И теперь уже били не его, бил он. Но никогда не нападал первым, только защищался. Тренер поначалу присматривался к упертому неразговорчивому парнишке, надеясь вырастить из него чемпиона, но телосложение мальчика оказалось неподходящим для спортивных успехов – слишком высокий и тонкий.
А Мартин и не видел своего будущего в спорте, хотя для уроженца провинциального городишки это был наиболее вероятный шанс добиться успеха, уехать из провонявшей обувным клеем дыры, где после школы для большинства выпускников выбор был невелик: для парней – училище, армия, работа на фабрике; для девчат – училище и та же работа на той же фабрике. Или, если повезет, в магазине. Нагулянные по пьяни дети, брак по залету, унылая семейная жизнь с теми же скандалами и выпивкой – ничего этого Мартин не хотел.
Но у него не было состоятельных или хотя бы простых, но добрых и заботливых родителей, у него к окончанию школы вообще уже не было родителей.
Это случилось в его день рождения, седьмого января, как раз в конце запойного марафона, начавшегося в католическое Рождество. Мартину исполнилось пятнадцать, но никакого праздника, а тем более – подарков он не ждал. Последний раз его день рождения отмечали десять лет назад, когда еще была жива бабушка Ксюня. Она пекла вкуснющий пирог с яблоками и корицей, и запах этого пирога запомнился мальчику на всю жизнь как символ тепла и семейного уюта. И бесконечной преданной любви.
А потом бабули не стало, и некому было больше печь пироги и покупать щекочущий в носу лимонад в пузатеньких стеклянных бутылках. Ничего вкуснее того «Байкала» миллиардер Мартин Пименов больше не пил.
Какие, блин, праздники для детей, когда мелких пятеро по лавкам? Обойдутся без поздравлений, но папке с мамкой отметить, конечно, надо. Это ж они старались, гы-ы-ы!
Когда Мартин был помладше, он всем сердцем стремился сохранить хотя бы видимость семьи, традиций, праздников. Перед Новым годом мальчик помогал продавцам елочного базара увязывать елки, и в награду ему выделяли самое замухрышистое деревце из непроданных. Но для Мартина это было самое чудесное деревце, потому что оно ПАХЛО! Острый свежий аромат хвои на какое-то время перебивал вечную вонь в доме, елочку дети устанавливали в своей комнате и наряжали собственноручно сделанными игрушками. В основном, конечно, склеенными на уроках труда бумажными гирляндами и вырезанными из собранных на помойке фантиков снежинками. Никто никогда в их семье не делал этого, но какая-то глубинная память подсказывала Мартину, что под елочкой должны стоять красиво упакованные подарки. И лет до десяти он ставил их – и для младших, и для папы с мамой. Трогательные рисунки, выпиленные лобзиком поделки, купленные за сданные бутылки шоколадки для малышей…
И никто никогда не сказал ему спасибо, не поблагодарил, не обнял и не поцеловал в макушку, прижав к груди. Отец грубо высмеивал подарки, младшие с визгом отбирали друг у друга шоколадки, а мама – мама почему-то мрачнела и напивалась вдрызг.
И Мартин Пименов понял: распускать нюни, ждать ласки и тепла, открывать кому-либо душу, верить в дружбу, а уж тем более в любовь – глупо. Рассчитывать в этой жизни можно только на себя. А потому что больше ты никому не нужен.
И в день своего пятнадцатилетия Мартин до самого вечера проторчал в спортзале, оттачивая новый, очень сложный прием. И загоняя себя до изнеможения, чтобы дома сразу рухнуть в кровать и уснуть, никого не видя и не слыша.
Душ он принимал в раздевалке спортзала.
Еле передвигая ноги от усталости, Мартин подошел к двери квартиры и замер. Это… это было неправильно!
Но праздничный аромат яблок и корицы насмешливо щекотал ноздри – тебя забыли спросить, что правильно, а что нет.
Он лихорадочно зашарил в карманах, ища эти кретинские, вечно куда-то заваливающиеся ключи.
В этот момент дверь распахнулась, и Мартин окончательно утратил связь с реальностью – на пороге стояла ТРЕЗВАЯ, ласково улыбающаяся мама!
– Ну где же ты ходишь, сынок? – смущенно улыбнулась она, вытирая чистеньким фартуком припорошенные мукой руки. – Мы тебя заждались!
Мартин деревянно шагнул через порог, украдкой ущипнув себя за ногу. Мгновенно огрызнувшаяся боль подтвердила – он не спит. Все происходит взаправду.
И эта убранная, свеже пахнувшая чистыми полами квартира – не сон. И праздничный стол в зале, накрытый невесть откуда взявшейся скатертью, – не сон. И мама, протягивающая ему неумело запакованную коробочку, – тоже не сон.
