Дверь закрылась, послышался щелчок запираемого изнутри замка. Мужчина за столиком продолжал есть – теперь уже с явным удовольствием, как будто отсутствие подруги мигом добавило ему аппетита. Рая, глядя на него, с удовлетворением думала, что он придет сюда еще не раз. Да, кто-то гонится за красивым интерьером, кому-то зазорно пойти в такое кафе, как у них, но для настоящих гурманов самое главное – вкусная еда. А уж с этим здесь…

Котик неожиданно вскочил и, уставившись на барменшу, взвыл. Та отшатнулась:

– Тихо ты!

Пес не послушался и снова подал голос. «Да что ему нужно? – почти в панике думала женщина, лихорадочно соображая, как незаметнее убрать собаку из зала. – На кухню его! Нет, на улицу – пусть проветрится!»

Но как выгнать собаку? Поводка не было. Взять за ошейник и выставить – немыслимо, пес не позволял прикоснуться к ошейнику. Идти сама собака не желала – это было ясно.

– Гулять! – зашипела барменша. – Иди гулять!

Она покинула пост и пошла к двери, надеясь, что пес последует за нею. Но, обернувшись, увидела, что спаниель и не думал выполнять обычный ритуал вечерней прогулки. Он занял позицию перед дверью туалета и продолжал стонать – иначе эти звуки назвать было невозможно. В них было что-то настолько пугающее, древнее, что все посетители разом перестали есть, пить и общаться. Теперь они не сводили глаз с собаки. Барменшу пробрал мороз, хотя из приоткрытой двери тянуло теплым ветром, а в самом кафе было душно.

«Ой, Котик, ты не взбесился ли?!» – обморочно подумала она.

И бросилась к двери туалета. Схватила собаку за ошейник – этот маневр удался впервые – и потащила прочь. Пес дико завыл, обнажая желтоватые зубы, и, с неожиданной силой вырвавшись, принялся скрести белую дверь когтями. Рая потрясенно выпрямилась.

– Что это такое! – пробормотала она, не решаясь вновь прикоснуться к собаке. – Ты и впрямь взбесился?!

Последнее слово оказалось роковым для вечерней выручки. Посетители один за другим принялись подниматься из-за столов и покидать кафе. Это было просто – здесь расплачивались сразу после сделанного заказа, – так что никто никого не останавливал. Официантки метались вокруг обезумевшего пса, пытаясь его утихомирить. Ему совали подачки, называли ласковыми именами, пытались гладить – бесполезно. Спаниель выл, задирая породистую морду, на которой прежде не было иного выражения, кроме дружелюбия и доброты. Но теперь – только страх, первобытный ужас.

Рая первая взяла ситуацию под контроль. Она одновременно схватила пса за холку и за спину и мощным рывком откинула от двери туалета. Котик, пролетев пару метров и будто придя от этого в себя, моментально спрятался под стойкой. А барменша принялась стучать в дверь:

– Послушайте! Что у вас там?!

В голове возникла пугающая мысль – женщина сидит в туалете больше десяти минут. Ненормально? Нет, почему же? Ведь женщины всегда проводят в таких местах больше времени, чем мужчины. Возможно, она там пудрится, красится, возможно, ей стало нехорошо… Но почему она не отреагировала на дикий вой под дверью? Испугалась? Да так, что и на человеческий голос не отвечает?

– Откройте дверь, пожалуйста, – сказала Рая непререкаемым тоном – тоном настоящей барменши, повидавшей на своем веку всякое. – Скажите, вам нехорошо?

«Почему нехорошо, с чего? – лихорадочно думала она, дожидаясь ответа и краем глаза отмечая почти опустевшие столики, появление хозяина, испуганные лица официанток. – Если бы перепилась – тогда ладно. Но она даже не прикасалась к вину!»

Она обернулась к сослуживцам:

– Кажется, там что-то случилось. Я сразу поняла, что с ней что-то не так. Бледная, как смерть, ничего не съела.

Хозяин – полный, желтолицый мужчина – властно постучался и строго попросил ответа. Когда ответа не последовало, велел позвать из подсобки Колю-грузчика и сломать дверь.

