Глава 3

На Великий Тракт вышли ближе к полудню. Задержались из-за Мары: она решила пополнить запасы кладбищенской земли, отличного средства успокоения шатунов. Иногда они были слишком резвые – насосавшиеся энергии. Одной горсти земли хватало для того, чтобы замедлить самого шустрого мертвяка.

Не каждое кладбище для этого годилось, но Мара давно научилась различать годную землю. То ли молитвы Всеединому делали свое дело – на таких кладбищах всегда располагались молельни, то ли просоленная за годы земля – давно уже известно, что покойники редко восстают там, где могилы щедро посыпают солью и пеплом, то ли оба эти фактора вместе, а может, и еще что-то неведомое Маре. Одно было ясно – кладбищенская земля всегда должна быть под рукой у каждого уважающего себя некроманта.

Да и сам Великий Тракт был защищен именно этим простым, но действенным средством: по обе стороны от него были прорыты канавки, засыпанные такой землей, на которую к тому же были наложены заклятия. Правда, дожди и сточные воды частенько размывали их. Для того и существовали специальные бригады некромантов, которые должны были следить за порядком. Они разъезжали по Тракту, пересекающему всю Симарию с юга на север, от границы с Каладалом на юге до Чернолесья на севере.

Тракт не был полностью безопасным местом, но все же относительно надежным для тех путников, которые хотели совершить путешествие через Корни-Кэш, Соувер, Тарк и Фермаго – четыре больших города Симарии. Тракт пересекал их все.

Если же страннику необходимо было посетить маленький городок или селение, то… помогай ему Всеединый. Обычно на такие авантюры пускались купцы в надежде хорошенько подзаработать. Организовывали купеческий обоз, нанимали нескольких некромантов и отправлялись в опасный путь.

Угрозу представляли не только шатуны. В лесах обитала масса другой нечисти. Мара даже не знала названий всех смертельных тварей, с которыми могла столкнуться, но предположительно должна была расправиться с любой из них. Предположительно. Потому что на практике ложная виверна, на территорию которой они случайно забрели, оставила на плече Бьярна тот самый шрам. И просто чудо, что первым делом она вцепилась в плечо, а не в голову.

Однако люди вполне приспособились к тому миру, в котором вынуждены были жить. К шатунам или тварям, бродящим в лесах, ведь посевную никто не отменял. Жизнь продолжалась и каждый раз оказывалась сильнее смерти. Люди женились, растили детей, строили дома и надеялись на лучшее. Они только привыкли не рисковать зря.

Маленькие городки Симарии были разобщены. В каждом царили свой порядок и свой уклад. Пользуясь тем, что Вседержитель далеко – аж в самом Корни-Кэше, – наместники устанавливали свои правила. Мара диву давалась, как причудлива бывает человеческая мысль. Она до сих пор с содроганием вспоминала деревеньку Зик, где в случае смерти мужа с ним вместе хоронили жену. И это в нынешнее время, в их просвещенном государстве!

Симария, конечно, небольшая страна, но зато в каждом крупном городе располагалось учебное заведение. Академия темных искусств, где готовили некромантов, находилась в Корни-Кэше. Когда-то давно, еще девочкой, Мара мечтала учиться в Соувере, в Академии медицины. Но жизнь сложилась так, что о мечте пришлось забыть.

К тому же медикусом она смогла бы стать только спустя много лет, а некромантом Мара являлась от рождения. Только один из нескольких тысяч детей появляется на свет с этим даром. Так что ей повезло, наверное…

Все эти мысли вертелись в голове у Мары, пока они шагали по Тракту в сторону Чернолесья. Позже, когда придется свернуть с дороги, Мара снова станет сосредоточенной и внимательной, а пока можно немного расслабиться.

С дороги сошли ближе к вечеру. До Скира рукой подать, если поторопятся, на ночевку остановятся позже, а выйдут с рассветом – к полудню дойдут. Идти было не тяжело: в сосновом лесу почти отсутствовал подлесок, стволы деревьев стояли далеко друг от друга. Их кудрявые вершины покачивались от ветра, скрипели, будто жаловались. Мара подняла повыше воротник куртки: ветер сегодня совсем ледяной, в нем чувствовалось дыхание приближающейся зимы.

Бьярн уверенно шагал впереди, Мара следом. Дорогу они оба знали – бывали в Скире уже несколько раз. Обычно там удавалось неплохо заработать: некроманты редко добирались в дальний городок, стоящий на границе с Чернолесьем. В последние годы умершие восставали все чаще, а всякая нечисть так и лезла к границе города.

– Если там денег не заработаем, – пробормотала Мара, обращаясь скорее к себе, чем к своему спутнику, – то можно в обоз наняться на остаток осени.

