Понимая, что он уже и так затянул неловкий момент, мужчина отогнал прочь неуместные мысли и с горем пополам все-таки выдавил из себя несколько слов:

– Здравствуй… я это, да… здесь был. А ты, какими судьбами на хуторе оказалась?

– На гору ходила. Я там, за огородами, к деревне бы и вышла, но вот – тебя увидела… решила подойти… – ответила девушка, а щеки ее меж тем запылали еще жарче, разливая румянец по всему лицу.

Теперь он почувствовал неловкость еще и за то, что вогнал девушку в большее смущение…

– А что там на горе? Неужто так важно было в мороз в лес идти?

– Вот… – сказала Эль и, стянув толстую облепленную снежными катышками варежку, голой рукой приподняла тряпочку, укрывающую корзину, что висела у нее на сгибе локтя.

Прикрытыми тканью внутри корзины лежали какие-то корневища, все в земле и примерзших ледышках. Девушка их погладила, как живых беззащитных существ, и принялась опять тщательно укутывать. Грязные корни, понятное дело, Вика не впечатлили. Но вид красных дрожащих от холода пальчиков сразу же вытеснил из его головы смущение, заменив непонятной тревогой и совсем уж непривычным желанием заботиться. И со словами:

– Ты их руками что ли из-под снега выкапывала? – он перекинул корзину к себе на руку, забрал варежки, засунув их машинально подмышку, а в ладони свои заграбастал те самые замерзшие пальчики. И так он все это быстро проделал, что только потом и понял, что и сам едва ли осознавал, что творил, и у девушки разрешения не спросил. Но вместо еще одного приступа неловкости он почему-то почувствовал уверенность в правильности происходящего и даже вроде… раздражение на себя, что большего сделать не может.

А Эль, опустив глаза, но, тем не менее, рук из его ладоней не вытянув, объясняла:

– Растения ведь собирают в разное время. Эти вот надо брать, когда мороз и снежный покров установятся. Я варежками-то верхний снежок сгребла, а дальше уж деревянной лопаткой… ну, и руками тоже… магией-то нельзя…

– Да, знаю. Мне уж Лёнка объяснила, что и к пище, и к травам, вы волшебство не применяете, – поддакнул ей Вик. После момента единения – переплетенных пальцев и теплых пожатий все вдруг стало простым и ясным. И ком в горле пропал, и скованность движений исчезла.

А потом он надел варежки на согретые им пальцы и подхватил девушку под локоток:

– Пойдем в деревню вместе? Я тебя до дома провожу? – и, получив в ответ не только согласный кивок, но и улыбку с лучезарным взглядом, захотел вдруг подхватить ее на руки… и кружить так, кружить! Но этот свой порыв он, конечно же, остановил, и степенно пошел рядом, примеряясь к менее скорому шагу.

А дальше все было куда как неплохо – идя по дороге они по-простому болтали, а когда вспоминали историю про Ли и маленького орка, то и весело смеялись. Так и прошли они, довольные друг другом, вдоль по единственной улице хутора, обогнули уступ отрога и приблизились к деревне.

Но здесь их радостному общению пришел конец – из-за забора первого же дома к ним вышел здоровый, как и все они тут, полосатый котище. Недовольно дергая хвостом, котяра втиснулся между ними и стал толкаться толстым задом в сапог Вика, вынуждая его отодвинуться и выпустить руку Эль.

Впрочем, девушка наглых поползновений кота не заметила. А как только Вик вынужденно выпустил ее локоток, еще и наклонилась, принявшись оглаживать засранца. Приговаривая при этом:

– Кто у нас тут нашелся? Кто такой милый да красивый?

« – И какую такую красоту она увидала на этой наглой толстой морде? Вот радости – нашелся! Да и потерялся бы совсем – не беда!», – думал Вик, ловя на себе ответный злобный взгляд.

Так и пошли дальше – они с Эль, теперь не под ручку, а на расстоянии в два локтя, и посередине кот, расстояние это уменьшать не позволяющий.

А направлялись они, как оказалось, не в Родовую башню, а к дому, где жили родители Эль.

Когда они, все вместе, подошли, то в открытую калитку стал виден обширный двор и отец девушки, колющий дрова. Стоило им остановиться в створах, как он оставил топор и, накинув тулуп на разгоряченное тело, подошел к ним.

