Глава 6

Следующим утром дом пастора вновь посетил мистер Моррис, привезший для Кэсси большой кувшин свежего молока и корзину овощей. Доктор осмотрел больную и сообщил, что кризис прошел, Кэсси идет на поправку и вскоре сможет выходить из дома на свежий воздух (воздух в домике был тяжелым и спертым, так как единственное небольшое окно еще ни разу не открывали после зимы). Кэсси очень смущалась, когда доктор слушал ее дыхание через слуховую медицинскую трубку, и ей было неприятно прикосновение железа к ее груди, пусть даже через ночную рубашку, так как пастор не позволил доктору прослушивать ее легкие как положено.

После утрени пастор направился в поместье лендлорда, так как тот передал ему через мистера Морриса приглашение на аудиенцию в Риверсхольд. Граф Дрэймор, как и обещал, выписал из Лондона архитектора – мистера Пилоу, имеющего довольно громкую славу, и теперь ему требовалось поговорить с пастором Глоуфордом о работниках для реставрации. Пастор пообещал лорду, что работать будут деревенские парни и мужчины, конечно, под руководством архитектора, и что сегодня же на вечерне он отыщет добровольцев.

Когда пастор уже спускался из кабинета графа, находившегося на втором этаже, он встретил в холле виконта Уилворта.

– Я слышал, что ваша дочь идет на поправку, – приятно улыбнувшись, сказал виконт слегка удивленному его вниманием пастору.

– Да, слава Богу. И за это следует благодарить вас, – с почтением поклонился ему пастор.

– Всегда к вашим услугам, мистер Глоуфорд. Мистер Моррис рассказал мне о вашем жилье, и я хотел бы помочь вам. Он высказал мысль, что мисс Кассандра болеет так часто оттого, что постоянно вдыхает запах плесени и сырости в свои нежные легкие, а зимой дрожит от холода, – нахмурившись, сказал виконт.

Виконт Уилворт с первых же дней пребывания в поместье друга заинтересовался семьей Глоуфордов, особенно младшей из них – мисс Кассандрой. Случай с самой семьей и болезнью девушки казался ему из ряда вон выходящим. Виконт был глубоко и неприятно удивлен тем, что англиканская церковь позабыла о Вальсингаме, который, в свою очередь, не забывал о ней никогда. Виконт не мог понять, как в прекрасном облике Кэсси жил такой слабый ум: он считал, что современные достижения в медицине могли бы помочь развить ее разум, но, как он убедился, ее отец был категорически против вмешательства смертных «в дела Божьи». Поэтому виконт оставил эту мысль, но теперь желал помочь Глоуфордам в материальном плане: когда мистер Моррис рассказал ему о том, в каких жутких условиях проживают три девушки и их отец, то просто ужаснулся.

– Прошу прощения, сэр, ваша мысль мне не совсем понятна, – переспросил пастор, однако смекнув, что дело касается его семьи.

– Я хочу построить для вашей семьи новый просторный дом, – прямо заявил виконт, однако боясь, что пастор и здесь откажет ему.

– Ваша доброта не знает границ, сэр. – Пастор сделал учтивый поклон. – Но я не могу жить лучше своих прихожан: это было бы большим грехом перед ними и Господом. Я дождусь, когда лорд Дрэймор отстроит всю деревню, ведь он дал слово, что осчастливит всех нас.

– Ваш отказ ясен, преподобный, – нахмурился виконт, неприятно удивившись религиозности этого нищего старика, который будто не понимал отчаянной потребности в этой небольшой и безвозмездной услуги с его стороны.

– Благодарю вас за вашу помощь и ваши благие стремления. Господь видит и зачтет их вам, когда вы предстанете перед Ним, – мягко сказал пастор, чувствуя недовольство знатного лорда.

Виконт чуть насмешливо усмехнулся.

– Так о чем вы говорили с графом? – спросил он, решив перейти на нейтральную тему.

– Завтра в деревню приедет мистер Пилоу – архитектор. Он осмотрит церковь и займется планом ее восстановления, а я должен найти добровольцев на строительство. Его Сиятельство очень добр к нам, беднякам. И он, как и вы, интересуется здоровьем моих дочерей.

«Колин в который раз расспрашивал о Кристин Глоуфорд» – понял виконт и подумал о том, как бы из-за интереса к ней графа не случилась трагедия.

