Анюта твердо стояла на своем. При всем своем безволии она порой становилось невыносимо, глупо упряма, и переубедить ее было невозможно. Девушка замыкалась в себе, и даже закрывала глаза, будто хотела показать, что дальнейший спор бесполезен – она ничего не видит и не слышит. Наташа уехала, бросив в сердцах, что сестра пожалеет! Ее звали на свадьбу, она неопределенно ответила, что постарается быть. Про себя женщина твердо решила не ехать, ограничиться поздравительной телеграммой, благо телефона в деревенском доме не было. А уж потом, когда до Анюты дойдет, какую ошибку она совершила, можно будет поставить на своем и забрать ее в Москву.

Однако свадьба не состоялась. За несколько дней до своего юбилея, сбившись с ног, разрываясь между работой и подготовкой к приему гостей, Наташа узнала еще одну весть, которая окончательно ее подкосила. Илья погиб – убит в собственной машине, неизвестно кем, ограблен, брошен на обочине дороги…

Это случилось в одной из его ночных поездок, когда он возвращался из Москвы. Таксисты, дежурившие ночью у станции, видели, как Илья посадил к себе двух пассажиров – парня и девушку. Те были нарядно одеты и явно ехали развлекаться в столицу. Обычно Илья оборачивался за два-три часа – именно столько времени ему требовалось, чтобы доставить пассажиров в нужное место и найти других – обратно. Часто он вообще не возвращался, предпочитая колесить по Москве и подвозить случайных попутчиков. Он ненавидел ездить порожняком и предпочитал не поспать еще час-два, чтобы заработать лишние двадцать долларов на обратном рейсе. На этот раз ему не повезло…

Его «Жигули», стоявшие неподалеку от шоссе, за поворотом, заметили из патрульной машины. Машина привлекла внимание и была осмотрена. На передних сиденьях лежал мужчина с разбитой головой. Его карманы оказались вывернуты, часы и бумажник отсутствовали, из машины исчезла автомагнитола. Орудие убийства лежало тут же, на полу, рядом с паспортом, раскрытым и выпачканным в крови. Это была короткая железная палка, которой Илья когда-то запасся, чтобы обороняться от ночных хулиганов, если таковые на него нападут. Эту подробность сообщила приехавшим представителям власти дрожащая от ужаса Анюта.

Наталья срочно отменила юбилейные торжества и вместе с мужем бросилась в Пушкино. Сестра забилась в дальний угол и, казалось, была близка к помешательству. О чем бы ее не спрашивали, она только прикрывала глаза и начинала сотрясаться от мелкой, но очень заметной дрожи. Павел дал ей сильное успокоительное, которое привез с собой, и девушку удалось уложить в постель.

Людмила от таблетки отказалась. Она тоже была потрясена, но не так, как Анюта. Ее горе носило громогласный и какой-то обличительный оттенок. Казалось, она твердо решила обвинить кого-то из родственников в несчастье, только пока не выбрала – кого именно.

– Мы должны были пожениться через две недели, – твердила она. – Я и следователю так сказала. Всю ночь мы провели здесь, он уехал шоферить. Аня подтвердит.

– Я вас ни о чем и не спрашиваю, – отвечала Наташа. Хотя она никогда не была особенно привязана к брату, но его смерть – такая страшная, внезапная, накануне свадьбы, была для нее сильным ударом. «Остались одни мы с Анютой, – думала она. – Вся семья уже на кладбище!»

Людмила не изъявила никакого желания удалиться из дома. Впрочем, ее никто не гнал. Она помогала готовиться к похоронам и поминкам, охотно обсуждала с соседями страшное происшествие и у всех вызывала сочувствие. Похороны вышли многолюдные – в процессии ехали все таксисты, с которыми Илья был знаком. Они скинулись на венок и закупили несколько ящиков водки. Людмила плакала, Анюта до того убивалась, что ее снова пришлось напоить снотворным. Наташа еле держалась на ногах. Она ломала себе голову, как быть дальше с младшей сестрой… И собственно говоря, что теперь делать с Людмилой?

На другой день после похорон она осторожно затронула эту тему, спросив, где та живет. В Пушкино? В области? Или в Москве? Людмила очень насторожилась и нехотя сообщила, что живет в Пушкино. Работала она в продуктовом магазине возле станции, там-то и познакомился с ней Илья.