Поздоровались за руку, как и положено двум взрослым, неплохо знакомым мужчинам. И Альен стал звать Вика в гости. Но, приметив злобные взгляды кота, принц решил пока не принимать приглашение, хотя было и жалко того лишнего часика, что он мог бы провести с Эльмери.

А девушка, как и ни видя отвратного поведения питомца, чуть посокрушавшись над его отказом, с улыбкой поблагодарила за помощь и, подхватив корзину, пошла в дом. Толстый скот, бросив на «поверженного врага» высокомерный взгляд, гордо прошествовал за ней.

Альен, как ни странно, негостеприимное поведение кота приметил, и стоило парочке скрыться в дверях дома, сочувственно спросил Вика:

– Что, Гаврюшка уже начал тебя отваживать?

– Да. С чего бы это? Я ничего такого ему не делал, да и вообще, никогда в плохом отношении к животным замечен не был!

– Коты волшебниц, как бы и не совсем животные уже… но, в общем-то, они себя так всегда ведут с теми, кто со стороны приходит, и внимание их хозяек на себя переманить хочет. Ревнивые они, жуть! А мужчинам, что ухаживать пытаются – хуже всех приходиться. Они таких совершенно не терпят!

– И как долго это будет продолжаться? Рыжий-то, госпожи Руит, вроде на тебя не кидается…

– Ха! Это сейчас мы с Барсентием лучшие корешки, а вот до свадьбы именно что – кидался! Но потом ничего, наладилось. После венчания-то, дней через пять, пошла его злоба на убыль. Да так, собственно, у всех, как я знаю…

Возвращаясь домой после разговора с Альеном, Вик терзался странными сомнениями. С одной стороны весь этот разговор об умиротворении котов после свадьбы… был как бы вполне познавателен. Да и параллельные ему мысли о женитьбе вообще, никакого негативного подтекста в себе не несли. Но вот стоило эти самые женитьбенные помыслы приложить к себе, как они уже приобретали какой-то оттенок нереальности и подспудной раздражительности. Да что там думать? Они воспринимались просто смехотворными! Ха! Ему жениться? В двадцать пять зим? Когда впереди предсказанное рождение прямого наследника у Рича, что для него, соответственно, означает полную свободу?! Не-ет, он по своей воле от нее никогда не откажется!

Но, с другой стороны, стоило ему представить, как он уезжает из Долины, а Эль остается здесь, одна… его сразу же накрывали тоска и обреченность. И все открывающиеся впереди просторы, что должны будут лечь под копыта его Здрава после появления на свет маленького принца, затягивало туманом. И они вдруг становились блеклыми и невзрачными, совершенно переставая его привлекать. А уж если подумать, что на его месте, в смысле возле девушки, однажды окажется другой, то тут уже им начинало завладевать сносящее мозги бешенство! Ну, а как иначе?

И, так и не дойдя до дома, Вик еще долго вышагивал по кругу мозаичной площади, мысленно кидаясь из крайности в крайность. То представляя Эль в объятиях другого мужчины и трясясь от злости, то вдруг успокаиваясь и разглядывая в своем воображение далекие страны и города, куда он отправится, приобретя долгожданную свободу. И неведомо ему было, что Судьба давно уж решила все за него. А переложив ответственность за королевство на хрупкие плечики еще не родившегося племянника, он должен будет взвалить на свои плечи еще более тяжкий груз – ответственность за весь Мир.

***

Льнянка вышла за деревню и побрела дальше – к дубраве фатов.

Последнее время она ходила туда часто. А что ей еще оставалось делать? Вик практически выздоровел и в ее помощи больше не нуждался. Магические занятия с Лионом после того случая в банях, естественно, прекратились. Да и все их отношения – тоже.

Парень, конечно, недели две еще побегал за ней. Сначала чуть не плача он извинялся и пытался внушить, что если она его простит, то тут же сразу у них любовь неземная и случится. Затем стал вразумлять – дескать, она поняла его не правильно и, что если не дура, то позволит им начать все с начала. А потом, истратив терпение, и злиться принялся, обзывая ее эгоисткой…. и крича, что она недостойна и его, такого прекрасного, и той любви, которую он к ней испытывал. Было горько и больно…

Но и это давно уж закончилось, и теперь бродил он где-то, стараясь с Лёной лишний раз и не пересекаться.

