Умывшись, Эвимелех достал свою дудочку и принялся наигрывать на ней, усилием воли приводя свои мысли в порядок. Поначалу ему не игралось. Как лоскутное покрывало, возникали перед ним отрывочные воспоминая из далекого и недавнего прошлого. На ум пришли жестокие, на первый взгляд правдивые слова Соломона о возможной доле его, Эвимелеха, и Суламифь. О скоротечности любви и о старости. И Эвимелех снова невольно усомнился в мудрости слов Соломона. А как же Иаков и Минуха? Ведь видел же Эвимелех, что любовь его названых родителей была шире представлений о любви, как о науке обольщать и испытывать вожделение. Лишившись свежести и молодости, они открыли для себя иные пороги, иные пути: искренняя забота о детях и друг о друге связывали их отныне еще крепче, нежели любовный жар. Хотя нежность и тепло в их прикосновениях и объятиях также сохранялись до самого последнего дня. Значит, они продолжали видеть друг в друге тех, прежних Иакова и Минуху, какими они были в недолгое праздничное утро своей жизни. Значит, ни разрушение тела, ни опыт бед и лишений – ничто не могло отнять у них главного, взаимной любви. Поэтому и не смогла Минуха пережить своего мужа: она умерла тогда, когда состоялся его последний вздох, в последний раз дрогнуло его сердце. Вместе с Иаковом ушла и юность Минухи, и ее любовь. И настолько сильна была связь этих двух людей, что привязанность к детям не удержала женщину, и она ушла в мир иной, верно последовав вслед за мужем.
Вот, думал Эвимелех, любовь: она не знает преград, старости, болезней и смерти. И пока я жив и помню о людях, взрастивших меня, они существуют – в моих мыслях, поступках, словах. Так я вижу мир, так видит мир Суламифь, и я буду жить по своей правде. А по правде Соломона – я не умею. Отказаться от Суламифь – потерять ее, себя, предать то, чему учили своим жизненным примером отец и мать: терпению, трудолюбию, заботливости, радости жизни.
Эвимелеху захотелось рассказать о своих мыслях Суламифь, и он понял, что до невозможности соскучился по своей возлюбленной.
Ничего не сказав Гасану, Эвимелех двинулся в долину Хула. По пути он продолжал перебирать в памяти события своей жизни, поэтому дорога показалась ему не такой нестерпимо долгой, какой бывала в другие дни. Но когда наконец Эвимелех достиг виноградников, он не нашел там Суламифь. Оказывается, еще вчера она ушла к Эйнату и Нейхеми – отдохнуть от зноя и работы, погостить у родного брата и его жены. Эвимелех принялся ждать, и вот теперь нетерпение и беспокойство стали охватывать его с новой силой.
А между тем, и здесь наступило утро – светлое, бурливое, шумное. Из своих шатров, находящихся неподалеку от юноши, затаившегося в стороне, так чтобы было видно дорогу, – к виноградникам двинулись работающие здесь мужчины и женщины.
Они направлялись к виноградным лозам, высаженным по склонам холмов, словно грандиозная лестница, поднимавшихся друг над другом между неширокими террасами из камней и некрупных скальных обломков. Солнце – вечный небесный труженик – несколько месяцев кряду отдавало плодам и листьям винограда свои свет и тепло, а дождь – желанный гость виноградных холмов – влагу и свежесть. Прикасаясь к листьям и плодам, украшая их блестящим на солнце бисером и жемчугом, он возвращался к своей матери – земле, веселыми потоками сбегая и впитываясь вниз или мелкими каплями испаряясь в воздухе.
А когда наступала пора сбора винограда, семья виноградаря перебиралась в сторожевую башню: по ночам приходилось охранять урожай от желающих незаслуженно поживиться дарами природы и плодами труда рук человеческих. Днем виноград собирали и укладывали в большие корзины. Кисти винограда порой были такие большие, что несколько человек едва могли удержать их, прицепленные к длинному шесту. Здесь же обрабатывали виноград, решали, что пойдет на засушку, а что на вино. Чтобы получить виноградный сок, в специальных больших сосудах его топтали прямо ногами. И тогда сладкие густые брызги покрывали тело и одежду работника или работницы, тяжело переминавшихся с ноги на ногу, – дело это было не из легких.
Но вот показалась Суламифь, а с нею Нейхеми – молодая жена Эйната: ходить в одиночку по узким каменистым дорогам было небезопасно. Эвимелех, подобравшись поближе к молодым женщинам, принялся ждать, когда Суламифь хотя бы ненадолго останется одна. И дождался: Нейхеми, отлучившись за кувшином с водой и вином, скрылась в одном из шатров.
