Я открываю рот, пытаясь сказать, что детство – это не восемнадцать, но он поднимает ладонь, останавливая меня.

– Нет, не в глубоком детстве, а в сознательном. В шестнадцать уж точно, может, и в восемнадцать, не помню. Невелика разница. Так вот я плевался на американский флаг, что не мешало мне пить кока-колу и смотреть голливудские фильмы. Орал громче всех «ну и валите» тем, кто уезжал в США, даже в отпуск, повторял за Задорновым «ну америкосы тупые» и всё в этом роде…

Я хихикаю, хотя не понимаю, к чему он клонит.

– Зато, когда играл наш гимн, вставал, брался за сердце и орал во всю глотку. До сих пор знаю его наизусть…

– И разве это плохо?

– Нет-нет, патриотизм, конечно, здорово. Но здравый. Петь гимн – отлично, но за неуважение к звёздно-полосатому я собой не горжусь. Вообще, я не об этом. Теперь я вырос и хочу посетить и США тоже, там много красивых мест. Что ж мне теперь отказаться от своего желания, только чтобы никто не ткнул меня носом в эти самые принципы? Мне не стыдно, что я поменял их. Во-первых, я был ещё глуп, чтоб вообще иметь какие-то жёсткие установки. Во-вторых, по-моему, не бояться поменять принципы – это намного более достойно и смело, чем тупо их придерживаться, даже если в душе уже не веришь в них. Теперь мой принцип, что все мы люди, неважно, какой мы национальности и гражданства. Даже не принцип, а просто я так думаю. Не люблю я больше это слово – «принцип», оно какое-то совсем неподвижное, обязывающее.

Мне нравится ход его мыслей. Я слушаю его, открыв рот, и улыбаюсь. Его речь заставила меня задуматься о своих принципах. Сколько раз они мешали мне делать то, что хочется? Да даже взять хотя бы эти джинсы. Почему они у меня только одни, тогда как строгих юбок не меньше десяти? Потому что я серьёзная женщина из серьёзной компании и должна носить костюмы… хм, смешно, что задуматься об этом меня заставил посторонний человек.

Мы молчим до следующей станции. Я наблюдаю за людьми, нетвёрдой походкой проходящими мимо, и размышляю, а он, кажется, доволен произведённым впечатлением. Все наши соседи уже давно спят, бабулька время от времени тихонько похрапывает. Поезд тормозит, резко дёргается и останавливается. Пустые стаканы на столике скатываются в одну сторону.

– И насколько у вас отпуск? А потом вернётесь на свою работу?

– Хоть навсегда. И на эту работу я больше не вернусь, – в его голосе слышна какая-то грусть. Мне даже кажется, он вздохнул. Но он смотрит в окно, и мне не видно лица. В отражении двойного стекла лишь размытая физиономия без эмоций.

– Почему?

– Давайте не будет об этом.

Интересно, что он не хочет рассказывать. Конфликт с шефом? Коллега – бывшая жена? Поезд тронулся, а я тормознула свою фантазию, которая могла ускакать в такие степи, что ни одним арканом не поймаешь. Непонятно, зачем мне вообще знать что-то о случайном встречном, но есть в этом что-то забавное – вот так просто общаться с человеком и не пытаться произвести на него впечатление. Завтра мы разойдёмся каждый в свою сторону и больше никогда не увидимся. Да и пообщаться с противоположным полом перед встречей с Денисом тоже не помешает. Может, не буду так краснеть и заикаться.

– Так куда вы поедете потом? В США?

– А почему бы и нет? – Андрей отвернулся от окна и натянул легкомысленную улыбку. – Нью-Йорк, Калифорния, Бразилия… А Вы куда бы хотели попасть?

– Когда-нибудь я бы хотела побывать везде, сделать что-то такое… такое… Но для начала неплохо было бы доехать до подруги. Мы столько раз пытались встретиться, но то у меня работа, то у неё. И вот теперь у неё вместо работы жених и свадьба, а она даже платье без меня покупала. Что я за подруга? Когда-то ведь мы клялись, что будем друг у друга свидетельницами. Она мне о свадьбе сообщила за неделю! Я не обижаюсь, нет. Но как-то печально, что двадцатилетняя дружба трансформируется в нечто такое… – Я вздыхаю. – А у Вас много друзей?

– Так когда говорите свадьба? – То ли не услышал, то ли не хочет отвечать.

– В субботу.

Андрей как-то отсутствующе улыбнулся и снова отвернулся к окну. Мы молчим. Я решила больше не приставать с расспросами. Тем более что наш разговор, казалось, погрузил его в какие-то не очень хорошие воспоминания.

