Утром, пока Дайнека чистила зубы, смывной бочок в туалете квартиры на третьем этаже сработал несколько раз.
– Наверное, у кого-то понос…
Из ванной она прошла в гостиную, окна которой выходили во двор. Села на подоконник, выглянула в окно и ахнула во весь голос. Во дворе творилось что-то невообразимое. Такого Дайнека здесь не видела никогда.
На газоне стоял кремовый автобус с надписью «Мосфильм», под аркой – большой пестрый фургон, от которого к подъезду тянулась связка кабелей. У стены под ее окнами развернулась импровизированная столовая. На покрытом пленкой столе стояли кастрюли с едой. В одной из них точно была селедка под шубой. Там же Дайнека увидела термос с торчащим половником. Рядом со столом топталась круглая тетка в синем фартуке, надетом поверх куртки.
По всему двору рассредоточились жующие люди. Все в руках держали тарелки. Многие из них ели селедку под шубой. В арке стояла группа мужчин и женщин. Все они курили.
Раздался звонок. Дайнека бросилась к двери, открыла, выглянула наружу и увидела, что по лестнице наверх поднимается лысый мужчина в клетчатом пиджаке. Он обернулся и тоже посмотрел на нее.
– Простите, что побеспокоил… – «Клетчатый» стал спускаться к ней обратно.
– Кто вы? – спросила Дайнека.
– Родионов Алексей Петрович, директор съемочной группы.
– Какой еще съемочной группы?
Мужчина сошел с последней ступеньки, размашисто локтем вверх поднял руку и поправил очки.
– Кинематографической. Пришел, чтобы всех проинформировать, а заодно принести извинения за доставленное неудобство.
– Вы здесь, что ли, кино снимаете? – На лице у Дайнеки появилась восторженная улыбка.
Киношник приободрился:
– Российское кино. Наш сериал.
– А где?
– В квартире над вами. Не беспокоим?
– Что вы! Мне даже нравится.
– Вот и прекрасно, – директор выполнил свою миссию и собирался уйти.
– Подождите! – остановила его Дайнека. – А долго вы здесь пробудете?
– Квартиру арендовали на месяц. В идеале – должны успеть. Сегодня утром заехали, только-только установили аппаратуру.
– Разве не вчера? – спросила она.
– В каком смысле? – не понял директор.
– Мне показалось, вы заехали вчера вечером.
– Мой заместитель получил единственный ключ только сегодня. Даже у меня ключа пока нет.
– А как называется?
– Что?
– Ваш сериал.
– «Аромат алой розы».
– Прямо так и называется? – удивилась Дайнека. – А серий много?
– Тридцать две.
На площадку второго этажа поднялся невысокий, худенький человек.
– Здравствуй, Цыбин, хорошо, что пришел. – Родионов пожал ему руку и представил Дайнеке: – Наш режиссер монтажа.
Тот улыбнулся:
– Юрий Цыбин, очень приятно, – сказал и отправился дальше, на третий этаж.
Родионов тоже сделал попытку уйти.
Дайнека спросила:
– А кто будет жить в той квартире?
– Не понял вопроса…
– Ну, по сюжету…
– Ах, вот вы о чем, – он улыбнулся. – По сценарию квартира принадлежит профессору и его сыну, пианисту мирового уровня. Мы долго искали солидный интерьер в стиле восьмидесятых. Действие происходит именно в этот период. – Родионов указал пальцем на третий этаж. – Квартиру выставили в аренду, и мы немедленно ее сняли. Когда режиссер увидел фотографии, сразу сказал: то что надо. Пять комнат, есть место для гримерки и костюмерной. Считайте, нам повезло. – Он занес ногу на ступеньку.
Дайнека снова спросила:
– Из артистов кто будет сниматься?
– Короткин, Васильченко, Ветров, Филонова, – перечисляя, Родионов поднимался по лестнице, последнюю фамилию назвал, сворачивая за сетчатый корпус лифта.
Ни одного из артистов Дайнека не знала, но ее восхищение от этого не умерилось.
– А из знаменитых кто будет?!
– Полежаева.
– Спасибо! – прокричала она и услышала в ответ:
– Чего ты здесь разоралась? – Рядом с ней стояла Нина, ее подруга. Она сняла пуховик и энергично встряхнула его. – Снег.
Дайнека поежилась. В подъезде гулял сквозняк.
– Холодно.
– Входная дверь открыта, ее камнем приперли. Видела, что творится во дворе?
– Киношников кормят.
– Уже знаешь… Вера Ивановна с первого этажа подписи собирает. К тебе не заходила?
– Нет. – Дайнека полюбопытствовала: – А зачем?
– Подписи? Чтобы их выгнать. – Нина окинула ее взглядом. – Замерзла? Идем лучше к тебе.
