– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее, там трещина. Мне открыли больничный лист. Врач сказал, что это примерно на месяц.
– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному вы, конечно, получите мало… Но что же делать, что уж теперь… Выздоравливайте».
– Да, конечно, – сказала Эля, просто чтобы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «Получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны, и теперь жду чудес – повышения зарплаты на больничном?!
– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, сделав ударение на слове «очень».
Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены, и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуск писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.
Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно, как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! На фиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»
Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, но затем лежать ей стало скучно: «Не может быть, чтобы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!» Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре стояли выданные напрокат костыли.
«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить…?»
Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, а Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась ей немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем, что ли, гордости нет?» Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю, – без зазрения совести соврала Эля. – Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания!» – частила она в телефон, лишь бы побыстрее закончить разговор.
Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение – двумя разговорами с людьми стало меньше. Положение, в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило ее в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, может тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной вызывало просто непереносимое чувство. На вопрос психолога «А почему – нет?» Элька неожиданно для себя горячо возмутилась: «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных» – актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, чтобы их выполнять! Ну, разумеется, ни у кого же нет других планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губки по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…» – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.
Кофе был выпит, откладывать мысли о возникшей проблеме дальше было некуда. Элька уныло задумалась о бухгалтерии. Накоплений у неё не было, от зарплаты осталась сумма, на которую можно было жить примерно месяц, если экономить. Репетиторство? Преподаватели брали учеников для подготовки в ВУЗы и художки обычно осенью и потом занимались с ними до лета. Символические алименты выглядели скорее насмешкой. Бывшего мужа просить – не вариант, ей сразу вспомнились те считанные случаи, когда она обращалась к нему после развода. Иногда ей казалось, что, сумей он убить её без последствий – не сомневался бы ни минуты. Да чёрт с ним! И всё-таки надо что-то быстро придумать – оплату квартиры надолго отложить не удастся. Отодвинув мысли про займы и кредиты куда подальше, Элька решила хорошенько подумать ещё раз. «Не может быть, чтобы я ничего не придумала… Раньше всегда получалось! Что-то вчера уже было про деньги… А, Марго говорила… говорила… продавать свои картины! Приятно, конечно, помечтать! Но не легче ли продать, например, недавно купленный телефон и пользоваться пока старым? Сколько он там стоит? Нет, не вариант».
В одном отношении Маргоша была, безусловно, права: пора бы уже что-то предпринять для увеличения своих доходов. Они с сыном жили на съёмной квартире, выбранной как удачный компромисс между сносной ценой, наличием двух комнат и не слишком мерзким видом из окна. Жильё им сдавала бойкая приземистая женщина Ирина с громким голосом и наигранным смехом. Ничего плохого о ней Элька сказать не могла, возможно, потому, что ни разу не задерживала квартплату, не заливала соседей и вообще была образцовым арендатором. Как она отреагирует на просьбу подождать с оплатой – было неизвестно.
Эля опять почувствовала грусть. Бывшие одноклассники один за другим покупали квартиры и машины, ездили за границу. Институтские тоже не отставали, если кто-то из них и снимал скромную квартирку, то в Швейцарии. Неужели она так и будет всю жизнь жить на съёмных квартирах, еле сводить концы с концами?! Сказать по правде, этот вопрос не особо волновал Элю в обычное время, но сейчас время не было обычным.