– Вам следует хранить своих дочерей: мужчины падки на женскую красоту, а ваши дочери очень миловидны, – завуалированно предупредил он пастора.

– Так и есть, сэр, так и есть. Но я уверен в своих прихожанах и в их добродетели. За все время, прожитое мною в Вальсингаме, не случилось ни одного случая греховной связи или насилия. Люди здесь очень чтят Бога и Его законы. А теперь прошу простить меня: мне нужно подготовиться к вечерне.

– Всего доброго, преподобный.

Пастор Глоуфорд покинул Риверсхольд, а виконт Уилворт, недовольный расспросами друга о дочери пастора и знавший любвеобильный характер графа, направился в его кабинет. Сам виконт был благородным человеком и не мог позволить, чтобы с Кристин случилась беда, ведь не мог не видеть того, как засматривался его друг на эту деревенскую наивную красавицу.

– Этот пастор – чистейшая душа! – сказал граф, увидев вошедшего в его кабинет дуга.

– Согласен. А ты вновь допытывался о его дочери Кристин! – с упреком отозвался виконт. – Тебе не следует интересоваться ею.

– Брось, я просто вежливо осведомился о здоровье мисс Кассандры и ее сестер, – усмехнулся лорд Дрэймор, ничуть не смутившись словами друга.

Он лгал: после того восхищенного взгляда, что бросила на него Кристин, граф не мог не думать о ней, она заняла все его мысли, и ему казалось, что и сама девушка испытывает к его особе нежность и приязнь, ведь было что-то чувственное в ее взоре. Но все же он не смел зайти дальше этого немого восхищения и своих размышлений: низкое происхождение Кристин не годилось для такого высокородного лорда, как он.

– Говорю тебе: ты привлекаешь слишком много внимания к себе и к ней, – сухо сказал виконт.

– Да? Но, насколько я знаю, ты тоже несколько заинтересован этим семейством, особенно младшенькой, – язвительно ответил ему граф.

– Что? Ты подозреваешь меня в скрытой страсти к бедной мисс Кассандре? – Виконт был крайне возмущен таким злостным и извращенным предположением графа. – Как ты мог подумать подобное? Она – ребенок!

– Ах, да, я забыл, что ты – благороден как король Артур, – снова язвительно отозвался его друг.

– Черт побери, признаюсь: мисс Кэсси действительно вызвала у меня симпатию! Но не ту симпатию, что испытываешь к ее сестре ты! Моя симпатия исходит из жалости к этому милому больному созданию, и я хочу помочь ей, устроить ее в хорошее заведение, чтобы хоть немного излечить ее разум. Боже правый, Колин, насколько ты извращен, раз подумал, что я интересуюсь ею как женщиной! – горячо возмутился виконт.

В его речи не было ни слова лжи: насколько прекрасной ни была внешность Кэсси, он видел в ней лишь больного ребенка, нуждающегося в заботе взрослого.

– Доминик, твое благородство иногда выводит меня из себя, – сказал граф, чувствовавший себя весьма неловко после проповеди друга. – Нет ничего плохого в том, чтобы завести себе питомицу.

– Лучше заведи не питомицу, а хорошую жену! – отозвался виконт.

– Мне еще рано жениться.

– Но, надеюсь, женитьба рано или поздно очистит твой разум от скверны и низких желаний.

– Я уже говорил и повторю еще раз: эта крестьянка интересует меня лишь как образец красоты. Ты же не запретишь мне восхищаться женской красотой? – глядя на друга, серьезно сказал граф.

– Конечно, нет. Но не лукавь: я давно знаком с тобой и умею распознавать твои чувства, – так же серьезно ответил ему виконт. – Пожалей глупую девушку: соблазнив ее, ты вскоре пресытишься ею и бросишь, а ее жизнь будет сломана. Ты прекрасно знаешь, что такое сплетни, тем более, сплетни в этой помешанной на религии деревне. Бедную опозоренную девушку и ее семью просто сживут со свету.

– Ты прав, друг мой, абсолютно прав. Но, думаю, что, ненароком, сам того не желая, вызвал в девушке чувства ко мне, а я не желаю тяготить себя ними. Мне следует уехать.