Соседняя дверь открылась. На лестничную площадку вышла старая дама в бежевом платье с белоснежным воротником, сколотым крупной камеей.
– Здравствуйте, Эльза Тимофеевна, – сказала Дайнека.
– Как чувствуешь себя, Людочка? – Старуха называла ее по имени, а не по фамилии, как предпочитала девушка.
– Хорошо! – жизнерадостно сообщила Дайнека.
– Мне кажется, ты простужена.
– Со мной все в порядке.
– Бабуль, я зайду к Людмиле, потом сразу домой, – Нина обняла старуху за плечи. – Завари, пожалуйста, чай.
– И все-таки, Людочка, прими аспирин. – Эльза Тимофеевна с достоинством удалилась.
Дайнека впустила Нину в прихожую, захлопнула дверь и помогла повесить в шкаф ее пуховик. Они вместе прошли в гостиную.
– У тебя есть градусник? – спросила Нина.
– Зачем?
– Смерь температуру.
– Я здорова, – возразила Дайнека, но все-таки нашла градусник.
Нина стряхнула его и сунула ей под мышку.
– Если бабуля сказала, значит, ты заболеваешь. Она на три метра под землей видит.
Дайнека уселась в кресло и спросила:
– Где ты была?
– Да так… Бабуле сказала, что ночую у матери, маме – у бабули. К счастью, они редко созваниваются. Чего ты орала на лестнице?
– Когда?
– Только что.
– А… Это ко мне директор приходил.
– Киношник? Зачем?
– Про сериал рассказывал.
– Только за этим?
– Извинения приносил. А мне, знаешь, нравится, что в нашем подъезде кино снимают.
– Сериал, – поправила ее Нина.
– Какая разница?
– Большая. Теперь столько мусора развелось. Этот как называется?
– «Аромат алой розы».
Нина забрала градусник и, взглянув на него, озабоченно свела брови.
– Лекарства у тебя есть?
– А зачем мне лекарства? – спросила Дайнека.
– У тебя температура тридцать восемь и пять!
– В аптечке наверняка что-то валяется.
– Бабуля велела пить аспирин, но я думаю, лучше – антибиотик. – Нина прислушалась. – Тебе не кажется, что стучат?
– Они целый день стучат и что-то там перетаскивают.
– Да нет, в дверь…
Дайнека вскочила с дивана, однако Нина остановила ее:
– Сиди, я открою. – Немного погодя из прихожей раздался ее голос: – У тебя есть фартук или передник?
– Зачем? – Не в силах усидеть, Дайнека прошла к двери.
На пороге стоял молодой симпатичный парень.
– Фартук нужен в качестве реквизита, – вежливо разъяснил он. – Мы снимаем сцену на кухне.
– У меня только с Дедом Морозом, – сказала Дайнека.
– Прекрасно.
– Но ведь у вас в фильме – восьмидесятые.
– В восьмидесятых тоже были фартуки с Дедом Морозом.
Нина прошла на кухню и быстро вернулась с передником.
– Этот? – спросила она у Дайнеки и развернула его.
Паренек деликатно взял фартук из Нининых рук.
– Спасибо. – И спросил у Дайнеки: – Ну, я пошел? – Не дожидаясь ответа, выскочил из прихожей и побежал вверх по лестнице.
– Если что, заходите! – проорала она в открытую дверь.
– Угомонись, – велела Нина и взяла свой пуховик. – Пойду я.
– Не посидишь? – с сожалением проронила Дайнека.
– Спать хочу.
– Не буду спрашивать, что ты делала ночью.
– И не надо…
С этими словами Нина закрыла дверь, и Дайнека осталась одна.
К вечеру она совсем разболелась. Съела пару таблеток, спать легла рано.
Всю ночь у нее был жар. Температура поднялась до тридцати девяти, а под утро тело покрылось испариной. Дайнека переоделась в сухое, и ей стало легче.
Утром приехал отец и, не снимая пальто, заглянул в ее комнату.
– Здравствуй, папа. Кажется, я заболела… – сообщила она.
– Я будто чувствовал.
– Температуры уже нет…
– И как я тебя одну оставлю? – Отец сел на кровать рядом с ней.
– А в чем сложность? Жила же я одна до сих пор.
– Сложность в том, что тебе нужен уход. Надо чем-то питаться.
– Купи мне продуктов. До холодильника я как-нибудь доберусь.
Вячеслав Алексеевич пристально посмотрел на дочь. Худенькая фигурка, бледное, осунувшееся от болезни лицо. Короткие темные волосы ежиком торчат в разные стороны.
– Нет, – он решительно встал с дивана. – Сейчас же соберу твои вещи.
– Я не поеду на дачу! – крикнула Дайнека, когда он направился к шифоньеру. – Говорю тебе, я отлично справлюсь сама!