Неуклюже поднявшись на костыли, женщина заковыляла в кладовку, где несколько лет лежали её немногочисленные картины. «Почему бы и нет? – разговаривала сама с собой Эля, рассматривая с трудом вытащенные в коридор холсты. – Вот эта довольно интересная… Не шедевр, конечно, но крепкая такая академическая работа». Прислонив холст на подрамнике к более освещенной стенке коридора, и усевшись напротив прямо на полу, Эля посмотрела на картину внимательнее. Это был портрет её отца, одна из первых самостоятельных работ маслом. Она сразу вспомнила всё о том, как создавала её: третий курс, весна, курсовая работа… Было дано задание писать обязательно с натуры, и Элька несколько раз ездила к родителям. Отец тогда послушно позировал, понимая, что это не игра, а нужно для дела. Он терпеливо сидел час и даже больше, пока не становилось заметно, что устал. Тогда Элька заканчивала, и они шли на кухню к накрытому мамой столу. Работа писалась легко, с первого раза, её и приняли сразу, оценив на отлично, хотя многие однокурсники замучились тогда переделывать и сдавать въедливому куратору Борису Николаевичу (известному своей лютостью Бориске). В чуть лохматом от переездов прямоугольнике холста находился портрет не старого ещё мужчины, взятого по пояс, с выразительными руками, сложенными на переднем плане, на столе. Он смотрел из этого несуществующего измерения так внимательно, пронзительно, со скрытой улыбкой во взгляде, что казался живым гораздо более, чем сам зритель. «А не плохо нас учили, кстати!» – с гордостью подумала Эля. Из долгого кладовочного заточения были вызволены ещё несколько холстов, в основном реалистические пейзажи. Один учебный рисунок натурщицы выглядел законченным и довольно эффектным. «Что ж, остаётся посмотреть в интернете, сколько могут стоить мои шедевры», – Элька включила ноутбук и стала искать соответствующие сайты. В этот момент позвонила Марго.
– Ну как ты, инвалид?
– Да вот, сижу, воплощаю твои фантазии. Других вариантов разбогатеть я пока не вижу. Несколько работ есть, ну и ещё нарисую, времени-то теперь достаточно. Продать бы ещё!
– Слушай, у тебя же есть всякие бывшие однокурсники, преподаватели. Пообщайся! В любой сфере связи помогают.
– Мар, ну какие связи? Половина наших по специальности вообще не работает, все нормальные вышли замуж, поуезжали…
– А ты подумай, покопайся в голове, не торопись. Кого-нибудь обязательно вспомнишь.
– Ладно, покопаюсь. Ну, пока.
Вместе со своими старыми работами Эля нашла несколько пустых холстов, краски и растворитель, не хватало только нормальных кистей. «Ничего, – подумала она, – отправлю Мишку в худтовары, тут не далеко». Затем покормила сына двухдневными щами и макаронами с тушёнкой. На кулинарные подвиги она сейчас была способна ещё меньше, чем обычно. К вечеру у сына настроение стало чуть лучше, чем с утра. Они посидели рядом, болтая и глядя в полглаза в телек. Наконец парень поинтересовался, что у неё случилось с ногой. Вообще-то она не любила врать, но решиться сказать правду об этом нетипичном для себя происшествии тоже не могла. «Мы встретились с тётей Марго и погуляли немного по городу, а потом забрались на ступеньки у Военно-Морского музея и я так неудачно оступилась, что оказалось – перелом». С отвращением к себе она подумала: «Скажи ещё: упал, очнулся – гипс!». Но всё же это было лучше, чем «я неловко спрыгнула с барной стойки прошлым вечером, сынок…»
Остаток вечера Эля провела за компом, изучая конъюнктуру современного художественного рынка – «что почём» и какие картины сейчас лучше продаются. На этом хлопотный день закончился, и она умиротворённо легла спать, придумывая перед сном сюжеты своих будущих картин.
Глава 4. А вот кому картину?
На следующий день Эля развила кипучую деятельность по реализации своего плана. Для начала, пользуясь дневным освещением, она постепенно, со скоростью хромоножки сфотографировала имеющиеся холсты и, обработав их в графическом редакторе, разместила на нескольких выбранных сайтах, назначая цены по аналогии с похожими картинами. Художник Эля догадывалась, что выбор цены на предметы искусства – совсем не простая задача. Но с чего-то же надо начинать! Закончив с этим скучным делом, начала готовиться к творчеству. «Это будет… городской пейзаж. Я живу в красивейшем городе мира, и туристов тут тьма, такие картины всегда востребованы». В качестве референса она хотела распечатать фото из сети, но Элькин принтер выдавал цветные картинки с безбожно исковерканными цветами. Тогда, руководствуясь принципом «на войне как на войне», она ещё больше упростила себе задачу. Сама удивляясь своей наглости, Эля стала рисовать просто с монитора ноута. Цветопередача, конечно, и в этом случае была чудовищной, но видение художника всё-таки помогало выруливать из этой ситуации с честью. Как говорила ещё на первом курсе их любимая педагог по рисунку: «Художник должен рисовать не то, что он видит своими глазами, а то, что должно быть по оптическим законам. Рисуйте головой!»