– Прекрасное решение, – без сарказма отозвался виконт.

Граф Дрэймор всерьез задумался над словами друга. Но он боялся последствий отнюдь не для Кристин, а для своей особы и своей репутации в высшем свете. Граф подумал о том, что эта крестьянка может пустить слух, будто он влюблен в нее, или что похуже, поэтому решил уехать от греха подальше.

– Я уеду завтра же, но оставлю мистера Пилоу руководить реконструкцией церкви. Ты, если желаешь, можешь пребывать здесь, сколько тебе будет угодно, – огласил свои намерения граф.

– Зачем мне оставаться? – искренне удивился виконт словам друга.

– Но ведь судьба младшей Глоуфорд заинтересовала тебя?

– Боюсь, здесь я ничем не смогу ей помочь, но оставлю мистера Морриса, чтобы он следил за ее выздоровлением, – решил виконт. – Пастор упрямо отказывается от моей помощи, а я не могу действовать без его согласия.

– Тогда выезжаем завтра, – отозвался на его слова граф Дрэймор.

Граф почувствовал приятное облегчение, когда понял, что больше не будет лицезреть прекрасную Кристин и, вдалеке от соблазна, забудет о ней.

Виконт Уилворт был также рад возвращению в Лондон, но по другим причинам – теперь он был спокоен за честь Кристин Глоуфорд, имевшей несчастье заинтересовать его друга. Поэтому факт того, что граф будет далеко от Вальсингама, ознаменуется приятной необходимостью для спасения этой крестьянки. К тому же в Лондоне виконт планировал искать пути лечения для Кэсси, а также ему было банально скучно в этом отдаленном поместье. Но, чтобы всегда оставаться в курсе дела, он приказал мистеру Моррису присылать ему письма с отчетом о здоровье мисс Кассандры.

Граф Дрэймор, в свою очередь, обязал архитектора мистера Пилоу присылать ему отчеты о проделанной работе в церкви.

Следующим утром, не замеченные никем из вальсингамцев, джентльмены выехали в Лондон.

Глава 7

После вечерни пастор торжественно объявил о скорой реконструкции церкви и огласил о сборе добровольцев, и благодарные прихожане с живостью отозвались на этот призыв, желая помочь, кто чем может, даже женщины. На сами же восстановительные работы вызвались трое парней и семь еще достаточно молодых мужчин, среди которых был поклонник Кристин – Джон Тайли, в тайне надеющийся на протекторат пастора Глоуфорда перед Кристин.

Кристин ждала подходящего момента, чтобы сказать отцу о своих намерениях уехать в Лондон, но решила, что сперва накопит денег на дорогу, а уж затем, используя это как аргумент, огласит отцу о своих планах. С этой целью она с самого утра бродила по Вальсингаму, чтобы найти хоть какую-нибудь работу, но ее настигло большое разочарование: у бедняков вальсингамцев не было денег, и, как оплату за труд девушки, они предлагали продукты питания, грубую ткань или старые башмаки. Денег у них не было ни цента. Под вечер Кристин брела домой расстроенная, усталая, подавленная мыслями о том, что ей придется всю жизнь прожить в ненавистной ей глухой деревне. Девушка плакала всю ночь и уснула только под утро, а через пару часов ее разбудила Кэтрин для завтрака и посещения утрени. Кристин нехотя встала, умылась, оделась, причесала волосы и села на тюфяк к Кэсси.

– Как ты, Кэсси? – спросила Кристин младшую сестру, пряча свои красивые темные волосы под старый белый чепец.

– Хорошо, – с усталой улыбкой ответила ей Кэсси, обрадованная тем, что Кристин заговорила с ней, ведь больная девушка инстинктивно чувствовала, что сестра недолюбливала ее. – А птички уже прилетели? – спросила ее Кэсси.

Ей надоело лежать в постели, а Крис, в свою очередь, надоело выносить за младшей сестрой ночной горшок, хоть Кэтрин просила ее об этом довольно редко.

– Да, прилетели, – терпеливо ответила Кристин.

Несмотря на вчерашний неудачный поиск подработки, настроение у нее было хорошее, ровное.

– Какие?

– Их много прилетело, больших и маленьких. И все они по-разному поют и чирикают.

– Как чирикают?

– Ну, каждая по-своему.