– С днем рождения, Мартин! Я полгода тайком от папки деньги тете Зине относила, чтобы не потратить. Носи на здоровье!
– Это… – побледнел от волнения мальчик. – Это мне?
– Тебе, сынок. Командирские! – гордо улыбнулась Зоя.
Старые, кондовые, вызывавшие недоуменные взгляды окружающих советские «командирские» часы Мартин Пименов носил до сих пор.
А тогда он не смог сдержать слез. Последних слез в своей жизни.
Так и стояли они, обнявшись. Зоя, уткнувшись носом в плечо давно переросшего ее сына, горько плакала:
– Прости меня, сыночка, за все прости! Я ведь все вижу, все понимаю, только водка эта проклятущая со свету меня сживает! А сегодня вот проснулась, посмотрела кругом – и так тошно стало! Папка твой в блевотине лежит, вас никого нету – разбежались кто куда, грязища, вонища! А в углу – не поверишь! – тень какая-то жуткая, черная-пречерная. И холодом от нее веет, аж сердце замирает. Ну, я соседей позвала, и мы папку твоего к его дружкам спровадили. Велела ему больше домой в пьяном виде не приходить, а сама за уборку взялась. Девчонки потом с улицы прибежали, помогли мне, красавицы мои.
Красавицы десяти, одиннадцати и двенадцати лет от роду гордо качнули туго заплетенными светлыми косами. Бритый наголо тринадцатилетний Ленька угрюмо шваркнул носом и нетерпеливо пробубнил:
– Может, хватит сопли распускать, жрачка стынет! Наготовили вкусного и измываются!
– Ты бы хоть брата поздравил, Ленечка! – Мать вытерла слезы ладошкой. – Он ведь всегда о вас заботился, помогал.
– Ну, поздравляю.
– Ну, спасибо, – улыбнулся Мартин, цепляя на руку часы. – Мам, я люблю тебя.
– И я тебя, сыночка! Вот увидишь, теперь у нас все хорошо будет, обещаю! Я больше пить не стану и папке нашему не позволю! Слышите, мои хорошие! Теперь мы все-все праздники отмечать будем вместе, без водки! – повернулась она к детям.
Такой, с просветленным, пусть и опухшим вследствие многолетних пьянок лицом, с умытыми слезами, сияющими глазами, и запомнил мать Мартин.
Потом они, пожалуй, впервые в жизни сидели всей семьей за одним столом и праздновали: вкусно ели, пили «Байкал» и «Буратино», много шутили, смеялись, даже обычно нелюдимый и мрачный Ленька сверкал неожиданными ямочками на щеках.
Пока не явился отец семейства собственной снова ужравшейся персоной.
– Шо за праздник? – икнул он, распространяя миазмы немытого тела и гнусного перегара. – Новый год рази? Дак он вроде был уже.
– Совсем допился, бессовестный! – поднялась из-за стола Зоя. – Иди, откуда пришел! Я ведь тебе сказала – пьяным домой не возвращаться! Не мешай нам день рождения сына праздновать!
– Какого еще сына? – гадко ухмыльнулся Игорь. – Этого байстрюка, че ли? Дак сто раз говорил – не мой он сын! Вот Ленька – мой! И девки все мои, на меня похожие, а этот глист – не мой!
– Как же тебе не стыдно! Ведь мать твоя говорила, что Марик на деда похож, просто один в один!
– Мало ли че выжившая из ума старуха несла!
– Ей, между прочим, всего шестьдесят два было, когда умерла, никакая она не старуха была! И вообще – убирайся! Видеть тебя не хочу, всю жизнь мне испоганил!
– Ах ты, курва! – заревел Игорь, мгновенно наливаясь кровью, казалось, еще секунда – и его физиономия треснет, словно переспевший помидор. – Ты на кого рот раззявила, тварь?! Да я у ся дома, и никто меня отсель не выгонит!
– Ну почему же. – Мартин, сжимавший кулаки все сильнее, медленно встал из-за стола, чувствуя, как изнутри поднимается мутная волна ненависти к этому никчемному человечишке, действительно испоганившему жизнь не только семье, но и собственной матери. – Если понадобится – выгоню.
– Ты, что ли, глиста в обмороке? – насмешливо скривился отец, снизу вверх глядя на действительно тонкого парня.
Тонкого, гибкого и опасного, как змея. Худощавое тело Мартина было словно свито из тренированных мышц. Они, мышцы, не были рельефными, не бугрились, как у боксеров там или борцов, нет. Они стальными веревками оплетали тонкий костяк, делая парня почти неуязвимым.