Голос ее звучал небрежно, словно ей было все равно, но на самом деле Мара волновалась, как к этому отнесется Бьярн. Напарник считал наемных некромантов посредственностями, которые не могут работать в одиночку. Но в нынешних обстоятельствах выбирать не приходилось.

– Посмотрим, – односложно ответил Бьярн и позже, когда Мара уже решила, что продолжения разговора не будет, добавил: – Говорят, в Скире выдалась сложная осень. Наши услуги понадобятся.

Для ночлега выбрали небольшой участок земли, огороженный с одной стороны упавшим стволом дерева. Остов сосны лежал здесь уже давно и весь был опутан молодыми побегами, словно живая изгородь.

Быстро, в четыре руки, развели костер. Воду принесли с собой: набрали, встретив небольшой родник по пути. Мара села, прислонившись к стволу, достала кинжал и принялась с невозмутимым видом полировать его обрывком ветоши.

– Сегодня твоя очередь готовить ужин, – заявила она, натолкнувшись на пристальный взгляд Бьярна.

– Моя? – то ли удивился, то ли возмутился он. – Если мне не изменяет память, она вот уже третий раз – моя.

Мара вздохнула.

– Хорошо, давай вместе.

Они начистили и накидали в котелок клубни земляной груши и кусочки вяленого мяса, большой шматок которого купили накануне в деревне. Бьярн по дороге нарвал побегов медвежьего лука и теперь добавил к похлебке. Мара с чувством выполненного долга вернулась на облюбованное место, а Бьярн остался рядом с костром, помешивая варево деревянной ложкой, и время от времени, обжигаясь и дуя, пробовал его на готовность.

– Знаешь, – сказал он спустя какое-то время, – в тех местах, откуда я родом, приготовление пищи посчитали бы занятием, недостойным мужчины.

Мара обвела кончиком кинжала, который до сих пор держала в руке, костер и готовящийся на нем ужин, и ответила:

– М-м-м? А ничего, что деньги на это все появились только благодаря моим умениям?

На самом деле подобные небольшие препирательства между ними происходили уже не в первый раз. Раньше Бьярн сильнее кипятился, а теперь уже почти свыкся и возмущался скорее по привычке, понимая, что Мару не переделать. Он даже самому себе не смог бы внятно объяснить, что его так сильно задевает. Вовсе не необходимость заниматься женским делом, в конце концов, наемники не брали с собой в походы женщин, обходились без них. Нет, не это… Скорее что-то неуловимое, что время от времени проскальзывало во взгляде Мары, когда она смотрела на него. Без тени улыбки, внимательно и будто изучая. Они провели рядом два года, а глаза ее словно говорили: «Ты, конечно, мой напарник, и я должна тебе доверять. И ты вроде еще меня ни разу не подвел, но, будь добр, не приближайся без крайней нужды!»

Один раз, еще в начале совместной работы, Бьярн, уязвленный этой подозрительностью, вспылил и сказал довольно грубо:

– Да что с тобой? Вот сейчас-то что случилось?

Они тогда в первый раз расположились на ночлег в лесу. Мара держалась на расстоянии и все бросала на Бьярна быстрые взгляды, думая, что он не видит.

– Жизнь со мной случилась! – крикнула Мара. – Просто жизнь!

Постепенно яростные всплески непонимания перешли в язвительные и колкие разговоры, которые на самом деле просто стали способом спустить пар. Вот как сейчас после долгого перехода.

После того как Мара парировала выпад Бьярна, наступил его черед. Эта игра велась по особым неизменным правилам, ведомым только им двоим. Обычно Бьярн действовал тоньше, но сейчас, видно, сказалась усталость. Или что-то в словах Мары действительно его укололо.

– Нормальная женщина должна домом заниматься. Детьми. Мужем. А не по лесам шастать и с мертвяками общаться, – угрюмо высказался он.

Мара прыснула. Ее давно было не пронять такими вещами, зато разговор принимал забавный оборот.

– Можешь быть спокоен, мне это не грозит!

– Я полностью спокоен. Кто бы еще тебя взял – худышку стриженую.

– Чур меня, чур! Слава Всеединому!

Бьярн бросил ложку в котел и поднялся во весь свой немаленький рост. Мара осталась сидеть, ни один мускул не дрогнул на ее лице, только рука непроизвольно покрепче перехватила рукоять кинжала. Пауза продлилась несколько секунд, а потом Бьярн так же молча опустился на место.

В тот вечер они больше не говорили. В тишине съели наваристую похлебку. Разыграли на монете, кому первому дежурить. Первому очередь выпала Бьярну, а Мара тут же завернулась в одеяло и уснула: в походе надо пользоваться каждой минутой отдыха.