С девушками, с которыми она неплохо сошлась в последнее время, общение все больше тоже было урывками. Они сразу после утренней трапезы или на самый верх башни, где располагалась магическая мастерская, поднимались, или в комнату за кухней, где травы хранились, удалялись, или, вообще, из дома к госпоже Риве уходили. И так каждый день!

А напрашиваться с ними Льняна не решалась. Это ж один раз стоит только услышать: « – Ты кто такая, чтоб магию с самими волшебницами Дола познавать?!». После такого и вовсе, пожалуй, жизнь в тягость покажется… Так что, делая вид, что по самую макушку в делах и, придав лицу озабоченное выражение, Лёнка старалась исчезнуть из дома.

Ну, а ее новоявленные дружки-приятельницы, как только снег устоялся, свое время все больше на склонах за деревней проводить стали. А с ними весело с горок кататься целыми днями Льнянке хмурое настроение не позволяло.

Вот и получалось, что кроме как к Ляльке ей и пойти-то было некуда.

С ее женишком пурпурнопатлатым девушка вроде тоже общий язык нашла. Ничего так, общительный парнишка оказался. Изъяснялись, конечно, они в основном жестами, да еще палочкой на снегу он значки разные ей рисовал. Только вот получалось, если она его понимала правильно, то… фаты зимою все больше спят, а она, дурища, все ходит и своими воплями их будит…

Но Лялька – подружка хорошая, сразу начинала на него гневно верещать и кулачками махать. Защищала Льнянку от приятеля, значит. А потом, вдрызг разругавшись с парнем, принималась слушать подругины жалобы. Сама при этом головой качала и по щеке Лёнку ладошкой гладила. А девушке большего-то и не надо было – чтоб выслушал кто, да пожалел – и все!

Вот и сегодня, поддувая морозным ветром себе под ноги и расчищая тропу, продвигалась Лёна к дубовой роще – за очередной порцией сочувствия.

– Лялюшка! – заголосила она, встав как обычно посреди высоких деревьев.

Почти сразу с верхних веток одного из дубов посыпался снег и через мгновение из сверкающей пыли вынырнула розовая стрекоза… а за ней и фиолетовая…

« – Ох, щас сначала мы с ним поругаемся, затем – они с Лялькой, и только потом сможем поговорить…», – обреченно подумала девушка, зная уже наперед, как будут развиваться события.

Но сегодня все сложилось не так. Ляля, приметив своего кавалера, долететь до подруги и начать скандалить ему не дала. А прямо на полпути развернулась и выдала в его сторону свистящую гневную тираду. Тот поменживался малость, что-то жалобно пискнул и подался обратно – наверх.

Пронаблюдав эту сцену, Льнянка почувствовала себя еще хуже – ко всем имеющимся горестям в душе прибавились еще и сочувствие к парню, и боязнь за нарушаемые ею отношения парочки, и стыд за собственную навязчивость.

Так что, когда феечка подлетела к девушке, та лишь послала ей воздушный поцелуй и пошла с поляны. Лялька пыталась ее нагнать, но Лёна ей не позволила – подобрав юбки, кинулась бежать, незнамо в какую сторону.

Как долго и куда она бежит, заполошные мысли ей приметить не позволили. Пришла в себя она, когда поняла, что морозец неслабо так грызет щеки, а нос заледенел настолько, что если щелкнуть по нему, то он точно отвалиться. Оказалось – она рыдает вовсю, а сама стоит над замерзшим озером уже в соседней долине.

Впрочем, не так уж далеко она и ушла. К этому озеру с деревенскими ребятами она приходила не раз – тут пути-то чуть дальше, чем до орочьего хутора… только в другую сторону. Так что, когда лед на озере устоялся, ребятня стала наведываться сюда, чтоб на парных полозьях кататься. Их одних, конечно, никто в соседнюю долину не отпускал, вот и тащили они Льнянку с собой, когда никто из старших родственников идти с ними не соглашался.

