– И как тебе, Скондрик, в «котах» ходится?

Ровно половину обычно сутенёры от своих бабочек берут – что расходов, что дани, что прибыли.

– Да ты кого, ведьма, «котом»… – катала аж поперхнулся сушёной рыбиной, закашлялся и уже поднялся было с занесённым кулаком.

– Заткнись, Скондрик, – опустил его Локоть за шиворот обратно на стул. – Ты масти-то не путай. Девка, вон, и то больше твоего смекает.

Скондрик выковырял застрявшую в горле кость, скукожился и теперь только зыркал на меня злобным глазом.

– Платить по-другому будешь, Принцесса, – продолжил Князь. – Свистят, ты вынюхивать разное горазда. Вот и сгодишься. О тебе шепнём, в накладе не останешься.

– А уйти захочу? – задала я главный вопрос.

Что «шепнут» про меня – это хорошо. Я теперь другие расценки на свою работу ставить смогу, да и дела серьёзнее станут. Но… На выкуп у меня отложено, да только в новом статусе и он вырастет. Это мелкая рыбёшка хвостом махнёт, и поминай как звали, а мне с моим новым плавничком уже так просто не выплыть.

Локоть посмотрел пристально. Мужик он жёсткий, недаром Дворец под собой уже десяток лет держит. А ведь молодой ещё, лет тридцать. Всю свою шоблу донную до потрохов знает: по мелочи терпит, но если кто хватит лишку, так не поздоровится. Бабочки наши к нему сами липнут: даже не ради щедрого подарка стараются, а чтобы поближе к надёжному подонку быть.

– Отработаешь, что за тебя заплачено, да ещё сверх того столько же – отпущу честь по чести. Жди; позову, когда понадобишься.

– Спасибо, Князь, – сказала я вполне искренне.

Повезло мне, что во Дворце у Локтя оказалась. А могла бы и в Храм угодить.

– Вот ещё что, Принцесса. Хват насвистел, ты уже малька под себя взяла?

Впору было взвыть: про Хвенсига-лягушонка я и забыла. До этого официального разговора с Князем я никого брать под себя не имела права, поторопилась вчера вечером. Но слово сказано, обратно в рот не засунешь. Боюсь, не раз я ещё о своей доброте пожалею…

– Взяла, – только и смогла ответить правду.

– Раз так, то закон знаешь, – Локоть даже не рассердился. – За все его дела спрос теперь с тебя будет.

– Отвечу, – кивнула я.

А что тут ещё говорить.

Князь снова посмотрел пристально, кивнул одобрительно.

– А ты, смотрю, лишний раз языком не треплешь, даром что девка. Ишь, видать, недаром Принцесса – выдержки не занимать. Всё, иди. Малька на выходе подберёшь, а мамке скажи, что Князь велел о тебе позаботиться.

Лягушонок жался под навесом на дворе. Вроде не били бедового, а вид у него всё равно был такой, что только обнять и плакать. Но нет, мелкий хумрик, мне за тебя теперь платить, перебьёшься. Не знаю, кто тебя выкупил; уже понятно, что не Глубина, но за мои сегодняшние унижения на Эльдстегат ты мне сполна отработаешь…

– Ну, чего расселся? Спать иди, утром с тобой разберусь.

Лягушонок нахохлился, понуро дёрнул плечами и поплёлся из-под навеса навстречу зарядившему дождю.

– Эй, Хвенсиг! – малёк так резво дёрнулся на оклик, что сразу всё понятно стало. Можно было и не спрашивать дальше, но всё равно уточнила. – Упасть-то есть куда?

Вжал голову в плечи. Ясно… Ютится где-нибудь тайком на чердаках, да в подвалах. Не по карману ему Дно.

– Да хевл с тобой… Пошли.

Так и меня когда-то Ольме-красавчик сюда привёл.

После Красной Стражи и пожара; после того, как вырвалась преждевременно магическая сила, бежала, не разбирая дороги. Пряталась всю ночь по подворотням, пока не забрела в незнакомые районы. Здесь ругались: крепко, хлёсткими словами и от души. Здесь плескали помои прямо на мостовую. Здесь не было цветочных садов и по грязным улицам не прогуливались неспешно фреи и моны, а, воровато оглядываясь, бродили неприятные на вид люди.

Я перетерпела ночь и весь следующий день. А через сутки живот свело. Была ранняя осень, зарядили промозглые дожди, и я уже третью таверну обходила стороной, всё не решаясь заглянуть.

– Чего тут околачиваешься? – крикнула мне, наконец, бойкая служанка, плеснув какие-то объедки в загончик с курицами. – Заблудилась, что ль, фифочка? Дак на площадь шуруй, к околотку. Няньки твои, поди, с ног сбились…

– У вас не найдётся немного хлеба? – тихо сказала я, сжавшись внутри в комочек. Страшно было – вот так просить, но она была первая, кто заговорил со мной за эти ужасные сутки.

– Ишь ты… – так и присела служанка на колоду для рубки мяса.