Меня заворожил вид из окна. Лесополоса закончилась, и только чернело поле, а далеко на тёмно-синем небе сияло яркое световое пятно, будто солнце провалилось за горизонт, но всё ещё освещало кусочек небо. Мы ехали и ехали, а пятно всё не уходило. Это было так странно и красиво. Наверное, там прячется какой-то завод или даже город. Не знаю, сколько мы так просидели в молчании, уставившись вдаль. Наконец в окне снова появились деревья, и поезд стал замедлять ход. Вместо «чу-чучух, чу-чучух» теперь звучало «чух-чух, чух-чух». Андрей прочистил горло, посмотрел на часы и сказал:

– Сейчас станция. Стоянка двадцать минут, – говорит Андрей. – Может, ещё кофе?

– Не помешало бы, – улыбаюсь я.

– Пошлите сходим вместе, – предлагает он и протягивает мне ладонь.

Я смотрю на его руку, как на диковинного зверя, с минуту думаю и кладу свою ладонь на его.

– А почему бы и нет?

Теперь он улыбается по-настоящему.

Он помогает мне подняться. Я накидываю кофту и беру рюкзак. Андрей достаёт из своей сумки кошелек и, не надев куртку, к моей радости, идёт прямо в футболке. Я аккуратно забираю у Андрея свою ладонь, идти по раскачивающемуся вагону удобнее, если держаться двумя руками. Тем более, что в любой момент поезд затормозит. В тамбуре уже стоят проводник и один мужчина с большой спортивной сумкой, видимо, его станция.

Поезд тормозит несколькими резкими движениями. Проводник открывает дверь, тянет подножку и спускается.

Мы выходим из вагона вслед за ним. Андрей помогает мужчине с сумкой, потом подает руку мне. Перрон такой низкий, что с нижней ступеньки поезда приходится спрыгивать. Я вдыхаю, но тут же кашляю. Вместо свежего ночного воздуха набираю полную грудь табачного дыма.

– Не выносите табачный дым? – осведомляется Андрей.

– Нет! Кажется, у меня аллергия, я сразу задыхаюсь. А вы курите?

– Нет.

Я никак это не комментирую, но мысленно ставлю жирную галочку в колонке его плюсов. Там уже стоят «обаяние» и «ум» в противовес «наглости» и «навязчивости», да и, что греха таить, он симпатичный, особенно, когда улыбается. Идём к вокзалу прямо через железнодорожные пути. Перрон на всех платформах такой же низкий. До настила идти ещё метров сто, а у нас мало времени.

– Там замечательная кофейня с кофе навынос.

– Откуда Вы знаете?

– Бывал здесь.

– По работе?

– Типа того.

Мы заходим в маленький одноэтажный вокзал. Здание старое и выглядит соответствующе, что снаружи, что изнутри. Обшарпанная штукатурка на фасаде видна даже в темноте, что не лишает вокзал странного очарования. Внутри – небольшой светлый зал ожидания, две кассы и кофейня с известным названием. Всё такое старое, будто ещё советское. Хотя откуда мне знать, я и девяностые-то толком не помню.

– Кофейня и правда хорошая. Возле работы я беру кофе в такой же. – Меня удивляет, что известная кафешка открыла тут филиал. Ещё более странно, что у них получилось вписаться в этот ретростиль вокзала. Стойка осталась наверняка ещё от древнего вокзального кафетерия. На ум приходят фильм «Вокзал для двоих» и Гурченко в переднике с воланами.

– Вам какой? – Андрей слегка трогает меня за локоть, вырывая из раздумий.

– Я сама возьму.

– Я угощаю. Это же я вас позвал.

– Хорошо, тогда Капучино.

– Один Капучино, один Эспрессо, пожалуйста. С собой. И шоколадку с орехами, – он показывает на витрину.

Хамоватого вида продавщица (раз в пять объёмнее Гурченко) недовольно откладывает книгу с кентавром и полуголой девицей на обложке, чешет живот. Мы переглядываемся и усмехаемся. Начальники сети кофеен, организуя здесь своё заведение, явно забыли сменить буфетчицу на бариста. Она подходит к стойке и нажимает кнопки на кофемашине. Аппарат чихает и громко жужжит, прежде чем приготовить напитки. С уличных громкоговорителей доносится голос диспетчера, сообщающий: «Поешпт понробушты двадшть мну». Всегда было интересно, они специально набирают людей, имеющих проблемы с дикцией, или это какие-то кодовые слова. Продавщица отдаёт Андрею два стакана без крышки, достаёт шоколадку и с силой грохает ей о прилавок. Он кладёт на стойку три сотни, мы отходим и, уже не сдерживаясь, смеёмся в голос. Я делаю глоток.

– Вот у кого неудачный день, а вы что-то про свой говорите, – усмехается Андрей.

Я даже толком не могу проглотить напиток. Ещё немного, и он польется из носа. Будет шикарное завершение дня.

– Может, её тоже какой-нибудь мужик с ног сбил, – наконец я совладала с собой.

Мы продолжаем смеяться, когда выходим из вокзала.

