Цитаты из книги «Каждые сто лет. Роман с дневником»

Этот роман посвящён памяти моей бабушки Ксении Михайловны, но писала я его ещё и в память о моём отце, Александре Константиновиче Матвееве. В книге описано много действительно происходивших событий, но есть и вымышленные, так что любителям искать прототипы и сходство советую не слишком увлекаться.

Можно полюбить человека и не уважать его.

Может, Ксеничке тоже хотелось порой превратить свой дневник в книгу? Взмахнуть «вечным пером» – и спрятаться за третье лицо, натянуть его на себя, как маску, которая защищает от постороннего воздействия, но при этом не даёт дышать?.. Детские дневники Ксенички – подробные, старательные, неспешные. В них есть место для каждой мелочи, для всех случайных и неслучайных знакомых, милых подробностей, трогательных в своей наивности открытий. Когда читаешь взрослые, написанные в тридцатые годы, то кажется, что их вёл другой человек. Жизнь с годами мелеет, детство всегда объёмнее, крупнее того, что придёт позже. Нет больше гимназистки Ксенички, а есть Ксения Михайловна Лёвшина, многодетная мать и несчастливая жена. Почерк её тороплив, и дневник она ведёт лишь тогда, когда не знает, где ещё взять сил. Детская привычка доверяться бумаге, по буковке вытягивать из себя страх, отчаяние и боль. Я очень хорошо знаю, как это бывает. За минувшие сто лет здесь ровным счётом ничего не изменилось.

Ксеничкина жизнь так крепко связана с моей, что теперь совершенно неважно, родня она мне или нет. Мы породнились, пока я читала её дневники, сидела над документами в петербургском архиве. Общая у нас не кровь, а чернила – фиолетовые, которыми писала Ксеничка, и синие, которыми пишу я сама.

Так вот, я занимаюсь будто бы своей бабушкой, тогда как Влада делает всё, чтобы забыть о своей родне, проживающей в городе Зубцове Тверской области. Я отыскиваю корни чужой семьи, Влада закапывает как можно глубже свои собственные.

любой дневник – как и всякая жизнь – способен стать книгой, у которой найдётся хотя бы один читатель.

Лизка, мечтающая о внуках, примеряет соблазнительное бельё, Клавдия Филипповна отправляет депешу в далёкий Санкт-Петербург, по тёмной улице которого спешит домой Марианна Тиме, не подозревающая о том, что жить ей осталось лишь пару часов. «А ведь я честно считала самой несчастной себя», – промелькнуло у Ксаны, когда она поравнялась с красивой рябиной, подсвеченной фонарём. Пригляделась к дереву и увидела, что рядом с яркими свежими ягодами на одной из веток висит скукоженная гроздочка прошлогодних. Чёрные, высохшие, они пережили зиму, весну, лето, осень и, не исключено, уцелеют до новой зимы. Напоминание идущим мимо – о бренности всего живого и о родстве, которого не следует забывать.

Меня тоже надо сдать в архив, я теперь «упразднённая улица», мрачно думала Ксана, берясь за очередной фолиант, и вдруг подпрыгнула на месте.

Боковые ответвления, фамильные секреты, знакомство, пусть даже поверхностное, с великими (Ксеничка вот, например, дружила с племянницей Чайковского, видела брата Дрейфуса и знала Ольгу Герцен)… Это куда интереснее нынешней жизни, поделённой между лихорадочным зарабатыванием денег и их же бестолковой тратой!

Переводчик – он ведь тоже по сути писатель, хоть и переводит чужие мысли, как слепых старушек через улицу.