На мгновение юноша задержался в своем укрытии, вглядываясь в фигуру и лицо Суламифь, улавливая в нем малейшие перемены, произошедшие за время разлуки.
Суламифь была юна и чиста. Сейчас она осталась в легком одеянии, без платка. Заплетенные в косы волосы своим благородно-сизым блеском напоминали Эвимелеху ночное небо, которое так часто черно-синими гроздьями зрело и сверкало над его головой, переливаясь и томясь своими золотыми мерцающими или неподвижными звездами. Большие темные глаза, цвет которых нельзя было определить словом и однозначно запечатлеть в памяти, сейчас казались густо-синими – будто небо отражалось в пенистом омуте глубокого ручья.
Суламифь потянулась вверх и привстала на кончики своих небольших тонких ступней: с дороги она сняла легкие сандалии, давая ногам отдых. Поднимая виноградную лозу, за ночь заметно подросшую и расправившуюся, девушка на мгновение замерла: гибкая, сама, как виноградная ветвь, смуглая и упругая, как бесценная глина в руках искусного мастера, – она глядела куда-то поверх виноградников, неширокими длинными прядями распростертых далеко по склонам холмов, куда-то за синее небо, за солнце, – погруженная в свои думы и мечты. Полуоткрыв губы, она что-то нашептывала или напевала. А может, звала кого-нибудь?
Эвимелех залюбовался девичьей красотой Суламифь. В ней не было округлых, завершенных линий, которые обычно отличают фигуру зрелой женщины, не было стойкой уверенности в своих движениях. Она напоминала прекрасный цветок розы, который вот-вот готовится раскрыть свои лепестки, но эта пора еще не настала, и таинственные жизненные соки то дремлют в нем, то взывают к свету и воле, к пробуждению, инстинктивно предчувствуя счастье и боль расцвета и плодоношения.
Эвимелеху нравилось брать Суламифь за руку и чувствовать, как неведомая до сих пор истома, причиняющая и страдание, и наслаждение, и страх, производит таинственные изменения в его теле, смущает покой и уносит в безграничные мечты и чудесные ожидания. Суламифь тоже было хорошо с Эвимелехом, но плотское желание пока было незнакомо ей. С Эвимелехом ей было весело и интересно, он был не похож на других мальчиков и юношей своей вдумчивостью, стремлением к созерцанию.
Он был рядом, и даже сейчас, когда они стали видеться реже, Суламифь воспринимала Эвимелеха частью себя. Он мечтал о совместном доме и ложе – и пусть, а как же иначе? Вот и Нейхеми, ее давняя подруга, теперь стала женой и иногда до слез смущает Суламифь, открывая маленькие тайны супружеской жизни.
Еще совсем недавно отзвучали свадебные песни. За год до свадьбы Янив, представляя собой главу семейства, явился к отцу и матери Нейхеми, чтобы уладить денежные вопросы. Со своей стороны, он был обязан заплатить за то, что отнимает от сердца родителей любимую дочь. С другой стороны, отец Нейхеми давал за ней немаленькое приданое. После обручения Эйната и Нейхеми долгих двенадцать месяцев шла подготовка к свадьбе: шились платья и свадебные наряды для невесты и заготавливались многочисленные дары, товары и продукты для будущего пиршества. Все это время Суламифь и Нейхеми встречались у ручья, куда ходили за водой, и делились новостями. Суламифь иногда передавала весточки от Эйната, а Нейхеми делилась с ней своими девичьими мечтами и страхами.
А потом целую неделю длился пир по случаю свадьбы. Захмелевшим от длительного празднования братьям было не до Эвимелеха и Суламифь, поэтому влюбленные имели возможность чаще бывать вместе. Они уходили подальше от шумных застолий и кичливых выступлений гостей, вспоминающих свои первые брачные дни и восхваляющих достоинства своего семейного уклада. Суламифь мечтала, что и у них будет веселая свадьба. Она позовет своих приятельниц – танцы и музыка, сладкие фрукты и пряное вино закружат их в радостном вихре, и все будут счастливы. Эвимелех помогал своей спутнице описывать ее свадебное платье, ее украшения – множество подробностей и деталей, подсказанных им, дополняли воображаемую картину их будущего совместного счастья. Эвимелех чувствовал, как легко сейчас его дыхание, как просто и без усилий даются им мечты. Понимая, что это скоро пройдет, что скоро их настигнет отрезвляющая ум реальность, он хотел отодвинуть страдания на потом. Все равно станет грустно, все равно в ближайшее время мечтам Суламифь не суждено сбыться: как можно представить, что Янив и Эйнат, разлучившие влюбленных, вдруг окажутся за свадебной трапезой, посвященной Эвимелеху и Суламифь? А пока мечтается, и так хорошо на душе…
Забыв о недавних потрясениях, Эвимелех шагнул к Суламифь. Он подхватил ее и – как дитя танцует в любовании белоснежной лилией, неожиданно попавшей в маленькие неловкие руки, – закружил, некрепко прижимая к себе и отыскивая ее взгляд.