А потом внимательно осмотрела запачканные в грязи летние белые туфельки и забрызганный бархатный плащик.

– Ну, пошли, коль так, – хмыкнула она. – Хозяйка разберётся.

За этот плащик мне позволили переночевать на кухне, пообещав накормить ещё и утром. Дочке трактирщицы в самый раз пришёлся. Думаю, стоил он сильно дороже ночлега и мутной похлёбки, да только мне ли, домашнему цветочку, в двенадцать лет было разбираться в ценности вещей и денег…

Потом я снова бесцельно шаталась по городу, вдруг оказавшемуся чужим и совсем другим, чем тот, что я видела из окон нашего имения на Кирстега́т.

С лотка с выпечкой мальчишка-оборванец очень ловко стянул слойку с джемом. Раньше я бы показала на него пальцем, ведь воровать – это очень, очень плохо! Может, этому мальчику родители просто не сказали, что так делать нельзя? Ведь булочник старался, ему своих таких же деток кормить надо…

А в тот день вдруг оказалось, что голод не тётка. Не сильно-то и старался пекарь, вон, половина пирожков пригорела. Не обеднеет, закралась вдруг крамольная мысль. Ноги сами понесли к прилавку на запах сдобы. Хоть нанюхаюсь вволю, не смогу же я, в самом деле…

Лоточник обнаружил пропажу и теперь оглядывался, только мальчишки и след простыл. И на прилавок пока не смотрит, а вот и булочка с краю… Может, действительно…

Я мялась в двух шагах от соблазнительного прилавка, раздираясь между голодом и совестью. Ну, вот же, только протяни руку… И уже протянула, но её внезапно перехватил давешний воришка, увлекая за собой. И вовремя – булочник уже поднял крик, заметив новую пропажу.

– Лямзить не умеешь – так не берись! – авторитетно заявил мне оборванец, остановившись под небольшим мостом.

– Я и не думала… – пролепетала я.

– Ага, как же! На твоей морде всё ж написано. И что, далёко бы убёгла в своих оборках? Ты ж из богатеек, судя по одёже. Тебе чего, развлечений мало? Так я тебе скажу, что плетью по хребту получить – это совсем не то же, что батькиным ремнём по жопе… Ладно, держи.

Воришка великодушно оторвал мне половину пирожка, запихнув вторую разом в рот. А я не удержалась и разревелась от полного отчаяния и неожиданно доброго поступка.

– Фу-у, девка, – скривился мальчишка, выказав своё отношение к женскому полу и разведённой сырости. И собрался дальше бежать по своим воровским делам.

– Научи, – вцепилась я в закатанный рукав рубахи, пока не ушёл.

– Чего-о?..

– Ну… «лямзить».

Я наспех вытерла слёзы и шумно шмыгнула мокрым носом, подбирая сопли. Видела бы фрея Кьеделиг… Но батистовый платочек с инициалами остался в кармане бархатного плащика, а этот воришка мне сейчас показался важнее всех привитых правил этикета.

Подросток поначалу зашёлся звонким обидным смехом, но умолк, напоровшись на мой горящий уверенностью и новой надеждой взгляд.

– Чего, совсем худо? – спросил он.

– Совсем, – прошептала я.

– Смотри, девка, есть одно местечко. С него выдачи нет, да только за бесплатно там не живут. Работать надо, а какой с тебя толк… В марухи тебя не возьмёт никто, мелкая ещё, в бабочки тоже рановато, хотя есть любители… Польза должна быть обчеству, понимаешь? Разве что под себя кто возьмёт, а кому ты сдалась такая чистенькая да правильная…

Слова сыпались незнакомые, непонятные. Но одно поняла сразу: про то, что выдачи нет. Потому что Фье́льбрис О́ркан будут искать. И потому что про Красную стражу Возмездия я читала тайком от гувернантки. Изменников принято до третьего колена…

– Я смогу… Я буду работать.

– Ты, девка, смотрю, не догоняешь. Это ж не посуду мыть да не полы подметать…

– Такое – сгодится?

Я поймала за хвост резкий осенний арси́н, предвестника грозы, и обрушила его на мелкую грязную речку, заставив поток разделиться надвое. Уж про что, а про ветра я от дяди-моряка всё знала. И когда позавчера стихия внутри внезапно взвыла при взгляде на горящий отчий дом, то с ними как-то сразу нашёлся общий язык.

– Во дела… – поскрёб мальчишка пробивающуюся поросль на подбородке.

Ольме сам всего два месяца на Дне околачивался. «Шепнули» за него, как и он за меня тогда. Подонки новичкам месяц испытательного срока дают. Проявишь себя, сумеешь заплатить старшим – тогда добро пожаловать. Будет тебе и имя, и защита, и кров. Вся эта мелкая шушера на Дне собственного слова не имеет. Хочешь работать по району – пальчиками по карманам или собой торговать, как бабочки – работай, только плати подонку. Эта вся шобла – бесправная, бездонная. Придонная, вернее. Мальки, а не рыбёхи. Среди них даже самый мелкий подонок, без единого плавничка – уже статус.