Ждали молча. Когда явился Коля – сутулый, тощий мужик с опухшим лицом – и вложил между створкой и косяком двери лезвие топора, которым рубили мясо, женщины отшатнулись.

– Н-ну? – недовольно спросил Коля безмолвную дверь. От косяка отвалилась щепка. Дверь открылась.

Женщина, так и не оценившая достоинств местной кухни, была мертва. Под потолком туалета, довольно высоким, проходила проржавевшая водопроводная труба. За эту трубу она перекинула свой длинный газовый шарф, для чего явно пришлось встать на края унитаза. Для этого она сняла туфли – они стояли рядышком, на удивление аккуратно. Ее ноги в чулках не касались пола. Лицо было повернуто к стене, и только потому многим из официанток не снились кошмары – они не видели смертной гримасы, исказившей это непримечательное, бледное лицо.

Барменше кошмары снились. Во сне она часто видела эту парочку у окна, слышала вой Котика, звук крошащегося под топором дерева, крик подруг… Она никогда не думала, что смерть чужого человека может произвести подобное впечатление. Во всяком случае тогда она держала себя в руках. В тот момент у нее были вполне трезвые, рациональные мысли. С трудом оторвав взгляд от туфель на полу – почему-то эта деталь поразила ее сильнее всего, – она вдруг сообразила, что среди людей, собравшихся у двери, нет того, кого это происшествие должно касаться ближе всех. Рая обернулась, чтобы позвать спутника женщины, но увидела, что столик пуст. Стояли тарелки – полные и полупустые, ополовиненная бутылка вина. В пепельнице еще дымился окурок. А вот клиента не было.

* * *

В сумочке, сиротливо висевшей на спинке стула, были найдены кое-какие документы. Паспорт на имя Юлии Федоровны Чистяковой, 1970 года рождения, москвички, замужней, бездетной. Фотография полностью отражала внешность покойной – то же невыразительное, бледное лицо, неряшливо причесанные волосы. В него было вложено свидетельство о браке – документ довольно неожиданный, ибо кто его носит с собой каждый день? Юлия Федоровна была замужем за неким Рудниковым Николаем Константиновичем, родившимся на два года раньше нее, во Владивостоке. Брак был заключен три года назад.

Кроме того, в сумочке находились: пудреница, помада, ключи на связке, общим числом пять, щетка для волос, зубная щетка в нераспечатанной упаковке (что было отмечено особо), шоколадная конфета и проездной на метро, из которого осталось две неиспользованные поездки.

И еще записка. Собственно, запиской это было считать нельзя. Клочок линованной бумаги, вырванный откуда-то нервной, злой рукой. Ни даты, ни подписи, никаких объяснений случившемуся. Только несколько слов, которые всех озадачили.

«Кто-то должен умереть».

Благодаря тому что барменша неотлучно присутствовала при появлении милиции, сразу выяснилось, что клочок был оторван от копии счета, которую после расплаты за ужин положили на столик. Куски совпадали идеально. Барменша не могла вспомнить, чтобы женщина что-то писала, но в конце концов она ведь не все время наблюдала за парочкой…

Домой она шла нога за ногу, вороша в памяти все подробности минувшего вечера, внезапно обратившегося в кошмар. «Взять да повеситься, – думала Рая. – До чего нужно довести человека! А этот тип? Куда он делся? Когда сбежал? Котик начал выть, я сдуру брякнула, что собака взбесилась, люди побежали прочь… Ну а этот? Он же видел, что подружка заперлась в туалете. А пес был рядом, и если бы она вышла, сразу бы вцепился в нее… Если бешеный, конечно. Но Котик с ума не сошел, нет! Не такой это пес! Он предчувствовал! Клянусь – предчувствовал, понимал, что сейчас что-то случится, вот и подал голос! Этому красавчику надо бы встревожиться, а он сбежал вместе со всеми! Ну и проходимец… Можно сто раз поссориться, но нельзя же так бросать человека!»