Эля увлеклась. Как же давно она не рисовала! Конечно, поправляя работы учеников, сохраняешь какие-то навыки, но разве можно сравнить это с постепенным «вхождением» в своё произведение, когда сначала выбираешь тему, потом строишь композицию, потом создаёшь рисунок. Всё это захватывало не меньше, чем, наверное, покорение какой-нибудь вершины или что-то подобное. Как же она соскучилась по всему этому! Теперь есть время, да и мотивация. Но о необходимости создать «шедевр» старалась не думать. Ничто так не закрепощает руку и фантазию, как необходимость выгодно продать результат. Каждый раз, когда в голову приходила мыслишка о том, насколько ярко эта работа будет выделяться на фоне себе подобных, Элька просто шла пить кофе, считая это недостойным признаком усталости. Также в борьбе творчества и нужды помогали воспоминания о её учителях.
Живя в такое время, когда высшее образование абсолютно ничего не прибавляло к актуальному «must have», гарантировало не приличный доход, а, возможно, лишь прожиточный минимум, когда любой диплом можно было купить, а курсы типа «истории искусств» считались пустой тратой времени, Эля с удивительной нежностью и благодарностью вспоминала свой институт и наставников. Далеко не все они были заслуженными или известными. Большинство преподавателей вообще своей преданностью любимому делу и зарплатой, похожей на подаяние, напоминали монахов. Но, несмотря на это, а может быть, именно поэтому каждый из них жил делом своей жизни и излучал то, что можно назвать «принадлежностью» и «преданностью». Преданностью искусству, традициям русской живописной школы или просто стенам института. Эля без труда могла вспомнить лица многих своих учителей и их голоса – иногда строгие, иногда ироничные, но всегда как будто настроенные на «вечное», а потому излучающие это «вечное» каждый день на самых обычных занятиях. Рядом с ними меньше всего думалось о том, что их жизнь, а впоследствии и жизнь их выпускников – это ежедневный труд, не гарантирующий ровным счётом ничего даже при наличии таланта. Но высокомерие, с которым они встречали все шаткие опоры своей жизни, не оставляло сомнений в их исключительности и передавалось ученикам. Cтоило только вспомнить крылатые фразы Пал Палыча, от которых ухохатывалось не одно поколение студентов, или вдохновенные лекции Паровской, как становилось неловко даже думать о том, как бы подороже продать то, что создаёшь. Нет, ребят, извините, но не пошли бы вы со своими экономическими реалиями… это всё не про нас!
Элька рисовала. Звук телефона отвлёк в тот момент, когда работа захватила ее целиком, но ответить всё же пришлось: это была хозяйка квартиры. Рассыпаясь в извинениях, она сообщила, что с будущего месяца вынуждена повысить квартплату, потому что цены растут, а она и так долго держалась и не повышала. Эле нечего было ответить, кроме как «хорошо», хотя ничего хорошего в этом сообщении не было. «Ну, ты подумай! Повышать она решила именно сейчас, ни раньше, ни позже! Вот уж действительно, беда не приходит одна. Так, стоп, это ещё не беда, успокойся и работай дальше», – положив трубку, подумала она.