– Чик-чирик-чик-чик?

– И так тоже. Но скоро ты сама их услышишь, – сказала Кристин, поднимаясь на ноги.

– А ты расскажешь мне сказку? – попросила ее Кэсси.

– Нет, Кэтрин не терпит сказок, ты же знаешь.

– А мы ей не скажем.

Кристин улыбнулась.

– Идем, Крис! – позвала вошедшая в дом Кэтрин, а затем обратилась к больной сестре: – А ты лежи и не вставай.

– Хорошо, – чуть печально сказала ей Кэсси.

Сестры направились в церковь.

К огромному удивлению прихожан, утреню посетил доктор Моррис (вся деревня знала о том, что он лечит Кэсси), но многие недоумевали: что он здесь забыл? Неужели, хочет приобщиться к их гимнам и молитвам? Ведь там, в городах, живут одни безбожники!

Но мистер Моррис ничуть не смутился всеобщего внимания: он передал пастору Глоуфорду письмо от графа и сел на одну из последних скамей.

– Дорогие братья и сестры во Христе, наш лендлорд передал мне письмо и сейчас я прочту его вам, поэтому, слушайте внимательно и не шумите, – громко объявил пастор.

Бегло и выразительно во всей деревушке умели читать только пастор и две его старших дочери, остальные же вальсингамцы, хоть и регулярно посещали курсы пастора, читали лишь по слогам.

– «Преподобный Глоуфорд, благодарю Вас и Вашу паству и оказанный мне теплый прием, однако дела в Лондоне не позволяют мне задержаться здесь. Сегодня утром я покинул Риверсхольд и уехал в Лондон…

«Он уехал!» – с досадой подумала Кристин и тут же поникла.

– … но все начатые мною дела в Вальсингаме будут продолжать мои поверенные. Прошу Вас, не беспокойтесь о реставрации Вашей церкви, так как сегодня в Вашу деревню приедет архитектор – мистер Пилоу, который осмотрит здание и составит план его восстановления. Строительные материалы будут привезены к вам после того, как мистер Пилоу оценит стоимость проекта и отошлет мне отчет. Все расходы я беру на себя. Мистер Глоуфорд, оставляю Вам адрес моей почты в Лондоне, и если у Вас, или у Ваших прихожан возникнут трудности, обращайтесь ко мне, не боясь обеспокоить или стеснить меня. Да хранит вас Господь».

– Какой благородный человек наш новый лендлорд! – шепнула Кэтрин на ухо сестре. – Он даже не возьмет с нас денег!

«А что с нас брать-то? В Вальсингаме нет ни цента!» – насмешливо подумала та, наученная горьким опытом.

– Да, жаль, что он уехал, – вслух сказала Кристин сестре.

– Сам Господь послал его нам, – опять шепнула Кэтрин, искренне веря в свои слова.

– Может быть, – коротко бросила Крис.

Жители Вальсингама несказанно обрадовались: они, как и Кейт, увидели во всем происходящем Божий промысел и горячо возвели гимны, прославляя доброту Бога, а затем помолились за здоровье благородного, милосердного и добродетельного лендлорда.

Сестры Глоуфорд вернулись домой, а пастор остался в церкви, давать уроки грамматики. Когда девушки вошли в дом, то с ужасом обнаружили, что Кэсси исчезла: ее тюфяк был пуст.

– О Боже, где она? – разволновалась Кейт. – Она еще не выздоровела! И ее платья все здесь… И башмаки! Она ушла в одном ночном платье и босиком!

Сестры бросились искать Кэсси и расспрашивали о ней всех встречающихся на пути людей, но никто из них Кэсси не видел и все лишь удивлялись тому, что она ушла из дома.

– Мне не нужно было оставлять ее! Недаром она была такой веселой с самого утра! Решила пойти погулять! – воскликнула Кэтрин, коря себя. – Не дай Бог она опять простудится!

Кейт и Кристин обежали всю деревушку, но так и не нашли младшую сестру. Испугавшись того, что с Кэсси случилась беда, Кэтрин стала громко и горячо молиться.

– Постой… Она спрашивала меня о прилетевших птицах! – вдруг вспомнила Кристин. – Она могла пойти на заброшенную мельницу! Там всегда селится множество птиц!