Переступив снежный нанос, девушка вышла на лед. Замерзшая поверхность озера от толщи холодной воды казалась темной, лишь редкие белые разводы, толи трещин перемерзших, толи наслоений каких, пересекались в ней, да легкая поземка низкими завихрениями по ее глади кружила. Лёна, вспомнив веселые развлечения с ребятами, оттолкнулась одной ногой и проехалась. Оно, конечно, в войлочных валенках не то, что на бронзовых полозьях – далеко не укатишься. Но раз уж забралась в такую даль, а заняться-то нечем…

И тут, прямо под своими ногами, приметила девушка мимолетное движение. Стало не по себе от скользнувшего вновь… чего-то. Виден был только светлый размытый силуэт толи рыбины большой, толи, какого животного. Льнянка внутренне собралась и заставила уняться вдруг возникшую в голове панику. Чей не девчонка-селянка дремучая, а волшебница. Что ей будет?

Понукая себя, девушка присела на лед и стала всматриваться в черную глубину, ловя взглядом мелькание светлого силуэта. И тут, вдруг, прямо на уровне ее лица, ко льду с той стороны… прижалось такое же – человеческое, ну, или эльфийское, вполне обычное личико. Бледное, даже слегка голубоватое, оно улыбалось синюшными губами, а волосы – как настоящие Льнянкины, белые с зеленцой, расплывались вокруг него звездочкой.

« – Это ж… это ж… наяда!»

Толи духи воды, толи отражение кого-то из другого Мира, они иногда, вот также неожиданно, возникали в воде, и никто не знал, откуда они беруться и что из себя представляют. Крестьяне, те вообще, считали наяд вернувшимися в Мир душами утопленников и боялись жутко, хотя каких-то злокозненных действий с их стороны не было замечено ни разу.

Скорее всего, селяне путали их с водявами, по дремучести своей сваливая все неизведанное и непонятное в одну кучу. А эти-то – да, и путников в омут заманивали, и детей с берегов таскали, и людей по ночам пугать любили. Только они, в отличие от наяд, облик до времени имели совсем человеческий. А иначе кто на их зов пойдет? Какой малец страшной тете с белым лицом ручку протянет? И только, как писали в умных книгах, вкусив человеческой крови, они истинный свой вид и принимали – смердеть начинали тиной и разложением, зубы острые показывали да запавшие мертвые глаза.

Здесь же, в Долине, в таинственном водяном народе видели дальнюю родню фатов. В общем-то, только потому, что те, порхая летом в жару над озером, любили выманивать этих существ на поверхность. Так что и эту версию, как думалось девушке, можно было считать только вероятной. Потому что никому из ныне живущих, не только с наядами, но и с теми же фатами, как известно, пообщаться так не разу и не удалось. Кроме нее самой, конечно…

И вот, пожалуйста, самая настоящая наяда, опять же на нее – Льнянку, сейчас смотрит из воды, и скрываться не собирается.

А меж тем удивительное создание приложило ладонь ко льду с той, своей, стороны и девушка, машинально сняв варежку, ответила тем же. Когда их ладони совпали, эльфийка услышала голос, зазвучавший в ее голове:

« – Чудо, разотри нос снегом, а то отморозишь!» – и задорный смешок. А соответственно ему на лице подо льдом губы из простой улыбки растянулись шире, как если бы из них уже вырывался настоящий смех.

– Это я чудо?! – недоуменно протянула Лёна.

« – Ты, малышка, ты! Три нос, живо!»

– А ты кто? Наяда? – спросила девушка, а сама, так же машинально, как давеча приложила ладонь ко льду, подхватила пригоршню снежной крупки, принесенной поземкой, и приложила к лицу.

Создание на вопрос, почему-то, не ответило, а только насмешливо посмотрело на нее. Немного поразмыслив, Льнянка вернула ладонь на место.

« – Умная малышка!» – тут же в голове раздался одобрительный голос.

– Ты кто? – еще раз спросила водяное создание девушка.

« – Дыхание воды… это я, а мы – это мы…»

– Понятно… – кивнула Лёнка в ответ, хотя, в общем-то, ничего так и не поняла.

– А почему я чудо? – вернулась она к первому вопросу.

« – Красавица, умница, кровь и магия в тебе разные… даже наша… потому и Чудо…», – ответила Дыхание воды.

– Как ваша… – было начала задавать следующий вопрос девушка, но наяда ее перебила:

« – Выпей теплого и иди … туда…» – указала она другой рукой.

Льнянка посмотрела, куда ей указали, а когда повернулась обратно, то под ней уже никого не было – только черная вода.

– Как так?! – разочарованно вскрикнула девушка и, подхватившись с места, забегала кругами по льду.