Следующий день и через день тоже, да что уж там говорить, все следующие недели Элька проводила примерно так же. Писала, писала… Это можно было бы назвать «творческим запоем», не хромай она на кухню по два-три раза в день, чтобы приготовить еду себе и сыну. Конечно, были и другие отвлекающие обстоятельства: пару раз она совершила путешествие Одиссея в поликлинику, иногда звонил Виктор, с которым Эля продолжала держаться вежливо, но на расстоянии, не зная, как объяснить, что звонит он зря. Регулярно она отправлялась в интернет посмотреть, как там продаются её картины. Уверенность, что их «оторвут с руками» в первые же дни после размещения на сайтах, растаяла очень быстро. Элька понимала: что-то идёт не так, поэтому через неделю стала постепенно снижать цены, но тишина в эфире продолжалась. Пару раз ей писали, задавая вопросы о размерах, раме и других деталях, но продаж так и не было. Какой-то примерный внук, дай бог ему здоровья, позвонил и сказал, что с удовольствием купит для своей бабушки этот пейзаж, а потом назвал цену, которая составляла стоимость холста под слоем красок. Эля не обиделась, решив, что он просто не в курсе.
Вскоре женщина начала нервничать: «Может, не там размещаю? Или плохо сфотографировала? Да что вообще происходит?!» Впрочем, трудности её обычно только подзадоривали. Как говорила когда-то на зачёте Ленка Бегунова: «Я не я буду, если не сдам!», так и Эля дала себе слово, что продаст свои холсты именно так, как хотела. Ну не может же быть, чтобы её профессиональные работы были совсем никому не интересны! Когда беспокойство достигло предела, она решилась, наконец, позвонить кому-нибудь из бывших однокурсников.
Полистала телефонную книжку и нашла несколько номеров тех, кто, по сведениям пятилетней давности, не уехал из страны и не приобрёл более прибыльную профессию. Ну, вот Серёжка Лажичев – уж если он не успешный художник, тогда я не знаю! В каждой институтской группе есть свои балбесы, попавшие в ВУЗ то ли по настоянию родителей, то ли вообще случайно. А есть ребята, которым, кажется, и учиться-то нечему, они блистают с первых занятий первого курса, и даже преподы смотрят на них с уважением, явно готовясь гордиться ими в будущем. Так вот, Лажичев был как раз из таких, безусловно подающих надежды. Примерно день Элька готовилась позвонить ему, продумывая разговор. Дело в том, что на скромную Эльку Сергей внимания не обращал, и запомнил её имя к концу института только потому, что не запомнить имя одногруппницы за пять лет – это признак дебильности, которой он не страдал. Но за прошедшие с окончания учёбы годы он, скорее всего, её забыл. «Да плевать!» – разозлилась она и набрала номер домашнего телефона Сергея: в их времена мобильных не было. На том конце долго не отвечали, наконец гудки закончились.
– Аллё. Здравствуйте. Можно Сергея?
Ещё несколько секунд что-то трещало и шуршало в трубке. Эля ещё раз тихо повторила: «Аллё…»
– Нет его, – раздался на том конце хриплый, по всей видимости, женский голос.
– А… где он? – от растерянности невежливо спросила Эля.
– …где он… – отозвалось хриплое «эхо», – в запое он…
Опять раздалось какое-то щёлканье, видимо, телефон был неисправен, затем – гудки.
Элька растерянно смотрела на телефон, равнодушно замолчавший в её ладони. «Ну что ж, бывает…» – сказала она вслух, придя в себя.
Тогда Эля решила позвонить бывшей старосте своей группы, Маше Кац. Она осталась работать на кафедре и, хотя сама была от бизнеса далека, по складу характера знала обо всём и обо всех.
– Ну что тебе сказать? – ответила по существу вопроса Маша, – продавать картины можно, конечно. У кого-то получается. Тут надо знать, на каких интернет-ресурсах размещать стоит, а на каких – пустая трата времени. Но, чтобы регулярно продавать картины за нормальные деньги, надо найти хорошие пути сбыта. С галереями сотрудничать, коллекционеров заинтересовать, «заграница нам поможет» опять же… Рынок произведений искусства перенасыщен, картины пишут все подряд сейчас… Как они говорят, «рисуют». Заработать на жизнь легче, шкатулки «под Палех» расписывая. Правда. Там хоть рука должна быть поставлена. А вообще, тусуйся больше, задружись с галеристами какими-нибудь… это помогает.
Эля грустно обдумывала разговор с Марией. «Когда мне тусоваться-то? Да и не люблю я…» И снова, поставив вопрос о реализации на паузу, она погрузилась в творчество.
О проекте
О подписке