Вячеслав Алексеевич обернулся.
– Мы опять возвращаемся к старому разговору, – строго сказал он. – Если ты не хочешь встречаться с Настей…
– Нет, папа, дело не в этом.
– Не ври. Я знаю, что это так.
– Ну, если знаешь…
– Тысячу раз тебе говорил, Настя полноценный член нашей семьи. Как и Серафима Петровна. – Он стал беспокойно ходить по комнате. – Не моя вина, что мама от нас ушла…
– Папа, не надо, – жалобно попросила Дайнека.
– Прости, не буду. – Он снова сел на кровать и взял ее за руку. – Ну, как ты здесь будешь одна?
– Эльза Тимофеевна и Нина живут в соседней квартире.
– Они всего лишь соседи. Эльзе Тимофеевне впору самой помогать. Ей лет девяносто.
– Она еще вполне ничего, – возразила Дайнека.
– Хорошо, – Вячеслав Алексеевич встал и направился к выходу. – Сейчас куплю продуктов. Позвони, если тебе еще что-то понадобится.
Хлопнула дверь, Дайнека осталась одна. Схватившись за телефон, набила отцу эсэмэску:
«Купи, пожалуйста, газировки».
Она давно простила отца за его привязанность к этим женщинам: гражданской жене и ее матери. Они создали для него комфортный, уютный мир, в котором не было места для нее, его дочери. Впрочем, Дайнеке не очень-то туда и хотелось. Она отпустила отца с Богом и стала привыкать жить одна, тоскуя о матери, которой тоже не было в ее жизни.
Теперь настало время подумать, как отнестись к встрече с гадалкой. Проще всего решить, что ее предсказания – дешевое надувательство. Все изменила одна фраза, которую Дайнека услышала сначала от нее, а потом на кухне, когда стояла на стуле у воздуховода. Мужчина, который расхаживал по квартире над ней, отчетливо произнес слова: «Светлый путь». То же самое она услышала от гадалки. Могло ли это быть простым совпадением? Могло. Только Дайнека в это не верила.
Теперь ей было ясно: мужчина, которого она слышала, приехал сюда в золотистом «Бентли». Это его охранники не пустили ее в лифт, а потом на третий этаж. И как этого богатея соотнести с теткой, гадающей у метро?
О том, что предсказала гадалка, Дайнека решила не думать. Просто сказала сама себе:
– Поживем – увидим.
Вячеслав Алексеевич вернулся из магазина, выложил в холодильник продукты и снова сел на кровать рядом с дочерью.
– Я зашел к Эльзе Тимофеевне, сообщил, что ты заболела. Тебе поможет ее внучка. Или кем там она ей приходится…
– Нина – ее правнучка.
– Ого… – Он помолчал, потом заговорил очень решительно: – Через два месяца тебе исполнится восемнадцать. Купим машину – сразу переедешь на дачу. До университета оттуда ехать не больше часа.
Дайнека не возражала, она не собиралась продолжать бессмысленный спор. Просто для себя решила, что будет жить в московской квартире.
Посидев с ней еще немного, Вячеслав Алексеевич уехал на дачу. Когда прощался с дочерью, вид у него был виноватый. Впрочем, как и всегда.
Убедившись, что он ушел, Дайнека тихо сказала:
– Лучше быть больной и голодной… Лучше одной, чем с Настей и Серафимой Петровной.
Ближе к вечеру Дайнека окончательно поняла, что ей нечем себя занять. Она легла в постель и какое-то время слушала, вернее прислушивалась, что делается наверху. Отчетливо звучали шаги, и было ясно, что там много народа.
Больше всего на свете Дайнеке хотелось оказаться в самой гуще кинематографических событий. Села бы в уголке и сидела так, чтобы ее никто не замечал и, главное, не прогонял.
Представив себя на съемках, она тут же стала выдумывать, как ей туда пробраться. На ум пришла фамилия лысого: Родионов.
Что, если прийти и сказать:
– Где тут у вас Родионов? – А когда он отыщется, прищуриться и процедить с укоризной: – Что же вы, Алексей Петрович, не предупредили меня?
Он, конечно же, возразит:
– Я заходил! Я вас предупреждал!
– Но я-то не знала, – скажет Дайнека, – что вы будете меня так ужасно беспокоить!
– Что же нам делать… – огорчится директор.
И тут она выдаст главное:
– А давайте я здесь посижу.
Теперь осталось придумать, как на это отреагирует Родионов.
Дайнека вздохнула, встала с кровати и потихоньку пошла в гостиную, там вскарабкалась на подоконник. С опозданием сообразила, что он холодный и в следующий раз нужно будет подстелить одеяло.
За окном уже стемнело, и шел снег. Мосфильмовский автобус оставался на месте, как и фургон, от которого тянулись куда-то наверх кабели.