– Мы с Анютой решили продать этот дом, – решительно солгала Наташа. – Я забираю ее в Москву. Теперь она одна, так жить нельзя.

Людмила слушала, заметно темнея лицом. Ее глаза стали положительно страшны – она прекрасно поняла, что ей обиняками указывают на дверь. Наташа знала, что поступает жестоко. В конце концов, откуда ей знать, какие отношения были у брата с этой неприглядной, вульгарной особой? Может быть, настоящая любовь? Но еще более жестоким ей казалось оставить сестру наедине с этим зловещим существом. И собственно говоря, с какой стати? Ведь те двое так и не поженились…

– Значит, я не в счет? – медленно проговорила Людмила.

– Извините, но вы и сами должны это понимать.

– Чего понимать! – неожиданно закричала та, и ее голос так резанул слух, что Наташа инстинктивно зажала уши. – Очень кстати его убили, очень-очень! Теперь делиться не придется, так думаешь?! Я все следователю сказала, все-все!

– Что – все?!

– Что вы все были против меня! Прямо накануне свадьбы взяли и убили!

Наташа помертвела. Она вспомнила об Анюте – но та, слава богу, спала, напичканная снотворным. Павел ушел на реку, проветриться. Ему всегда было неуютно в этом большом сыром доме.

– По-вашему, мы с сестрой его убили, так? – сипло переспросила она. – Я или Анюта? А может, обе вместе? Вы понимаете, что говорите?

Людмила продолжала кричать. Она несла уже сущую чепуху, перемежая нелепые обвинения с прямыми угрозами. Но как ни странно, слушая ее, Наташа успокаивалась все больше. Она уже понимала, что Людмила сходит с ума от мысли, что ей придется уйти из дома, где она так прочно обосновалась, где в шкафу уже висели ее яркие платья, на полках стояла посуда – аляповатый сервиз, которым явно никогда в жизни не пользовались… А двуспальная кровать, когда-то принадлежавшая отцу и матери Наташи, была застелена ее собственным бельем – таким пестрым, что начинали слезиться глаза…

– Я тоже говорила со следователем, – сдержанно сказала Наташа, когда та слегка поутихла и начала истерически всхлипывать. – И между прочим, какая у меня могла быть причина, чтобы мешать вашей свадьбе? Женится он или нет – все равно, дом в любом случае делился бы на троих. Не на четверых, как вам, может быть, мерещится.

Она говорила подчеркнуто вежливо, упорно не переходя на «ты».

– А в ту ночь, когда убили Илью, я была дома – у меня трое свидетелей. И хватит об этом! Даже слушать ваши глупости неприятно! Если хотите, я помогу собрать вещи…

– Я все равно, что его жена! – предприняла последнюю атаку Людмила.

– Теоретически, – разбила ее наголову Наташа. – Бывает, что и в день свадьбы жених не является в ЗАГС. И невеста тогда не считается его женой. О чем вы говорите?

– Сейчас гражданская жена тоже имеет право на имущество, по закону…

Она говорила еще долго, особенно упирая на то, что уже некоторое время жила в этом доме на правах жены и вела с покойным совместное хозяйство. Наташа больше не слушала. Она встрепенулась лишь, когда та заявила:

– А если будет ребенок, то я и вовсе имею все права! И ты мне не указ!

Такого оборота Наташа не ждала. Возражать она не стала. Людмила, поскандалив еще немного и напоследок склонив на свою сторону почти всех соседей, все-таки собрала свои вещи и уехала. Это удивило Наташу – та думала, что борьба будет более длительной и трудной.

Зато Анюта оказалась несгибаема. Вот этого уже никто ожидать не мог! Теперь, когда девушка осталась в доме совсем одна, жить в нем становилось попросту страшно. Правда, со всех сторон ее участок окружали жилые дома, здесь зимой и летом были рядом соседи. И в конце концов, это был все-таки город – в пяти минутах располагались жилые микрорайоны, магазины, предприятия… Но это только на первый взгляд. На самом деле, место было глухое.