Почти – потому что от ножа или пули защитить все же не могли.
А вот от неуклюжего пьяного замаха – сколько угодно.
Мартин легко уходил от прущего напролом отца, но ему быстро надоело играть в бирюльки, да и продолжить праздник он еще надеялся.
Поэтому неуловимым движением парень вырубил быстро ухекавшегося папашу и утащил его в соседнюю комнату отсыпаться.
Но, видимо, не рассчитал пьяного упорства окончательно пропившего разум отца.
Мартин, успокаивающе улыбаясь, уже почти дошел до стола, как вдруг увидел расширившиеся от ужаса глаза младшей сестренки, Любаши.
Потом к нему за спину с отчаянным криком метнулась мать, жуткий, какой-то хрустящий звук, хрип…
Мартин обернулся и захлебнулся от ужаса.
На полу лежала, странно подергиваясь, мама. Вместо лица – страшное месиво. А над ней, с окровавленным утюгом в руках – оскалившийся по-звериному отец.
Он поднял налитые мраком глаза и процедил:
– Теперь твоя очередь, вы…к. Эта сука сама виновата, нечего было соваться.
И Мартин впервые в жизни осознал, что способен убивать.
Но ему не дали. На крики и плач девочек сбежались соседи, беснующегося отца скрутили, отобрали у него утюг, насовали пару раз, а потом прибыл вызванный кем-то милицейский наряд.
За убийство жены Игорь Пименов получил двенадцать лет. Протрезвев в камере, он пускал сопли раскаяния, писал детям жалостливые письма, умоляя простить папку, не забывать и принести передачку с – далее по списку. Длинному списку, переполненный раскаянием бедняга не забывал ни одной мелочи, совершенно не заботясь о том, где осиротевшие дети будут все это брать. И на какие деньги. А не дождавшись посылок, забыл о детях навсегда.
Так, по крайней мере, казалось тогда Мартину.
Поскольку других родственников у ребят не было, их всех определили в детский дом, где шанс вырваться из мутной реальности вообще стремился к минус бесконечности.
Безусловно, в стране хватало нормальных детских домов с преданными своему делу воспитателями и педагогами, которые искренне переживали за вверенных их попечению детишек, не воровали, не унижали, следили за порядком, не позволяя обижать слабых.
Но детский дом, куда попали младшие Пименовы, оказался школой выживания. Он словно специально был создан для того, чтобы уничтожать в детях личность, ломать их, превращая в серую биомассу, жизненные приоритеты которой мало отличались от потребностей животного мира.
Отвратительная еда, да и той не хватало, серое застиранное постельное белье, издевательства над провинившимися, дедовщина, активно поощряемая персоналом, плохо отапливаемые спальни – лепота и благолепие, в общем.
Но у детей Пименовых был Мартин. Местные шакалята быстро поняли, с кем имеют дело, и изо всех сил стремились сделать опасного парня своим вожаком. А когда не получилось – вожаком стал Ленька, находившийся под защитой силового поля своего брата.
И роль эта парнишке понравилась, даже очень. А Любе, Наде и Вере очень нравилось быть сестрами негласного лидера и ТОГО САМОГО МАРТИНА.
А тот самый Мартин, и раньше-то не очень общительный, после трагедии окончательно замкнулся. У него не было друзей. Ни одного. Потому что все врут, верить никому нельзя.
Первая, трепетная и сладкая, юношеская любовь тоже обошла парня, сделав на всякий случай крюк побольше, чтобы не наткнуться на холодный, безразличный взгляд, похожий на взгляд горгоны Медузы. Только там, в легенде, каменели люди, а здесь – чувства.
Все продается и все покупается – это Мартин усвоил четко. И любовь с дружбой в том числе. Право сильного: если у тебя есть деньги, или власть, или сила – у тебя будет и любовь и дружба.
Не имей сто рублей, а имей сто друзей? Глупости. Будешь иметь сто рублей – будешь иметь сто друзей.
Родственные чувства, семья? Он сыт по горло этим бредом. Брату и сестрам он нужен, потому что дает привилегированное положение в их скудном обществе. Отец? Если эта тварь не сдохнет на зоне, он, Мартин, разберется с подонком лично.
Мама… Она попыталась вернуть в семью тепло, и что из этого получилось? На могилу к ней и к бабушке ходит только старший сын и внук.
Поскольку нравы в детском доме были более чем свободные, мужчиной Мартин стал тогда же, в пятнадцать лет. Впрочем, не мужчиной – самцом.
К окончанию школы он мало напоминал хрупкого и нежного Маленького Принца, каким был в детстве.