Бьярн долго смотрел на костер, время от времени подкладывая сухие ветки, и качал головой в ответ на какие-то свои мысли. Мара завернулась в одеяло, как в кокон, только нос торчал наружу. Видно, замерзла, несмотря на жаркий огонь. Дождавшись, пока черты ее лица разгладятся, а дыхание выровняется, Бьярн поднялся и подошел ближе. Достал из мешка еще одно одеяло – свое – и укрыл ее сверху.

– Девчонка, – проворчал он. – Бестолочь бестолковая…

Глава 4

Маленькая белокурая девочка сидела на корточках у муравейника и изучала деловитых насекомых. Крошечный муравей тащил огромного жука. Жук сложил лапки и не шевелился.

– Ма-ам, а жук что, уснул?

Молодая женщина, которая поблизости развешивала белье, мельком глянула туда, куда указывала ее дочь.

– Хм… Хм… Нет, маленькая. Жук, он умер…

– Умер, – грустно повторила следом за ней девочка. – Я помню, да… Не шевелится, не кушает.

– Ага, правильно! – мама уже отвлеклась, пытаясь сложить мокрый пододеяльник.

– Живи, жук! Живи! – услышала она нежный голос своей дочурки и сокрушенно покачала головой: мертвым лучше оставаться мертвыми, и без того в этом мире неприятностей хватает.

Позади раздался сухой треск, похожий на звук электрического разряда, а следом – счастливый детский смех.

– Он живой, мама! Только чудной какой-то. На месте крутится!

Молодая женщина замерла, боясь обернуться. Потому что если это действительно так и мертвый, мертвее мертвого, жук ожил, то это значит… ее дочь – прирожденная некромантка.

Она не желала бы для девочки такой судьбы. Тяжелая, выматывающая работа. И хотя приносит деньги, иногда неплохие, но взамен забирает все душевные силы. Бессонные ночи, опасность и никакой семьи. Поэтому, наверное, девушки так редко шли в Академию темных искусств. К тому же некромантов хоть и уважали, но вместе с тем опасались, а в некоторых отдаленных деревушках откровенно ненавидели, считая их едва ли не главными виновниками появления шатунов.

В маленькой деревушке, где родилась девочка, своих некромантов не было. Для того чтобы пригласить специалиста, надо было добраться в соседний городок Фрелей. К счастью, и родная деревенька, и Фрелей находились совсем неподалеку от столицы Симарии – Корни-Кэша. Места здесь были по большей части спокойные, вычищенные от всяких тварей. Спонтанные воскрешения тоже старались держать под контролем, шатунов быстро успокаивали – некроманты Вседержителя недаром ели свой хлеб. А довольствие у них, надо сказать, было немаленькое. Вот только стать одним из них было очень сложно, почти нереально. Те, кто попал на службу к Вседержителю, держались за свои места.

– Может быть, я когда-нибудь стану одной из вас! – сообщила десятилетняя пигалица пожилому некроманту, который остановился в деревеньке по дороге в столицу.

Пожилой дядька, затянутый в черное, строгий и суровый на вид, при взгляде на белокурую девочку невольно улыбнулся.

– Мало быть прирожденным некромантом, луковка. Надо набраться опыта и сдать сложный экзамен. А ты, невеличка, не знаешь пока даже элементарных вещей.

Девочка надулась, сложив руки на груди. Разговор происходил на площади, где некромант отдыхал, ожидая, не понадобятся ли его услуги. Один день он вполне мог посвятить нуждам простых людей.

– Не мешай господину, – уже в десятый раз повторила мать, пытаясь утянуть непослушную девчушку за руку, но та уперлась крепко.

Некромант отвлекся было на тетку: «Нет, нет, скотину не оживляю. Что делать? Предлагаю сделать жаркое. И меня позвать, да», но потом и сам обернулся к приставучей малявке и подозвал ее движением руки.

– Оживляла уже? – спросил он.

– Ага…

– Кого?

– Птичку… Она в наше окно билась. Упала мертвая. А я – раз – и оживила! И она потом не стала глупой, как другие… Понимаете, да? Она стала такой же, как была. По-настоящему живая!

– Да, – подтвердил мужчина. – Так бывает. Редко, но бывает. Если погибший недолго мертв, его на самом деле можно оживить. Но как узнать, действительно ли он умер?

– Как? – заинтересованно прошептала девочка и затаила дыхание.

Некромант усмехнулся, польщенный ее неподдельным интересом. И даже мать замерла, не мешая дочери.

– Это первое и главное правило. Надо спросить его имя. Если ответит – значит, душа еще не покинула тело. Вот так просто – только имя, и все.

– А если не назовет?