Ольме был удачливым щипачом; фартовым, как на Дне говорят. Он был немногим старше меня, и через год тощий мальчишка превратился в статного Ольме-красавчика. А из простых карманников перешёл уже в другой разряд.

– Ты, девка, о таком лучше молчи. Хоть подонки почти весь город держат, а с магами всё равно связываться не станут, если придут те за тобой. Ага, глаза пучишь… Я уже понял, что могут. Да не трясись ты, сказал же: со Дна выдачи нет. Если и сама высовываться не станешь. Звать тебя как? Хотя, нет, молчи! Нет у тебя больше прежнего имени. Будешь… вот Ветром и будешь! Ветерком даже…

Так меня Дно и приняло. А Принцессой уже мамка Трефа окрестила, когда я к своему первому ужину на Дне – куску жёсткой и жилистой баранины – застенчиво попросила нож с вилкой.

– Пальцев, что ли, нет? Нет, гляньте, кака принцесса выискалась!

Прижилось и одно прозвище, и второе. Вежливость тут оказалась не в почёте, наоборот, считалась признаком слабости. Въевшиеся под кожу «благодарю» и «не затруднит ли вас…» засунула, куда велели. Лишних слов здесь не любили.

О способностях моих знали Ольме и Ульвен-волк, потому что даже от полукровки-оборотня такое не скрыть. Остальные порой ведьмой величали – было. Кому же в голову придёт, что потомственный маг-стихийник в подонки подался. Дно и магия – это как Кустарный квартал и та же Эльдстегат: пропасть.

Какой там ратга́уз, учёные мужи в магистрате или даже Серая Гарда с «сикерками»! Доброй половиной Дансвика заправляло Дно. Профессиональные воры всех мастей, шулера, сутенёры, попрошайки, «счастливчики» – вся теневая жизнь города подчинялась строгой иерархии. Люди безмастные, они же бездна, уважительно величали нас донными жителями, а мы сами себя – подонками. И достаточно было намекнуть понятным словом о своей причастности ко Дну, как трактирщики оставляли за нами лучшие места, а стражники внезапно становились глухи и слепы.

Мне с самого начала повезло закрепиться самой по себе, не встав под кого-то. Сначала с Ольме в сцепке работали: он лямзил, я отвлекала терпил ветрами да прислушивалась. Вслед за бархатным плащиком пришлось продать и красивое платье, и туфельки. А когда выпал первый снег, то и со своей роскошной косой распрощалась – Агнешка давно на неё заглядывалась. С тех пор и стриглась коротко, а то поди промой эту гриву. Чудом паразитов ни разу не подцепила, тут это обычное дело.

Вскоре и на мой острый слух и нюх спрос нашёлся; перевели из мальков в рыбёхи, так и я теперь гордо стала именоваться донным жителем. Вдвоём и вытянули первые месяцы, ютясь валетом на одном матрасе. Ольме первой демонстрации моей силы было достаточно: хватило ума под юбку не лезть, за что я ему до сих пор благодарна. Над нами сначала мамка старшей была, потом Хомс-жирдяй, потом Скондрик. А теперь вот. Сама плавничок отрастила, малька под себя взяла.

Кустарный квартал держал Князь, он же Локоть, я теперь непосредственно перед ним отвечаю. Глубже него, говорят, есть Чёрный Скат, тот контролирует всю западную часть города в третьем и четвергом круге. Человек он уважаемый, сам во втором круге живёт в отдельном доме и даже не прячется. А ещё выше, говорят, такие люди, что и к монам запросто в дома вхожи. Те уж ручки сами не марают. Но и над ними своя величина имеется. А вот кто самая глубинная акулька – то даже Локтю неведомо.

Лягушонку я бросила шерстяной плед на ободранное кресло.

– Спать пока тут будешь. Хоть звук от тебя ночью услышу – на двор выгоню, усёк? – предупредила я мальца.

И сама завалилась на свою узкую кровать, не раздеваясь. Ну, денёк. Спустя короткое время от кресла донеслось громкое урчание. И мой пустой желудок вторил ему следом. Я только вздохнула и провалилась в сон.

***

Кри́стар Э́рланн и Ко́станц Сто́рдаль

– Ну, что скажешь, Коста?

– Воздушная магия, вне всяких сомнений. Отлично замаскирована, но ты же знаешь, мне любые артефакты нипочём.

– Потому и позвал.

– Потенциал большой, а умений ноль. Из всех возможностей стихии будто ничего, кроме ветров, не знает. Но, должен признать, ими управляет мастерски. Метки мага нет.

– Это я и сам заметил.

– Откуда вообще такое чудо взялось: незарегистрированный стихийник?

– Хотел бы и я знать…

– А что за цирк устроил с деньгами? Я думал, она тебе лицо расцарапает.

– Да… – Кристар лишь махнул досадливо рукой, сам не понимая, зачем выставил девчонку в таком свете. Не понравилось, с каким интересом Коста смотрел на босячку, и то, как она не отрывала взгляд от заразительной улыбки брата.