Рисунки Каси Денисевич

© Анна Красильщик, текст, 2020

© Кася Денисевич, иллюстрации, 2020

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2021

Глава 1, в которой я рассказываю про нас

Это мы с мамой в лифте. Мы живем на тринадцатом этаже. Мама ненавидит наш дом: она говорит, у нее кружится голова, когда она смотрит вниз с балкона. А мне, наоборот, нравится. Однажды лифт сломался, и нам пришлось спускаться вниз по лестнице. До этого я никогда там не был. Оказалось, кто-то написал на ступенях признание в любви. Между нашим этажом и двенадцатым было написано «милая». Между двенадцатым и одиннадцатым – «прекрасная». Между одиннадцатым и десятым – «замечательная», между десятым и девятым – «любимая». Я забыл, что было между девятым и вторым, но в самом низу автор написал: «Ты самая». Мы с мамой так и не поняли, где начало, а где конец, хотя я думаю, что начало на первом.

Из наших окон видна вокзальная площадь. И не только видна, но и слышна. Особенно по вечерам – наверное, потому что все остальные звуки к этому времени засыпают. Когда вечером лежишь в постели, слышно, как тетка механическим голосом громко объявляет:

– Со второй платформы отправляется скорый поезд до станции Уналашка…

Ну то есть я чаще всего слышу что-то похожее на Уналашку. На самом деле она говорит какое-то другое слово, но различить его сложно. Перед сном я обычно представляю, как будто лежу в этом поезде на верхней полке и слышу, как стучат колеса. Тут я всегда засыпаю и не успеваю представить, как мы приезжаем в Уналашку.

Мы с мамой живем вдвоем. Еще у нас есть Кошка, но мама ее не считает за человека и не особо любит – потому что мама обычно уставшая, а Кошка почти всегда кричит. «И зачем только мы ее завели?» – иногда говорит мама, пожимая плечами. Вопрос не ко мне: если бы меня кто-то спросил, я бы завел кота. Тогда бы нас с котом было бы двое – ну и мама третья. А так я один, а их две. И они все время шипят друг на друга.

Раз уж я рассказал о Кошке, нужно рассказать и о Вильгельме. Это заяц, которого мне подарили в день, когда нас с мамой выписали из роддома. Сначала мы вместе лежали в кровати, а когда я научился ходить, то стал его повсюду таскать с собой. Я сам этого не помню, но так рассказывает мама. Действительно, на всех моих детских фотографиях мы вместе: даже если не видно всего Вильгельма, всегда можно разглядеть кусок лапы, ухо или кончик хвоста. Таких фотографий не меньше ста тысяч. А может, и больше. Мама очень любит фотографировать все на телефон и сразу же вешать в свой инстаграм или отправлять бабушке. Чаще всего на этих фотографиях я или мы с мамой вместе. На кухне за завтраком. В ванной, когда я чищу зубы. В лифте. В машине по дороге в школу. Около школы. В кафе. И так далее. Это просто невыносимо.

Глава 2, в которой появляются бабушка и Уналашка

Бабушка живет неподалеку. И всех нас похоже зовут. Бабушка – Марта. Мама – Марика. А я – Марк. Как-то я спросил маму:

– А как бы ты меня назвала, если бы я родился девочкой?

– Я всегда знала, что ты мальчик.

– Ну а если бы ты ошиблась?

– Ну, если бы ошиблась, то, наверное, Мариэттой.

Хорошо, что она не ошиблась. Правда, моим настоящим именем меня называют редко – в основном когда я плохо себя веду. Дома я Морковкин: мама говорит, это имя прилипло ко мне еще в младенчестве – потому что к крошечному кульку совсем не клеилось солидное имя Марк.

Бабушка живет одна, а дедушки у меня нет. Однажды я спросил у мамы, куда подевался ее папа. Мама пожала плечами:

– Когда я была маленькая, я задавала бабушке этот вопрос миллион раз.

– И что она говорила?

– Что у меня нет папы и что так бывает. Действительно, у нас в классе было много детей, которых воспитывали мамы.

– И ты не пыталась его искать?

– Думаю, если бы он хотел, сам бы меня нашел.

– А может, он умер?

– Может, и так.

– А может, он знаменитый музыкант?

– Почему бы и нет?

– А вдруг это Фредди Меркьюри?!

– А может, Элтон Джон?! Морковкин, не говори ерунды. Это может быть кто угодно, но сейчас мне уже неинтересно об этом думать.

Я пожал плечами. Как это неинтересно? На всякий случай я решил порыться в старых фотографиях, но дедушка не оставил никаких следов – как будто его и правда не существовало. На всех снимках из маминого детства есть только маленькая мама, бабушка и родители бабушки. И еще огромный кудрявый эрдельтерьер.