Сестры побежали на старую мельницу. Кэсси действительно была там: она сидела на охапке грязного сена и с радостным лицом слушала пение птиц. Девушка очень замерзла: ее босые ноги закоченели и были в грязи. Кэтрин торопливо завернула Кэсси в свою шерстяную шаль, надела на ее ноги свои башмаки, а сама осталась босой. Когда Кейт ласково отругала ее, Кэсси смутилась, но сказала, что птички позвали ее посмотреть на их гнездышки, и она не могла им отказать.

– Никогда больше так не делай, Кэсси! Мы очень волновались за тебя! – с упреком сказала Кристин сестре, когда они пошли домой.

Дома Кэсси помыли ноги, уложили ее на тюфяк и укутали в шерстяное кусачее одеяло.

– Что с Лондоном? Не передумала? – поинтересовалась Кэтрин у Крис, когда они сели обедать.

Обедом была горячая пшеничная каша с ломтем черного хлеба.

При упоминании сестры о Лондоне, в голове Кристин тут же вспыхнул образ красивого графа Дрэймора, и ей вдруг стало еще обиднее от того, как свободно он мог разъезжать по Англии, а она – бедная крестьянка, не имеет денег даже на дорогу до Лондона. Но, несмотря ни на что, и особенно сейчас, когда туда отправился граф, Лондон стал привлекать Кристин еще больше: в ее сердце выросла крохотная надежда на встречу с лендлордом.

– Нет, не передумала, – ответила Кристин, через силу доедая кашу, изо дня в день являющуюся пищей Глоуфордов и которая уже опротивела девушке.

– А что с деньгами на дорогу? – спросила Кейт, прекрасно зная о том, что здесь, в деревне, Кристин ничего не заработает.

– Пока ничего, но я обязательно достану деньги, вот увидишь, – отозвалась та, настроенная решительно, как никогда. – Я уеду отсюда.

– А тебе не кажется, что твои напрасные усилия – это Божий знак, который говорит, что тебе нельзя уезжать из Вальсингама? – предположила Кэтрин.

– Нет, не считаю. Это только ты и отец во всем видите знаки. Я не думаю, что Бог настолько нас не любит, чтобы желать нам нищеты, в которой мы и так живем.

Кристин доела кашу и вышла на улицу, чтобы вымыть тарелку и ложку, а когда вернулась, Кэтрин уже убирала стол.

– Подмети пол, – сказала она Кристин.

Та крепко сжала зубы: она не любила убирать в доме и всегда делала это через силу, но Кэтрин строго взглянула на нее, как глядела всегда, когда Кристин упрямилась, и этот взгляд заставил Кристин приступить к заданной ей работе по дому. Кристин недовольно вздохнула и принялась мести пол, аккуратно, чтобы грязь не попала на лежащую на тюфяке Кэсси. Ее душа была полна обиды на старшую сестру и на то, что та, главенствуя в доме, никогда не заставляла убирать Кэсси. Их младшая сестра вообще ничего не делала – она только спала, ела, играла и гуляла, и это обстоятельство угнетало Кристин, которая чувствовала на себе тяжкую печать власти сестры. Пастор практически не вмешивался в отношения между своими дочерьми, и его больше интересовали дела, происходящие в его пастве, чем те, что происходили в его доме. Только Кэсси он уделял столько внимания, сколько мог.

– Завтра пойдем на реку: нужно постирать вещи, – сказала Кэтрин, складывая поверх сундука грязные платья и одежду отца.

Кристин что-то пробормотала ей в ответ и опять погрузилась в свои мысли: так ей было легче переносить тяготы жизни.

– Я тоже хочу на речку! – заявила Кэсси: она любила бегать по берегу и кидать в воду камни.

– Нет, милая, ты еще не совсем здорова, – сказала ей Кейт. – Ты посидишь дома, с папой.

– Папа обещал сделать мне новую куклу, но не сделал! – Кэсси нахмурилась и обиженно скрестила руки на груди.

– Он просто позабыл: у него сейчас много дел в церкви, – успокоила ее Кейт.

– Кэти, давай споем про курочек? – с улыбкой попросила Кэсси.

– Нет, это плохая песенка. Давай лучше споем гимн.

Кристин закатила глаза, и ее красивые губы расплылись в улыбке, полной сарказма.