Акулова гора была маленьким обособленным мирком, состоящим из нескольких десятков домов с крохотными, вкривь и вкось нарезанными участками. Собственно говоря, это была уже не та гора, о которой писал Маяковский, а ее остаток – основную массу земли срыли, чтобы насыпать вверху на реке плотину водохранилища. На этом месте сперва устроили пруд, где, как говорили старожилы, когда-то разводили карпов. Потом пруд обмелел, зарос камышами, образовалось болото, которое облюбовали дикие утки, каждый год прилетавшие сюда, чтобы вырастить потомство. Но «улица Акуловой горы» все еще существовала и значилась на плане города. Она проходила над болотом, на крутом склоне. Попасть сюда можно было тремя путями. Через болотистую низину, по тропинке, через мелкий веселый ручей – это был самый короткий и красивый путь. Либо через гаражный кооператив – то уже было довольно неприятное путешествие по закоулкам, между длинных рядов гаражей. И наконец вдоль берега реки. Анюта предпочитала ходить там, делая большой крюк, когда возвращалась из походов за продуктами. Ей нравился тихий шум воды, сбегающей вниз по бетонированному ребристому ложу, поросшие цветным мхом набережные и крики детей, нырявших в реку ниже по течению.

– Я никуда отсюда не поеду, – твердила она. Теперь даже соседи в один голос уговаривали ее переехать в Москву. – Мне дома не страшно. Я останусь.

– Летом, конечно, здесь хорошо, – уговаривала ее Наташа. – Просто рай! Но зимой? А осенью, когда вокруг грязь? И ты всегда одна! У тебя ведь даже подруг нет!

– А мне не скучно.

Уговорить сестру не удалось. Заводить речь о продаже дома и разделе наследства при таких условиях было бы просто жестоко. Наташа начинала понимать, что сестра привязана к этому месту всей душой, и, возможно, вовсе не робость и диковатый характер мешают ей покинуть Акулову гору. Анюта казалась чем-то безоговорочно принадлежащим этому пейзажу – вроде березы, криво выросшей над обрывом, ночного лягушачьего хора на болоте, знаменитых летних закатов или памятника Маяковскому, который стоял совсем рядом с их домом, в тени сосен.

– Ее отсюда не вырвешь, в Москве ей не выжить, – пришла к выводу Наташа. – Ну что ж… Пускай живет, как хочет. Страшно за нее, но что делать?

Павел посоветовал Анюте завести большую собаку – пусть охраняет дом и хозяйку. Та отказалась – она боялась собак и держала только тощую полосатую кошку. Остромордый диковатый зверек ловко ловил мышей и спал вместе с девушкой, забравшись под оделяло.

– Я и на ее замужество больше не надеюсь, – грустно размышляла Наташа, когда вернулась в Москву. – Раньше мне казалось, что это Илья ей жить не дает… Не хочет терять бесплатную прислугу. Она же, как рабыня, его обслуживала, даже машину ему мыла каждый день… Работала, как рабыня – за старую одежду, за харчи… Но кажется, Анюта сама ничего менять не желает… Мне как-то трудно представить, что она начнет с кем-то встречаться!

– С кем ей нужно бы повстречаться, так это с хорошим психологом, – гнул свое Павел. О психиатре, впрочем, он уже не заговаривал. Родственница больше не казалась ему ненормальной – разве что чересчур робкой и впечатлительной. – Ей нужно немного прийти в себя, приобщиться к жизни, к обществу.

– А зачем? – задумчиво возражала жена. – Если ей так лучше…

Намного больше тревожило ее другое. Прежде Анюту содержал брат. Как бы скуп тот ни был, но девушка всегда была накормлена и одета – пусть неважно. Впрочем, она никогда не была кокеткой и не обращала внимания на свой внешний вид. Все, что нужно было ей для счастья, – это книги, которые она брала в библиотеке. Но кто будет кормить ее сейчас?

Сама Анюта, казалось, вовсе не задавалась этим вопросом. Она даже не упомянула о нем, снова вызвав у Павла сомнения в нормальности. «Прямо блаженная какая-то, – думал он. – Как будто ей ничего, кроме воздуха, не нужно!»

– Мы ее содержать не можем, – раздумывала вслух Наташа. – Самим едва хватает. С огорода она не прокормится – участок маленький, да и невозможно питаться одной картошкой с яблоками. Ей бы пойти работать… Но она что-то совсем не думает об этом.