И чем было ближе к дому, тем больше барменша чувствовала усталость и даже ненависть к людям, которых она многие годы поила, кормила, безропотно обслуживала и по-своему любила. Да, ей нравилась ее профессия, но если бы кто-то сказал ей, что наступит такой вечер и придут такие клиенты…

«А пес? – подумала она, уже подходя к подъезду – Рая жила неподалеку от кафе. – Заперли бедного – так из-под стойки и не вылез. Испереживался… До чего же умная собака! Если бы мне догадаться, что Котик воет к покойнику, мы бы сразу сломали дверь и, может быть, успели бы…»

Милиция еще раз наведалась в кафе, а потом все пошло по-прежнему. Или почти по-прежнему. Никто из клиентов, бывших тут в злополучный вечер, не видел ни взлома двери, ни трупа, но слухи все равно разошлись, хотя хозяин отдал приказ держать язык за зубами. Рае пришлось вынести немало неприятных минут, рассказывая клиентам о том, что тут случилось. Лгать было глупо, потому что сюжет даже показали в какой-то криминальной хронике, и хотя название кафе не было упомянуто, постоянные клиенты узнали интерьер.

А в общем вскоре все утихло и вошло в обычное русло. Обеды и ужины, бесчисленные кружки пива и чашки кофе… О «той истеричке» почти никто не вспоминал. Спаниель вел себя тише воды ниже травы, голоса подавать не пытался, и было лишь одно изменение в его повадках – он совершенно перестал подходить к посетителям. Лежал под стойкой, рядом с ногами барменши, дремал, изредка приоткрывая глаза и уже безо всякого энтузиазма оглядывая окружающий мир. «Стоит ли вставать, если вокруг происходит такое?» – как будто сомневался он.

От представителей милиции Рая получила четкие указания – немедленно позвонить куда следует, если она вдруг углядит среди клиентов того смуглого мужчину, спутника погибшей. Она пообещала все исполнить и первые дни в самом деле ждала этого человека, нервничала, у нее все валилось из рук. Но ожидание затягивалось, и барменша мало-помалу начинала понимать: «тот» не придет. «Если бы хотел узнать, что с подругой, давно бы пришел. Нет, он возвращаться не собирается! Что такое вышло между ним и этой несчастной? Как он ее довел до петли? Записку-то она написала за столиком, на нашем счете, значит, и решение приняла прямо тут. Я даже точно знаю, когда – после того, как им принесли вино! Он сразу заплатил за весь заказ, и ему оставили копию счета. Что же случилось? Ведь они молчали, даже друг на друга не смотрели! Дело нечистое… Нет, он не придет».

* * *

Благодаря тому что при самоубийце были документы, дело пошло быстро. В тот же вечер наведались к ней домой. Она жила в центре, в одном из переулков возле Яузского бульвара. Дверь подъезда была оснащена кодовым замком, который, впрочем, можно было отпереть и при помощи магнитного ключа. Ключ был на связке, но представители власти все-таки набрали номер квартиры. Тут же откликнулся мужской голос. После недолгих расспросов дверь с жалобным писком открылась.

– Юля? Вы не шутите? – Пожилой мужчина явно не знал, на каком свете оказался. Он впустил нежданных гостей в темную прихожую, причем света не зажег, метнулся куда-то вглубь квартиры, вернулся, что-то уронил впотьмах…

– Кем вы приходитесь Чистяковой?

– Отцом, – немедленно ответил тот и вдруг обрушился на табурет в углу, едва не повалившись вместе с ним на пол. – Мне что-то нехорошо…

Поговорить с ним удалось лишь через сорок минут. Все это время мужчина находился в таком состоянии, что у следователя являлась мысль вызвать «скорую». Но хозяин, которого уложили на постель, отвергал любую помощь и только закатывал глаза, будто единственным средством прийти в себя было для него созерцание довольно облезлого потолка.

Квартира оказалась мрачной, обширной, и было ясно, что ремонта в ней не было долгие годы. Повсюду в углах – протечки, паркет визжал, темные дубовые шашки подпрыгивали под ногами, а когда в ванной неожиданно раздался душераздирающий рев, следователь с непривычки подскочил. Но это оказалась водопроводная труба.