Маме повезло, что бабушка живет рядом и не работает. Когда-то она была переводчиком, а потом учительницей английского. Мама часто, по ее собственному выражению, «сплавляет» меня к бабушке, чтобы, по ее собственному выражению, «выдохнуть». Я так и не понял, чем мешаю ей дышать, но факт остается фактом: как минимум раз в неделю я бываю у бабушки. И, честно скажу, это не самые веселые вечера: бабушка все время слушает радио или сидит в интернете и вздыхает. Однажды я не выдержал и спросил, все ли у нее в порядке.

– У меня за вас душа болит.

– Почему?

– Твоей матери не помешал бы муж. Тогда можно было бы и помереть спокойно.

– Ты что, умираешь?

– Нет, но когда-нибудь это произойдет, и мне было бы спокойнее, если бы рядом с мамой был кто-то надежный.

– Но у тебя ведь нет мужа?

Бабушка вздохнула и начала протирать стол, хотя он был суперчистый.

– Не у всех жизнь складывается так, как хотелось бы.

– Да, я бы, например, хотел бы жить в Уналашке, – согласился я.

– Не переживай, – бабушка бросила тряпку в раковину и села напротив меня. – У тебя все впереди. Сможешь жить, где захочешь, – слава богу, границы пока открыты.

Дома я сказал маме, что бабушка не против, если мы уедем в Уналашку, и можно начать придумывать путешествие. Мама рассеянно на меня посмотрела и погладила по голове:

– Конечно, Морковкин. Обязательно уедем.

Сто процентов, в этот момент она думала о чем-то другом и не слышала ни одного моего слова.

Уналашка – город на Аляске, который я случайно нашел на гугл-картах. Большинство уналашкцев живут на острове Амакнак. Он малюсенький, но и жителей так мало, что пока еще они там помещаются. Из города на остров можно добраться по мосту, который висит над Датч-Харбор. Я прочитал в «Википедии», что это название придумали русские матросы. Они думали, что до них тут уже побывали голландцы: в переводе с английского Датч-Харбор значит Голландская гавань. Но они ошиблись: на самом деле первым Уналашку открыл Беринг еще в 1741 году.

У бабушки я не люблю оставаться не только из-за радио и вздохов. Дело в том, что она заставляет меня есть гречневую кашу. Еще ладно была бы каша с солью или с молоком и сахаром, но бабушка готовит ее без всего.

– Можно мне соль?

– Соленое вредно.

– А сахар?

– Сахар – белая смерть.

И что на это ответить? После ужина бабушка вливает в меня стакан кефира, «чтобы кишечник работал», отправляет чистить зубы и гонит в постель на час раньше, чем обычно. А сама отправляется на диван, читает, вздыхает и выпивает рюмку рижского бальзама – черной жидкости с ужасным запахом. Как-то я лизнул каплю, и уж лучше бы я этого не делал.

Однажды в очередной раз, когда мама решила «выдохнуть», я устроил истерику и сказал, что никуда не поеду. Кошка прыгнула на стол и тоже начала орать – видимо, в знак поддержки. Мама скинула ее со стола и сказала:

– Бабушка так тебя любит. Она бы очень расстроилась, если бы узнала, что ты не хочешь к ней ехать.

Потом мама дала мне бумагу и ручку и попросила составить список вещей, которые мне нравятся у бабушки. Странно, но их оказалось не так мало.

• Постельное белье, которое хрустит и приятно пахнет.

• Чашки с блюдцами, на которых нарисованы оранжевые петухи.

• Старый ковер с непонятным узором, в котором можно разглядеть смешных монстриков.

• Яблочный компот, который бабушка еще летом залила в стеклянные банки.

• Огромная коробка со стеклянными бусинами, которые напоминают волшебные шары.

• Музыкальная шкатулка, которая играет музыку из подземного перехода.

• Толстые книги на английском, которые можно часами листать: они пахнут чем-то вкусным, и в одной из них есть карта Уналашки.

• Фотография, которая стоит у бабушки за стеклом книжной полки: там она, совсем молодая и очень красивая, сидит в кресле посреди комнаты.

Фотографии у бабушки не только за стеклом, но и вообще везде: на стенах, столе, комоде, холодильнике и в большом старом сером альбоме. Там есть совсем маленькая бабушка и совсем маленькая мама, бабушкины родители, их родители, дяди и тети, их дети и дети их детей. Если можно было бы собрать вместе всех этих людей, получилась бы огромная толпа – как на концерте Queen, который они играли, чтобы помочь африканским детям^[1]. И всех этих родственников бабушка помнит по именам.