Муж уговаривал ее не принимать все так близко к сердцу. Анюта давно не девочка, хоть и выглядит сущим ребенком. Пора ей стать немного самостоятельней. В конце концов найти какую-нибудь работу попроще она сможет – хотя бы пойдет в уборщицы…

Но Анюта ни на какую работу не устроилась, а между тем не было заметно, чтобы она голодала. Сперва соседи жалели одинокую девушку и обсуждали ее тяжелое положение. Потом заметили, что Анюта, вместо того чтобы высохнуть от голода, как будто выпрямилась и порозовела. Она по-прежнему покупала на рынке мясо, фрукты, сыр и творог – все, как при брате. Но если раньше большую часть он съедал сам, а сестру держал на кашах, то теперь Анюта готовила себе все, что заблагорассудится.

Наташа, приехав навестить сестру и заодно отметить в тесном кругу сорок дней после смерти Ильи, была поражена цветущим видом сестры. Та впервые выглядела не как заморенный ребенок, а как взрослая девушка. У нее, казалось, даже грудь налилась и взгляд стал яснее. Анюта расцветала на глазах.

– На что ты живешь? – недоумевала Наташа. – Неужели на сто рублей, которые я тебе оставила?!

– Я же говорила – твоих денег мне не надо, – Анюта вынула из стола сторублевку и отдала сестре. – У меня у самой есть.

– Откуда?

– Илья оставил.

– Илья?! – оторопела женщина. – Погоди… А Людмила об этом знает?!

– Она – нет. Он, на самом деле, не так уж ей доверял… Меньше, чем мне.

Наташа так и села, потрясенная житейской мудростью сестры и ее умением хранить важные тайны. Она никак не предполагала в простоватой Анюте таких черт. Знать, где Илья хранит свои сбережения – а ведь он должен был немало накопить – и никому не сказать! Даже ей – любимой родной сестре!

– Сколько же он скопил? – спросила она, переведя дух.

Вместо ответа Анюта отвела ее на чердак и простодушно показала тайник. В бездействующих, давно сломанных часах, откуда когда-то вылетала кукушка, хранилась жестяная коробка из-под печенья, стянутая резинкой. В коробке оказалась толстая пачка стодолларовых купюр. Наташа, не веря своим глазам, пересчитала деньги. Ей снова понадобилось присесть – ее просто ноги не держали. Этот запущенный чердак, эта бессребренница-сестра – и такие деньги!

– Бог ты мой, – пробормотала она. – Ты у нас богатая невеста! Двенадцать тысяч долларов!

Анюта вновь проявила удивительное знание жизни и даже некоторых законов. Она сказала, что поскольку наследниц у Ильи двое, то и эту сумму тоже нужно поделить пополам. Наташа сперва отказывалась – что-то мешало взять деньги, которые были протянуты ей с таким невинным, простодушным видом, с такой готовностью. Потом она заколебалась. Вспомнила о своих мечтах – отдельная квартира, маленький человечек… Настоящая семья. Если постараться, то на половину этой суммы все это можно осуществить…

– Шесть тысяч я возьму, – сказала она, чувствуя себя почему-то воровкой. Отсчитав деньги, Наташа отдала сестре остаток: – А эти спрячь получше.

– Я сюда же положу…

Жестяная коробка исчезла в часах. Анюта сияла – ей, как всегда, доставило огромную радость кому-то что-то подарить. «А может, Паша прав и она, впрямь, блаженная? – внезапно подумала Наташа, спускаясь вслед за сестрой с чердака. – Как бы я поступила на ее месте? Смогла бы поделиться? С Анютой – да, конечно! Пожалуй, Ивану тоже дала бы немного… Но он пропил бы! Нет, ему бы ничего не дала. И самому Илье – никогда и ничего». Ее мысли лихорадочно скакали, она все еще не верила в то, что произошло, и деньги, которые она держала в руках, почему-то казались фальшивыми. «Какова Анюта! Какова выдержка! Все знать и так долго молчать! Да, это характер… Людмиле-то она ничего не сказала! Значит, понимала разницу… Да что это я, в самом деле, думаю о ней, как об идиотке! Она умница!»

– Сколько лет он их копил? – спросила она у сестры.

– А всегда!

– Кто еще знает о деньгах? – беспокоилась Наташа. – Я к тому, что теперь ты живешь одна, и если пойдут слухи… Это опасно! Понимаешь?

Последовал кивок.

– Никому не говори – поняла?