Собственно, дело было скорее экстравагантным, чем интересным. Имелся явный случай самоубийства, причем у женщины можно было предположить истерию. Самоубийца предпочла привлечь к себе всеобщее внимание, наложив на себя руки в общественном месте. Имелась предсмертная записка, написанная в последние минуты жизни – о времени красноречиво свидетельствовал торговый счет. Обыск ее сумки не дал никаких интересных результатов – ни оружия, ни наркотиков. Впрочем, насчет наличия наркотиков и алкоголя в ее крови выводов еще сделано не было.

И в общем, дело гроша ломаного не стоило. По свидетельству барменши, женщина в последние минуты своей жизни очень нервничала и явно была в ссоре с кавалером. Но возникало несколько вопросов.

Кто был этот мужчина? Почему он так предусмотрительно скрылся из кафе, если не ожидал подобной развязки? Странным казалось и содержание короткой записки. Следователь прочел ее несколько раз, и сперва текст не показался ему необычным, но потом его кое-что насторожило.

«Кто-то должен умереть». Не «я должна», а именно «кто-то». Тут было что-то неясное, и это не нравилось ему больше всего.

Наконец хозяин пришел в себя. Он сам сходил в кухню, напился воды из-под крана, еще раз выслушал расказ о том, как умерла дочь, спросил, где тело, как его забрать, и в дальнейшем держался с относительным самообладанием.

– А где муж вашей дочери? – задали ему вопрос. Первой версией насчет загадочного незнакомца в кафе была именно эта. Предполагаемый развод – иначе для чего самоубийца принесла с собой свидетельство о браке?

– Муж? – пробормотал тот. – Который?

– То есть?!

– Первый, второй или третий?

Следователь оторопел. С паспортом Юлии Федоровны он ознакомился самым подробным образом и обнаружил там всего одну запись о браке. Правда, паспорт был нового образца и выдали его всего несколько месяцев назад.

– Вот этот, – и он показал мужчине свидетельство о браке. Тот взглянул и отмахнулся:

– Не знаю. Я его видел-то несколько раз.

– А фотография его у вас есть?

– Нет, – как будто даже с обидой ответил тот. – Зачем он мне?

– Но… – Следователь слегка растерялся. И эта квартира, и этот человек начинали производить на него неоднозначное впечатление. Казалось, все было так просто, сумрачно и буднично… И в то же время чего-то он не понимал – чем дальше, тем больше.

– А выглядел он, – продолжал припоминать хозяин, – вроде как вы. Среднего роста, плечистый, глаза серые… И бородка. Хотя я давно его не видел – может, он ее сбрил.

– Блондин, брюнет?

– Блондин!

Деталь не совпадала с описанием барменши, но внимания на это обращать не стоило. Цвета глаз барменша припомнить не могла – мужчина сидел слишком далеко от стойки. Но зато отлично помнила проступившую синеватую щетину на щеках – а это исключало то, что мужчина был перекрашенным блондином.

– Он курил?

– Что? – растерялся хозяин. – Да… Нет… Не помню! Почему вы спрашиваете?

– Вы что же – совсем с ним не познакомились, с зятем?

Тот отмахнулся:

– Очень нужно! Ее дела – это ее дела, а меня это не касается. Если хотите – посмотрите: вот тут она жила.

– А где жил ее муж? Не с нею?

– Понятия не имею, где он обитал. Поженились, Юля познакомила его со мной – и делу конец. Говорю – он тут был раза три. В последние годы вроде бы они не виделись.

– Собирались разводиться?

– А кто их знает! Я не спрашивал – какое мне дело! Третий раз замуж вышла, так что мне переживать? Может, вышла бы и в четвертый…

Мужчина говорил все с большим раздражением и, казалось, без особой любви к погибшей дочери. Было видно, что настойчивые вопросы следователя подняли с его души всю осевшую на дне муть, все обиды и неприятные вопроминания.

– Вот, сами ищите, что хотите! – он настежь распахнул дверь в конце коридора. За нею обнаружилась большая комната в два окна. Следователь только мотнул головой – вся его квартира, где он обитал с женой и маленькой дочкой, была такого же размера.