#3. Пустой постамент

Пальцы служащего таможни скорее напоминали пальцы механика, чем клерка. Подушечки были покрыты сетью мельчайших черных трещин, которые не отмыть самой упорной возней с мылом и щеткой. Что это? Машинное масло? Уголь? Как бы то ни было, они не оставляли следов на документах, которые таможенник рассматривал, сосредоточенно сопя.

Сам Юстас тоже пристально вглядывался в тонкую книжицу в обложке из зеленой тисненой кожи – если бы не она, в глаза бы сразу бросились новизна картона, идеально прямые углы и прочие признаки свежего документа.

Но краска печатей и чернила надписей все равно выглядели слишком свежими. Юстас даже придумал оправдание на случай, если таможеннику придет в голову обратить на это внимание. «Паспорт был украден в прошлом году. Я прошел все официальные процедуры, чтобы получить новый документ», – эта фраза повторялась у него в голове, словно написанная на ободе вращающегося колеса, на котором конец предложения почти сливается с его началом. «…новый документ. Паспорт был украден…», – твердил в уме Юстас. Эта фраза была его оберегом, его молитвой. Юстасу было чего страшиться.

Медный чайник на газовой плитке за спиной таможенника зашелестел, закипая, но тот не обращал на него внимания. В торжественном молчании он продолжал мусолить страницы документа, вглядываясь в каждую строчку. Разумеется, паспорт не был подделкой в полном смысле этого слова. Герцог Спегельраф был слишком предусмотрителен, чтобы дать своему ассистенту фальшивые бумаги, которые могли привлечь внимание властей. Фальшивым в новом паспорте Юстаса было только его новое имя.

– Герр Магнус Берч, значит, – протянул наконец таможенник. – Тридцать шесть лет, холост… Пошлина уплачена, – он не спрашивал, просто повторял вслух то, что видел.

Юстас приготовился было отвечать на вопросы, но их не последовало. Только тихо хрустнула бумага, когда неуклюжие пальцы перевернули очередную страницу. Ассистент герцога почувствовал, как возвращается прежняя нервная дрожь, которую, он думал, удалось обуздать за пять дней бегства из столицы к самому захудалому пограничному пункту. Сюда, должно быть, и новости приходят на полмесяца позже.

Спасительная фраза об украденном документе улетучилась, стоило ему вспомнить о том, как они с герцогом добирались сюда.

Пять дней они путали следы. Почтовые кареты, дилижансы, омнибусы. Пять дней почти полного молчания. Патрон никогда не отличался разговорчивостью, но здесь превзошел самого себя, словно каждое произнесенное слово отнимало у него месяц жизни. Поначалу Юстас недоумевал. Позже злился. В конце концов он начал бояться.

Оставшись наедине с собственными мыслями, Юстас сполна распробовал их горечь. Покушение на президента и убийство полицейского тревожили его гораздо меньше, чем то, что Ян видел последним.

А Юстас видел глаза Яна в тот момент. Мальчишка навсегда запомнит старшего брата таким: ослепленным властью оружия, целящимся в раненого офицера. Нажать на курок было проще, чем вспоминать об этом.

Но перепуганный выстрелами Ян, труп с простреленной шеей и взбешенный Жоакин Мейер отходили в тень, когда Юстас вспоминал о приказе герцога: патрон приказал ему убить его, герцога, сына, которому хватило глупости перейти на сторону народного правительства. Возможно, молчание Спегельрафа было вызвано тем, что Юстас не смог исполнить приказ.

Еще в раннем детстве, когда Юстас только начал осознавать себя чем-то отдельным от матери, он понял, что отличается от других детей. Он не был шумным и суетливым, общительным или, что хуже, болтливым. Изо всех сил он старался быть похожим на тот далекий идеал взрослого, каким тогда казался отец.

Но Юстас рос и замечал в отце все новые и новые недостатки. Идеал начал блекнуть, пока вовсе не потерялся в несуразностях рутины. Но Юстас уже знал, чего стоит добиваться.