Анюта снова тряхнула головой и вдруг залилась тихим, немного странным смехом, из-за которого ее многие напрасно принимали за дурочку. Это был наивный, детский смех, как будто уходящий в глубь груди, не успев из нее выйти:

– Никто не узнает! Раньше же не знали!

– Илья велел тебе молчать, или ты сама догадалась? – допытывалась Наташа.

– Сам велел. Да ты за меня не бойся!

На этот раз, возвращаясь в Москву, Наташа вовсе не знала, на каком она свете. Наследство, свалившееся так неожиданно… Тревога за одинокую сестру… Сперва она боялась, что та пропадет без денег, теперь – что деньги делают ее опасной приманкой для воров – при ее-то образе жизни, беззащитности, даже без сторожевой собаки во дворе…

Но мало-помалу женщина успокоилась. Деньги и в самом деле дали им с мужем возможность произвести размен квартиры. Родители Павла поселились в однокомнатной хрущевке. Наташа с Павлом – в квартире чуть получше, правда, на самой окраине. Все были счастливы и только недоумевали, что все так складно получилось – будто само собой. Наташа теперь часто навещала сестру и убеждалась, что та вполне справляется с хозяйством и как будто ни о чем не жалеет.

Анюта по-прежнему жила одиноко. Был слух, что к ней пытался захаживать какой-то вдовец, живший неподалеку, в полуразвалившемся доме. Неизвестно, что его привлекло – скромная, неяркая красота девушки или ее дом с участком… Но Анюта ему отказала. Рассказывая об этом предложении руки и сердца, она очень возмущалась и даже начинала плакать, как будто ее незаслуженно оскорбили, закидали грязью. Сама мысль о том, что о ней могли подумать как о чьей-то невесте и жене, причиняла девушке страдание, была глубоко чужда и даже противна – будто ее выставили на всеобщее обозрение, сорвав одежду. Соседи удивлялись, как она выкручивается с деньгами, но судя по всему, никто о тайнике в часах не узнал.

Была еще одна новость, услышав которую, Наташа успокоилась окончательно. Людмила, несостоявшаяся жена Ильи, стремительно вышла замуж. Она больше не появлялась в доме на горе и забыла обо всех своих претензиях. «Жигули» Ильи охотно купил один из его приятелей-таксистов. Машина была в идеальном состоянии, и за нее удалось выручить приличную сумму. Наташа специально приезжала из Москвы, проследить за тем, чтобы сестру не обманули при сделке. Все деньги достались Анюте – они-то и оправдывали в глазах соседей ее безработность. Наташа наотрез отказалась от своей части, хотя Анюта настойчиво пыталась поделиться.

– Ты и так сделала для меня достаточно, – уверяла ее старшая сестра. – Не всякий поступил бы так! Ты хоть понимаешь это?

Анюта наивно удивлялась ее словам. Она не понимала… Соседка по секрету рассказала Наташе, что ее младшая сестра часто ходит в церковь и все больше становится похожей на монашку. Наташа вздохнула – этим и должно было кончиться. Хорошо, что хоть так… Хоть какая-то отдушина для одинокой девушки, которая незаметно для всех превратилась в старую деву.

Примерно в то же время Наташа обнаружила, что беременна. Она скрывала это ото всех, удивляясь и радуясь новым, тревожным ощущениям, которыми наполнилось ее тело. Рассказала лишь мужу, когда сомнений не оставалось. Она родила сына – крикливого и крепкого рыжего мальчика, который целиком занял все ее время, вытеснив из головы мысли о сестре, о погибшей семье, о доме на горе. Все это стало казаться каким-то далеким и почти ненастоящим.

Ребенка назвали Иваном – Анюта, узнав об этом, страшно обрадовалась. Она любила доброго и беспутного старшего брата, который жалел ее при жизни и с каждой получки обязательно дарил пакет карамелек, самоотверженно лишая себя лишней бутылки водки. Для него это было бо́льшим расходом, чем для человека побогаче и поздоровее – крупная сумма денег. Возможно, Анюта не вдавалась в такие рассуждения, но каждый подарок делал ее счастливой на несколько дней – и конечно, не только из-за конфет. Постоянное чтение романов обострило ее чувства, сделало тайной мечтательницей и фантазеркой. Старшая сестра часто удивлялась тому, как неожиданно тонко Анюта понимает человеческие отношения.