Поначалу испугавшись неожиданного «нападения», Суламифь ахнула, но, опомнившись, залилась звонким смехом и обняла Эвимелеха за шею. Как виноградные лозы стремятся прильнуть к земле, так Суламифь обвила руками шею юноши. Внезапно они замерли, и оба долго смотрели в глаза друг другу.
– Я люблю тебя, Суламифь, – сказал Эвимелех.
– Я люблю тебя, Эвимелех, – эхом ответила Суламифь.
– Ты не выйдешь замуж за Неарама? – неожиданно спросил Эвимелех, будто только от ее ответа зависела их судьба.
– Я выйду замуж только за того, кого люблю. За тебя, Эвимелех, – почти продышала Суламифь, завороженная проницательным взглядом юноши. Ей было необычайно радостно вызывать такие сильные чувства в душе другого человека, с невольной благодарностью принимала она поклонение и восхищение Эвимелеха.
Но сегодня, кроме восторга и света, обычно озарявших лицо Эвимелеха во время коротких свиданий, Суламифь увидела в возлюбленном что-то еще, тревожное и мрачное. Даже свершение долгожданной встречи не стерло следов беспокойства с чела Эвимелеха. Напрасно юноша гнал от себя тяжелые мысли и предчувствия: Суламифь заметила его бледность и лихорадочный блеск глаз и заподозрила неладное:
– Скажи, Эвимелех, ты все-таки был у Соломона?
– От тебя ничего не скроешь, Суламифь. Я не хотел говорить об этом. Ты, как свитки мудреца, читаешь мое сердце, – Эвимелех поставил Суламифь на землю, и они стояли, взявшись за руки. – Да, вчера я видел его и говорил с ним. Я рассказал ему о твоей красоте и о нашей любви. О том, что братья наши готовят свадьбу, противную твоему желанию… – Эвимелех отвернулся, опустился на землю и принялся в забытьи, машинально, сгребать ногтями землю. – Но он не услышал меня… Пожалуй, даже не захотел услышать… Или слишком много я сказал… Я не знаю, почему он не пожелал помочь нам, поступки владыки, вероятно, не доступны моему разуму.
Суламифь присела рядом, положила ладонь поверх волос Эвимелеха, словно снимая жар и напряжение мыслей, досадным недугом поразивших возлюбленного. И задумалась. Несколько мгновений длилось молчание.
– Бог милостив, Эвимелех, – наконец проговорила Суламифь, – он подскажет, что делать. Помнишь, как ты рассказывал мне о чудесах, помогавших выживать Моисею во время тяжелого перехода через пустыню, о манне небесной и живительной влаге, сокрытой у подножия гор и открывавшей свои тайны только великому Пророку. Будем уповать на то, что Он и нам подскажет, что нужно делать. А сейчас тебе надо идти. Иначе вернется Нейхеми и увидит нас. Она хорошая, но непременно расскажет Эйнату о нашей встрече, – Суламифь хотела на прощанье припасть к груди Эвимелеха, но случайно увидела едва запекшуюся ссадину на его ноге. – Что это? Ты болен? Как ты неосторожен, Эвимелех! – воскликнула она.
– Я болен, Суламифь, но не эта рана беспокоит меня. Глупый камень преградил мне дорогу вчера, когда я возвращался из Иерусалима в свой пастушеский шатер. А тревожит меня то, что я вынужден подчиняться чужой и чуждой мне воле. Мой ум отказывается понимать упрямство Янива и Эйната, а сердце никогда не смирится, если я потеряю тебя…
Поговорив еще несколько минут, они расстались, печальные и задумчивые. Потом Нейхеми вернулась с кувшином в руках. Вполне счастливая жена, занятая своим счастьем, она и не заметила перемен, произошедших в настроении Суламифь. Попрощавшись с Нейхеми, все такая же печальная Суламифь подалась обратно в город.
О проекте
О подписке