Когда он впервые встретил герцога, тот еще занимал пост Верховного судьи Кантабрии. Он был ближе всего к образу собранного, невозмутимого мужчины, к какому Юстас Андерсен стремился долгие годы, дав ему гордое имя – «сверхчеловек». Герцог не проявлял эмоций и не бросался словами. Юстас многим рискнул, чтобы стать его ассистентом. А позже – шпионом.

Но пять дней молчания и невозмутимости после того, как он приказал убить собственного сына… Юстас начал сомневаться: а человек ли герцог Спегельраф?

Сжав трясущиеся крупной дрожью руки, он обернулся на патрона. Тот уже прошел собеседование по поводу пересечения границы и ожидал Юстаса на жесткой скамье, покрытой лаком поверх всех неровностей и бугров. В его уверенных руках была вечная записная книжка в темно-зеленой обложке. Страницы в ней были исписаны мелким ровным почерком, но Юстасу не удалось бы прочитать ни строчки – герцог явно использовал некий шифр. Его спокойствие было спокойствием огромной ящерицы на камне.

– Та-ак… – подал голос таможенник.

Но продолжения вновь не последовало. Вода в чайнике с гнутыми боками загудела чуть громче. Герцог перелистнул еще одну страницу. Юстас разжал влажные пальцы и снова стиснул их.

Не объяснив ни цели, ни причин, этот безмолвный истукан сделал его частью своих планов и преступлений. Сломал ему жизнь и карьеру, не предложив ничего взамен. И притащил его в эту глушь, к читающему по складам остолопу и его чайнику. Шелест бумаги в фальшивом паспорте звучал в унисон страницам записной книжки герцога.

Юстасу хотелось закричать. Всего три коротких вопля вроде тех, которыми олени предупреждают сородичей об опасности.

Тут чайник пронзительно засвистел, и гнетущая бумажная тишина рассыпалась. Таможенник точно очнулся от своей бюрократической дремоты и поспешил к плитке, заложив паспорт толстым пальцем ровно посередине. Юстас почувствовал, что гнев и тревога разом покинули его, как звенящий пар. Он просто устал и потерял самоконтроль.

Когда служащий вернулся за стол, загроможденный гроссбухами и папками в чернильных кляксах, ассистент герцога был готов взять ситуацию в свои руки.

– Я так понимаю, главным вопросом остаются цель и срок визита в Малые Земли? – начал он. – Но, как умный человек, вы понимаете, что они совершенно идентичны целям и сроку моего начальника, герра Кайсера. То есть цель – заключение торговых сделок на территории различных феодов. При герре Кайсере я состою счетоводом.

– А-эм-м… – приподнял косматые брови таможенник. – А сроки?

– Сроки зависят от сговорчивости наших партнеров. От двух до пяти месяцев.

Служащий помедлил еще минуту, осмысляя полученную информацию, а после подышал на прямоугольную печать, поставил в документах красный оттиск и вписал в него тот же срок, что и герцогу Спегельрафу до этого – полгода. Наконец он встал, протянул паспорт Юстасу и вытянулся по всей форме, готовясь произнести стандартную фразу при пересечении границы:

– Куда бы вы ни отправились, Кантабрия ждет вас обратно.

***

Малые Земли, которые также обобщенно называли феодами, представляли собой лоскутное одеяло крошечных государств, баронств и прочих мелких земельных наделов, которое постепенно перекраивалось войнами и браками между соседями. Сколько феодов было точно – никто не мог сказать. Достоверно было известно лишь одно: каждый мало-мальски обеспеченный кантабриец студенческого возраста отправлялся туда в разгульное паломничество, один либо в компании таких же шумных молодых друзей.

Причин на то было две. Первой был привлекательный курс гульдена относительно всех местных валют. Другими словами, обладая даже незначительной по столичным меркам суммой, можно было почувствовать себя королем. Королем очень пьяным, ведь в каждом феоде обязательно был «собственный» напиток, сваренный местными мастерами по «секретному» рецепту, передаваемому из поколения в поколение. И хотя все эти виды густого травяного пойла мало чем различались между собой, заведений, где их подавали со своеобразной наивной помпезностью, было более чем достаточно.