Высокий, поджарый, сильное гибкое тело, длинные стройные ноги, изящные кисти рук огрубели от постоянных тренировок – в комнате Мартина к стене была приколочена специальная доска, подвергавшаяся ежедневному избиению, – вьющиеся пепельные волосы подстрижены максимально коротко, подчеркивая высокий лоб. Когда-то распахнутые навстречу миру голубые глаза прячутся в холодном прищуре век, тонкий нос после нескольких переломов окончательно утратил прежнюю форму, но это вовсе не портило парня, наоборот – придавало его лицу мужественности.
Черты лица тоже огрубели, утратили нежность, никто уже не рискнул бы назвать Мартина девочкой.
С-ума-сойти-каким красавцем он не стал, в кино парня вряд ли позвали бы сниматься, но девушек, а потом и женщин притягивало к нему, словно магнитом. Каждой казалась, что именно она сможет растопить замерзшее сердце Кая, складывающего из льдинок слово «Вечность».
Но тогда они хотя бы интересовались просто Мартином, а когда просто Мартин заработал свой первый миллион долларов – на него началась настоящая матримониальная охота.
Случилось это к тридцати годам. Позади были школа (золотая медаль), армия, экономический факультет МГУ (красный диплом), оконченный в самый разгул лихих девяностых. Оказалось, что, помимо светлого ума и упертого трудолюбия, Мартин обладал еще и удивительной интуицией. Он тонко чувствовал колебания финансового рынка, правильно вкладывая деньги, заработанные поначалу не рэкетом, не бандитизмом, а более чем банально – челночным бизнесом.
Мартин одолжил у младшего брата, Леньки (обладателя красного пиджака и «голды» толщиной в палец – вот тут как раз рэкет) две тысячи долларов, сгонял в Турцию сам, потом гонял других, а когда на руках накопилась гигантская для него тогдашнего сумма – двадцать тысяч долларов, – Мартин впервые сыграл на бирже.
И больше уже не челночил. А дефолт девяносто восьмого, разоривший тысячи бизнесменов, и привел Мартина Пименова к первому миллиону долларов. Интуиция, господа, интуиция.
В начале двухтысячных он не просто играл на бирже, он удачно вкладывал капитал в наиболее прибыльный бизнес. Легальный бизнес, с откровенным криминалом Мартин Игоревич Пименов не связывался никогда.
Достаточно того, что его брат практически не вылазил с зоны. Леонид Пименов по кличке Краб стал одним из авторитетов криминального мира, пусть не очень влиятельным, но имиджу старшего вредил изрядно. Воровская романтика девяностых давно сменилась снобизмом двухтысячных, и иметь среди родственников бандита или проститутку было позором.
Да, сестрички Мартина тоже не очень радовали. И то, что им всем пришлось туго после того, как старший брат окончил школу и вышел из детского дома, вовсе не являлось оправданием распутного образа жизни.
Правда, Люба и Вера в итоге смогли завязать с прошлым, вышли замуж, нарожали Мартину кучу племянников и активно пытались наладить родственные отношения с братом-олигархом. Неужели не подбросит тысчонку-другую племяшам?
Но сажать себе на шею нахлебников Мартин Пименов не спешил. Он сам не пришел на все готовое и другим не позволит. Поэтому никаких отношений не получилось. Да, когда сынишке Любы понадобилась срочная и дорогостоящая операция, Мартин организовал госпитализацию в лучшую клинику Германии, оплатил все расходы и последующее лечение, но на этом – все. Никаких тысчонок без повода не было, крутитесь сами.
Сестры злобились, конечно, но особых хлопот не доставляли. А вот Надежда…
Проститутка превратилась в бандершу, отсидела, вышла на свободу и снова взялась за старое. Потому что ей нужны были наркотики, а эта сволочь Марька мало того, что ни копья не давал на дозу, так еще и норовил в клинику для наркоманов засунуть! На… ей та клиника, пусть и самая дорогая!
Надя сбежала раз, другой, а третьего раза не было – Мартин просто вычеркнул сестру из списка живущих. Нет, никого он не убивал, что вы, Надежда умерла для него ментально. Он забыл о ней, как забыл о Леониде, как забыл об отце…
Игорь Пименов не умер в лагере, он отсидел свой срок от звонка до звонка, вышел на свободу и вернулся в родной город. Там пристроился под бок какой-то пьянчужке и портил теперь жизнь ей.
А когда узнал от изредка навещавшего его сына Леньки об успехах старшенького, попытался наехать на Мартина, требуя выплаты алиментов престарелому отцу.
Он не знал, как рисковал тогда. Страстное желание Мартина отомстить убийце мамы давно прогорело и больше не пылало ярким пламенем, но угли-то тлели!
О проекте
О подписке