Мужчина помолчал, раздумывая, стоит ли отвечать и как ответить: все-таки ребенок перед ним, но юлить не стал.

– Это значит, ты оживила мертвое тело. Можно спрашивать что-то простое. Оно расскажет, скорее всего. Но это уже будет не человек. А потом обязательно упокоить! Это второе главное правило.

– Умри! – крикнула девочка, которая, кажется, нимало не расстроилась. – Да, я знаю! Я так старенькую Руту упокоила, которая умерла, а на следующий день пошла. А мне потом дядя Вал дал за это конфет и булочек.

Некромант вдруг помрачнел и поднял глаза на молодую женщину, которая отступила под его тяжелым взглядом.

– Деятельность некроманта без значка гильдии сурово карается законом!

Но потом смягчился.

– Ладно, я ничего не слышал. А ты, луковка, когда подрастешь, приходи в Академию темных искусств.

– Я еще точно не решила… Может быть, я медикусом стану. Мне оживлять и лечить гораздо больше нравится!

У маленькой белокурой девочки была простая, светлая жизнь. Правильная и хорошая. Папа много работал, но когда был дома, всегда старался поговорить с дочерью, никогда не был угрюмым или злым. Усталым иногда, и все же девочка беспрестанно чувствовала его заботу. А мамочка была просто чудо: добрая, мягкая и очень ласковая. Она всегда была рядом, обнимала, и целовала, и говорила ей: «Мое солнышко. Моя красавица. Моя умница». А еще девочка помнила, что солнце по утрам заливало комнату, в которой она спала, а ветер шевелил занавески, будто играя. Да, кстати, тогда у нее было другое имя…

А потом случилась беда. Она пришла в деревню вместе с угрюмым человеком, кутавшимся в теплый серый плащ, хотя на дворе уже стояло настоящее лето. Странника бил озноб, да к тому же он был бледен, как сама смерть. «Просто приболел, – объяснял он. – Протянуло на ветру!» Конечно, он и словом не обмолвился о том, что идет по лесу вот уже три дня из деревушки, что осталась по другую сторону Корни-Кэша. Умолчал и о том, что, когда покидал деревню, в ней оставалось в живых всего несколько человек, и у тех счет шел на часы. Сам-то он думал, что избежал печальной участи, но чем дальше отходил от дома, тем яснее становилось: нет, не избежал. Он тоже подхватил эту заразу и теперь принес ее с собой туда, где его приняли как желанного гостя. Нет, путник вовсе не простыл, а заболел смертельной хворью – бледной лихорадкой, иссушающей человека за несколько дней. Он никого не предупредил, потому что не хотел умереть как собака где-то под кустом. Он всего лишь был слабым человеком.

Лихорадка распространилась, как пожар. Уже спустя день не осталось ни одного дома, который болезнь обошла бы стороной. А через три дня болели все.

Как умер отец, девочка не видела. Просто однажды утром он, шатаясь, ушел в кузницу, а домой уже не вернулся. А вот мама угасала у нее на глазах, и это было так жутко и неправильно. Разве такое может быть на самом деле, что мама больше не сможет ходить, улыбаться, называть ее солнышком. И когда дыхание женщины вдруг замерло на вдохе, девочка вцепилась ей в руку, призывая на помощь все свои, еще невеликие, силы.

– Живи, мама. Живи!

Молодая женщина открыла глаза.

– Как твое имя? – закричала девочка: разговор с пожилым некромантом не прошел даром.

– Элана, – прошептала та, облизнув потрескавшиеся, сухие губы.

Будь девочка чуть старше, она бы поняла, что все бесполезно. Вот так оживлять – только причинять лишние страдания. Вылечить от бледной лихорадки невозможно. Но она просто не могла отпустить маму, снова и снова кричала: «Живи!» Она и сама уже измучилась так, что едва не падала в обморок. Но вот Элана сжала ее пальцы в своей горячей ладони.

– Солнышко мое, не надо больше… Остановись… Дай мне уйти… И сама уходи из деревни. Здесь больше нельзя оставаться. Иди, моя девочка. Я люблю тебя…

И когда ее дыхание затихло в последний раз, девочка заставила себя отвернуться и бросилась прочь. В лес, не разбирая дороги. Ее дом оставался позади. Она еще не знала, что покидает его навсегда, – к вечеру здесь появятся отряды Вседержителя и подпалят деревню с четырех концов, чтобы остановить распространение болезни. Если бы они узнали, что кто-то покинул зараженное место, то прочесали бы лес, нашли бы и уничтожили беглеца. К счастью, девочка ушла незамеченной и совершенно здоровой. Видно, та самая сила, что давала ей власть над мертвыми, сумела как-то защитить ее от смертельной болезни.