Второй причиной были женщины. Точнее, их доступность. И дело было даже не в мизерной стоимости услуг продажных девок, а в том, с какой готовностью местные землевладельцы, в том числе очень богатые, готовы были породниться с гражданином Кантабрии. Юстас лично знал пятерых дворян, соблазнившихся перспективой стать «царьком одного холма». Это было еще до переворота, и тогда он посмеивался над их решением.

Юстас посещал Малые Земли лишь однажды. Едва ли что-то заставило бы его оторваться от изучения александрийских трактатов по юриспруденции, если бы не знакомство с первокурсником Леопольдом Траубендагом. Нынешний секретарь президента всегда был привязчив, как щенок. Если не сказать – навязчив. С большим облегчением Юстас прекратил бы это общение, но было в Леопольде какое-то бесхитростное, щедрое обаяние баловня судьбы. Это были два самых беспорядочных и беззаботных месяца в жизни Юстаса. Это было еще до того, как Леопольд загорелся идеей собственной колонки в газете и был изгнан. Задолго до того, как встретил Мейера.

Так или иначе, но тот самый вояж по Малым Землям не затронул феода, в котором оказались они с герцогом. Последние конфликты из-за пограничных земель, несущественные для такого могущественного соседа, как Кантабрия, отгремели здесь около века назад, но эхо до сих пор звучало в Бодегани. Не поля, а погосты. Не величественные руины старинных крепостей, а обугленные каменные остовы. Не город, а городишко с деревянной пожарной колокольней, проступивший за мутными стеклами экипажа.

Юстас, измотанный долгой дорогой, понадеялся было, что здесь их ждет ночлег, но вскоре понял, что ошибся. Герцог, едва они покинули переполненный дилижанс, тут же направился к зданию железнодорожного вокзала. Оно совмещало в себе и зал ожидания, и билетную кассу, и лавочку, где путешественники могли купить необходимые мелочи.

Скорее по привычке, чем по собственному желанию он зашагал следом за патроном. Мысли Юстаса обращались то к выкрашенной желтой краской харчевне с непроизносимым названием, то к горячей ванне и бритью, без которых он не привык обходиться так долго. Герцог наклонился к окну билетера и обратился к нему на наречии, понятном во всех феодах. Юстас умел на нем изъясняться, но не так бегло, как герр Спегельраф: до того как посвятить себя букве закона, тот служил ассистентом при кантабрийском после. Это могло бы стать началом блестящей карьеры дипломата, но по каким-то причинам не стало.

Из разговора с угрюмым билетером, обладателем кривого носа и подслеповатых болотно-зеленых глаз, Юстас понял, что отдыха не будет еще несколько дней. Их путь лежал в Валликрав, город-крепость, расположенную в самом сердце Малых Земель. Справившись о ближайшем поезде до Валликрава и купив билеты, герцог наконец обратился к ассистенту. Впервые за долгое время.

– У тебя есть шесть часов. Делай, что нужно. Вот деньги. – Он извлек из нагрудного кармана небольшое портмоне и протянул его Юстасу. – Если через шесть часов тебя не будет на перроне, я уеду один.

Как обычно, он не произнес ни единого лишнего слова, не сделал ни одного жеста из тех, которые обычные люди совершают рассеянно или по привычке, выдавая свои тайные помыслы и эмоции. Тем не менее Юстас испытал почти облегчение, получив указания столь четкие, что они не нуждались в пояснениях.

Но все же он спросил:

– А вы? Где вы проведете половину дня?

Герцог взглянул на него как на слабоумного, пробормотавшего что-то на своем языке.

– Я буду здесь, – отрезал он и отвернулся, прекращая разговор.

Только коснувшись засаленной дверной ручки харчевни, Юстас позволил себе обернуться и увидел у бензинового фонаря одинокую сухопарую фигуру Фердинанда Спегельрафа, не гнущуюся под резкими порывами пыльного ветра.

