюбливают. В других княжествах им рады и не считают выродками.
Тут я спохватилась, вспомнив о своих скромных накоплениях. Деньги ко мне в руки попадали крайне редко, я жила полностью на содержании отца. Но если такое случалось, тщательно откладывала. В глубине души я всегда мечтала попасть в одну из магических школ и, не говоря никому, копила, надеясь, что однажды такой шанс представится. Вот он, небольшой мешочек с монетами. Хвала моей предусмотрительности! Этого должно хватить на первое время.
Стараясь не попадаться на глаза прислуге, я бежала через родные коридоры, стражникам у входа бросила, что направляюсь в загон. Один пробурчал, что, мол, поздновато для полетов. Но со взбалмошной княжной никто не любил связываться – ненароком можно и в стену улететь. А потом, глядишь, могут и язык рубануть, чтобы не сплетничал, о чем не положено. Без особых возражений меня выпустили.
– Брр-бр-бр, – приговаривала я тихо, седлая своего грифона Горку.
Он радостно тыкался клювом в мою ладонь и перебирал передними лапами, будто пританцовывал, оставляя царапинки на деревянном полу. У грифонов на передних лапах огромные, чуть закрученные когти, а вот на задних – только мягкие подушечки, как у огромного кота. Я погладила Горку по золотым перьям на грудке, обычно это помогало его успокоить и справиться с нетерпением отправиться в полет, чтобы размять крылья.
Летать я любила с детства. Это, пожалуй, единственная поблажка, которая позволялась молодой княжне в перерывах между изучением танцев, рукоделия, домоводства и прочих бесполезных навыков.
– Ваше высочество! Папенька-то ваш не велят летать, кады ночь на дворе.
От неожиданности я замерла, выдавая себя этим с головой. В проходе стоял пожилой смотритель. Перед глазами моментально появилась картинка, как он бежит к отцу, а потом меня силой передают прямо в руки сперва целителя, а затем жениха.
Я понадеялась, что вечером здесь никого не будет, и не придумала правдоподобную байку, куда собралась на ночь глядя. Смотритель, прищурившись, начал пятиться к выходу, явно сообразив, что мое молчание не к добру.
Ладони от страха защипало, по плечам вниз скользнуло легкое тепло. Знакомое ощущение. Чтобы не задеть Горку, я тут же инстинктивно выпрямила руки в противоположную сторону. Сила вырвалась из ладоней и угодила прямиком в улепетывающего смотрителя. Светлые искры разбежались по заношенной шерстяной накидке на спине и, впитавшись в ткань, исчезли. Мужчина замер, пошатнулся, как от крепкого хмеля, и осел на пол. Я остолбенела в испуге, но заметила, что грудь смотрителя медленно вздымается и опускается. Слава Первоматери, жив! Не задерживаясь, поспешила с грифоном на выход, пока не явился еще кто-нибудь. Подгоняло осознание, что теперь мое временное преимущество существенно сократилось. Даже представить страшно, что сделает отец, узнав, на какую дерзость я осмелилась. Он не был жесток со мной, скорее равнодушен, а временами показывал свое презрение. Но это душило меня и страшило похлеще физической расправы.
Когда огни имения отца остались позади и наконец скрылись за горизонтом, я с облегчением выдохнула и получше укуталась в теплый плащ. Была поздняя весна, но ночи еще стояли прохладные. Наверное, из-за холода я не думая направила грифона на юг, вдоль границы Потавы. Надо было решать, куда лететь. Ближе всего находилась Монахана, но туда я направлюсь в последнюю очередь. В отличие от Потавы, магам там были рады, правда, только если они соглашались служить на благо извращенных представлений старших мужей о жизни. Разумеется, добровольно маги попадать в рабство к монаханцам не спешили, поэтому большая часть магического сообщества там – это женщины, насильно выданные замуж. В Минолу тоже соваться не стоит. Если меня будут искать, там найдут быстрее всего. Минола – княжество правителя, значит, больше охраны и масса ищеек, готовых носом рыть землю ради пары золотых. Остается выбор между княжествами Самогета и Кроуги. И там, и там легко можно встретить магов и представителей других рас, которые в Потаве почти не встречаются. А главное – в обоих княжествах можно обучаться магии, в Кроуги, насколько мне известно, теперь даже бесплатно.
О проекте
О подписке