И тут я вижу такое, что отбивает всё желание смеяться, резко замолкаю и останавливаюсь. Андрей никак не может успокоиться, держится за живот. Я толкаю его здоровым локтем и киваю на железную дорогу. На первом пути, перегораживая нам проход, стоит товарный поезд, конца не видно ни с одной стороны, ни с другой.

– О… Ого. Ничего страшного, – говорит он. В его голосе ни капли волнения. – Пролезем под ним.

– Вы издеваетесь?! Я не полезу! Я в обход.

Кручу головой, иду налево и тут же торможу.

– Блииин!

Разворачиваюсь и решаю обходить справа. Делаю пару шагов, иду быстрее и вот я уже бегу. Конца поезда так и не видать. Нарастает паника. Сразу в голове проносится стадо мыслей: «Где паспорт? В чемодане. Вот идиотка! Деньги с собой, а карточка нет… Это всё неважно, я успею!» Бегу изо всех сил. В горле жжёт от сбившегося дыхания.

– Я с тобой, – догоняет меня Андрей.

Где-то на задворках сознания слегка режет слух обращение на «ты», но в данной ситуации это меньшее, что меня волнует. Кажется, вот последний вагон. Перрон здесь плавно сходит на нет, и начинается галька. Как только приближаемся к нему, видим, что рельсы немного заворачивают, а там за поворотом… ещё куча вагонов, в темноте не видно конца поезда. Я останавливаюсь, чуть не плача, не могу дышать.

– Давай, скорее, пролезем, – он присаживается на корточки и тянет мою руку.

– Я не могу! – прижимаю ладони к лицу. – Не пойду! Я успею! – Делаю шаг бежать дальше, но Андрей держит меня за руку, хватает за плечи, разворачивает к себе, встряхивает и заглядывает в глаза.

– Можешь! Я с тобой!

Он ныряет под поезд и протягивает мне руку:

– Давай, это быстро. Раз и там! По-другому не успеем.

Ещё немного поколебавшись, я беру его за руку и ныряю под поезд. Адреналин стучит в ушах. Поезд внезапно шипит – моё сердце падает в пятки. Я крепче сжимаю мужскую руку. Через секунду мы оказываемся с другой стороны. Перрона там тоже нет.

Наш поезд стоит в сотне метров отсюда, неужели мы столько пробежали?! Мы снова пускаемся бегом, уже больно вдыхать. Я поскальзываюсь на камнях. Андрей бежит быстрее, постоянно оборачивается, что-то кричит. Потом хватает меня за руку и тянет. Так бежать легче, но ноги не успевают, и я вот-вот упаду. Начинается перрон. Ещё немного. Поезд гудит.

– Подождите! – кричу я неизвестно кому, возможно, машинисту.

Но мы не успеваем добраться даже до последнего вагона, как состав трогается, быстро набирая скорость. И уезжает. Без нас…

Я не могу отдышаться. Андрей смотрит на меня, тоже тяжело дыша, теперь и у него ошарашенное выражение лица. Без сил сажусь на перрон. Понимаю, что до сих пор держу в руках стаканчик кофе, расплескавшийся и помятый, со злостью бросаю его на рельсы. Закрываю лицо ладонями, сажусь на корточки и рыдаю. Андрей терпеливо ждёт и молчит.

Первый отпуск за столько лет, и такая лажа. Теперь придется возвращаться домой?! Плевать! Забываю обо всём и просто наслаждаюсь слезами, выливая всю злость и адреналин, накопленные за этот бесконечный день. Не хватает только родной подушки, чтобы уткнуться в неё и обнять.

Через несколько минут я успокаиваюсь, вытираю рукавами лицо, поднимаю голову. Андрей всё так же стоит рядом, уже расслабленный и безмятежный.

– И что теперь делать?! – спрашиваю я.

– Что-нибудь придумаем.

Он улыбается, наверно, пытаясь меня ободрить, но меня это бесит. Я вскакиваю.

– Стоянка двадцать мину-у-ут! Хочешь ко-о-офе?! – передразниваю я. – Блин! Зачем я вообще с тобой попёрлась?!

Он молчит, я продолжаю орать:

– Видела же, что придурок! Сразу же видно было! Кто ещё носит такие куртки?! Только придурки! – Хожу из стороны в сторону и машу руками. – Нет, блин, разговаривала ещё! Ну я и идиотка!

Гневно пыхчу.

– Нет, это ты идиот! – выпаливаю я.

С минуту он молчит, даже бровью не ведёт. А я понимаю, что переборщила, что совсем его не знаю и что мы на тёмном перроне, а вокруг никого. Перестаю дышать. Как он может отреагировать на мои оскорбления? Вдруг он меня ударит?!

– Всё сказала? – спокойно спрашивает он.

Я уже немного прихожу в себя, и мне становится стыдно за те слова и за свои предположения.