***

После обеда, который камнем лег в сжавшийся от тягот путешествия желудок, хозяин харчевни предложил ему снять комнату. Но Юстас ограничился едва теплой ванной, расплатился и покинул заведение. До назначенного времени было еще около четырех часов, но о том, чтобы вернуться на станцию, не могло быть и речи.

Первым делом он разыскал лавку, где торговали газетами. Помимо газет, там продавались мотки цветных ниток и липкие пряники с изображением бегущего зайца. Юстас бегло проглядел заголовки. К счастью, в пограничном городке торговали и кантабрийской прессой. Газеты говорили о событиях даже более давних, чем он полагал: ни слова о террористах и покушении. Это значило, что он, беглый преступник, мог спокойно исследовать Бодегань, не опасаясь местной полиции или слишком цепких взглядов.

В любом незнакомом городе, особенно провинциальном, легче всего найти главную площадь: достаточно идти по самой широкой улице и не сворачивать. Там Юстас обнаружил пустующий постамент памятника, окруженный полудюжиной скамеек, и чахлое подобие сквера. С постамента было сбито имя человека, в честь которого воздвигли памятник. Угадывались только буквы «П…р М…».

По пути Андерсен успел купить небольшую бутыль терпкого темно-коричневого бальзама в мятой бумажной обертке. Дальше идти не имело смысла, и Юстас впервые за долгое время сделал то, чего хотелось именно ему: сел на скамью в тени кленов, откупорил бутыль, сделал большой глоток и закрыл глаза, ожидая, пока первая горячая волна распространится от горла по всему телу. Когда это произошло, он почувствовал, как лопнуло первое стальное кольцо из многих, сковавших ему грудь. Для закрепления эффекта целебного, по словам продавца, бальзама ассистент герцога ополовинил бутылку еще тремя жадными глотками. Густой, как ликер, и крепкий, как шнапс, бальзам погасил неотступный звон в ушах и, казалось, улучшил зрение.

Спустя полчаса Юстас чувствовал себя скорее окрыленным, нежели пьяным. Он глянул на уличные часы и обнаружил, что у него осталось еще довольно свободного времени. Андерсен привык к расписанному по минутам дню – а теперь не имел никакой конкретной цели. Эта мысль, как на крючке, вытянула за собой другую, еще более ошеломляющую: он мог не возвращаться к герцогу.

Он мог выйти из игры прямо сейчас.

Слова, сказанные патроном, тут же приобрели новый смысл – тот предлагал Юстасу сделать выбор, чтобы больше не оглядываться в сомнениях.

Как оглушенный, Юстас с трудом поднялся на ноги и попытался пройтись, но бальзам сыграл с ним злую шутку – пришлось сесть обратно. Андерсен спрятал лицо в ладонях. Ему не раз приходилось делать судьбоносный выбор. И все развилки, которые он проходил так гордо, так уверенно, привели его на эту площадь с пустым постаментом.

Стоило ли здесь остаться? Или бежать в глухой феод, воспользоваться фальшивыми документами и деньгами Спегельрафа, наняться стряпчим в небольшую контору, а после – открыть собственную практику? Жениться на местной женщине, с детства послушной тяжелой мужской руке, завести детей… Прожить жизнь Магнуса Берча.

Внезапно он испытал отвращение к себе, граничащее с тошнотой.

Нет, не к себе. К проклятому Магнусу, который пытался занять его место в мире.

Юстас Андерсен встал, восстановил равновесие и зашагал обратно. К железнодорожному вокзалу. К поезду на Валликрав. Неважно, что скажет герцог на его преждевременное возвращение. Важно, что на главную площадь ведет только прямая дорога.

***

Казалось, возвращение Юстаса если не сблизило их с патроном, то разбило преграду, выросшую между ними в день бегства из Хестенбурга. Нет, Спегельраф не превратился в добродушного дядюшку из тех, что охотно делятся скабрезными историями своей юности и покровительственно похлопывают молодых людей по спине. Герцог всего лишь вернулся к прежней манере поведения, сдержанной, но вполне для него естественной.