«В окно, – догадалась Дайнека. – Значит, рамы открыты».
Подумала и с сожалением заключила:
– Теперь Вера Ивановна с первого этажа совсем озвереет…
Ей страшно не хотелось, чтобы киношники уехали раньше времени. Она решила срочно оценить масштабы бедствия, посмотреть, что творится в подъезде…
Дайнека сползла с подоконника и поковыляла к двери. Вышла на лестничную площадку. У распахнутого окна между вторым и третьим этажом курила стройная женщина.
– Э-э-эй… – тихо позвала Дайнека.
– Да! – вскрикнула женщина.
– Нужно закрыть окно… Иначе Вера Ивановна…
– Нет!
– Как хотите, только Вера Ивановна…
– Плевать я хотела! – В голосе женщины звучала актерская экзальтированность.
– Вы артистка? – спросила Дайнека и поднялась на пару ступенек, чтобы лучше ее разглядеть.
– Завтра не могу! Утром я улетаю. Имею право я отдохнуть пару недель?
– Так я и не возражаю, – удивилась Дайнека и вдруг сообразила, что женщина говорит по телефону. – Ой, – смутилась она и замолчала.
– Брось… Вернусь, тогда и поговорим. – Женщина обернулась и, заметив Дайнеку, дружелюбно ей улыбнулась.
Она узнала эту улыбку. Так призывно, по-цыгански, улыбалась только Лидия Полежаева.
Та продолжала говорить в трубку, разглядывая между делом Дайнеку.
– Сегодня у меня здесь последний съемочный день.
Дайнека терпеливо ждала, когда закончится разговор. И как только Полежаева отняла трубку от уха, снова спросила:
– Вы артистка?
– Да, – улыбнулась та.
– Лидия Полежаева?
– Спасибо, что узнали.
– Я хотела вас попросить…
– Не стесняйтесь, – Лидия ободряюще улыбнулась, видимо, решив, что речь пойдет об автографе.
– Нужно прикрыть окно, – наконец сказала Дайнека и, указав на сигарету в ее руке, добавила: – И лучше здесь не курить. Если Вера Ивановна увидит, всем будет плохо.
– Конечно. – Лицо у Полежаевой вытянулось, и она стала просто худой, сорокалетней прокуренной теткой.
Взглянув на руку, актриса выкинула окурок. Потом подобрала и сунула его в стеклянную банку, стоящую на подоконнике.
– Простите, – выдавила из себя Дайнека.
Полежаева прикрыла окно.
– Не за что.
Когда Дайнека вернулась домой, ей стало еще скучнее, и она снова прильнула к окну. Спустя полчаса поняла, что за годы проживания в этом доме многое пропустила. Она совсем ничего не знала про соседей в крыле напротив, хотя замкнутый двор-колодец располагал к наблюдениям. Подумав об этом, она сообразила: возможности у всех равные, за ней тоже могли подсматривать. На четвертом этаже противоположного крыла дома за балконными прутьями Дайнека разглядела старуху, сидящую в инвалидной коляске. Та была укутана в пуховик, а поверх него замотана шалью. Видела ли ее старуха? Наверное, видела. Что еще ей делать, кроме как смотреть на окна соседей?
Балконная дверь открылась, вышла легко одетая девушка, развернула кресло-каталку и втолкнула в помещение.
Дайнека задернула шторы. В дверь позвонили, она поспешила в прихожую. На пороге стоял тот же парень, что приходил за передником.
– Простите…
– Заходи, – Дайнека отступила в глубь прихожей.
Парень вошел.
– Найдется у вас турка?
– Чаю хочешь? – с ходу предложила она.
– Мне нужна турка. – Он показал наверх. – Там сцену с кофе снимают…
– Идем, – Дайнека двинулась в кухню. Поколебавшись, парень пошел за ней. – Тебя как зовут? – спросила она.
– Сергей.
– Меня – Дайнека.
– Будем знакомы.
– Вот, – она протянула ему турку. – Сгодится?
– Вполне. Можно ее взять?
– Бери.
У двери он обернулся.
– А как насчет чая… Можно прийти?
– Приходи.
– Минуть через пять.
– Давай, а я пока заварю.
Когда он вернулся, они сели за круглый стол, на котором стояли чайник и тарелка с печеньем.
– Как ты здесь оказался? – спросила Дайнека, поставив перед ним кружку с горячим чаем.
– В смысле?
– Я – про кино.
– Обычная работа. Деньги платят, и ладно.
– Ну, не скажи, – улыбнулась она. – Кино – это круто.
– Первую неделю, от силы – месяц. Потом привыкаешь. Варенье у тебя есть?
– Забыла! – Дайнека достала из холодильника и поставила банку с вареньем на стол. – Слушай, а кого играет Полежаева?
О проекте
О подписке