Она пожала плечами. Кажется, пронесло – хоть он глядел на нее брезгливо, но крика поднимать или угрожать не стал. Видно, очень ему толковый проводник нужен. «Ну что ж, может, и сторгуемся, – подумала она, – ак взглядам косым мне не привыкать». Если он готов честно платить за работу, то какая разница, как он относится к мутантам, считает их за людей или нет? Когда дело будет сделано, она получит, что ей причитается, уйдет и, возможно, больше никогда его не увидит. К тому же – спасибо тем уродам, которые чуть ее не убили – она теперь не так уж и отличается от остальных людей. Шрам на месте отрубленного шестого пальца скрыт черной кожаной митенкой, а остаток уха прикрыт волосами – к тому же это увечье всегда можно объяснить боевым ранением, еще больше уважать будут.

– Ну ладно, не важно, – примирительно пробормотал клиент. Понятно, успел уже оценить ее добротную экипировку, новенький защитный костюм, удобные и прочные тяжелые кожаные ботинки. Если она может себе позволить прилично одеваться, значит, неплохо зарабатывает.

– Как звать-то тебя?

– Катериной. Можно Кэт.

Так называл ее один придурок с родной станции. Ей это прозвище нравилось, потому что выговаривалось легко и быстро. Впрочем, на станции у нее было и другое имя, но об этом она каждому встречному рассказывать не собиралась.

– Радистка Кэт, значит?

– Я не радистка, – сердито буркнула она. – Просто Кэт. Или Катя, мне все равно.

– Ладно, Катя. Просишь ты, конечно, многовато, но если все получится, то патронов не пожалею – еще и добавлю.

Интересно, откуда у него столько? Ограбил партийную кассу? Как ему удалось раскрутить генсека Красной Линии товарища Москвина на такую дорогостоящую экспедицию? Впрочем, это ее не касается. Как раз на такие вот бредовые проекты люди почему-то охотнее всего ведутся. Зависит от того, как преподнести.

– Так не пойдет, – сказала она. – Половину отдадите мне сразу, перед выходом. Вторую – когда вернемся. Дойдем мы куда надо или нет, это неважно. Вы мне платите, чтоб я вас провела. Я проведу. А уж как далеко мы уйдем – от вас самих зависит.

Не в ее интересах было сразу лишать их надежды.

* * *

Они направились в тоннель в сторону Киевской, затем свернули в боковой тоннель и вскоре увидели решетки, часовых и красные флаги. Седой провел ее через заставу Красной

Линии – видимо, его здесь хорошо знали: часовые отдали ему честь, а на ее документы взглянули лишь мельком. И вот тогда в первый раз возникло у нее недоброе предчувствие, пробежало холодком по позвоночнику. Она сама не могла бы объяснить, что ее насторожило. Но чутье подсказывало – лучше бы отказаться. Зря она не прислушалась к этому предупреждению. «Успею уйти, – подумала она, – надо сначала узнать поподробнее про задание».

Радиальная станция Парк Культуры по сравнению с богатой, хорошо освещенной кольцевой станцией, принадлежавшей Ганзе, выглядела полутемной и почти нежилой. «Вот сразу разница чувствуется, – подумала она. – Кольцевая-то понарядней будет. Там между светло-серыми колоннами арки полукруглые, и в промежутках между ними овальные картинки, на которых люди изображены. Хотя от этого великолепия, да еще при ярком освещении, глаза режет. А на радиальной станции колонны квадратные, высокие, зато кажется, что здесь просторнее. И каждая колонна словно еще раз отражается в стене напротив, покрытой кафелем, надраенным до блеска». А еще ей понравились два мостика над путями. На один из них они и поднялись по ступенькам, повернули – там обнаружилось служебное помещение, отгороженное белыми пластиковыми обшарпанными панелями. На них даже сохранились полустершиеся картинки – правда, разобрать уже почти ничего нельзя было, но она успела прочитать непонятное слово «сэндвич», а картинка явно имела отношение к еде. У нее даже в желудке заурчало. Может, это их столовая? Было бы неплохо.

Седой открыл облезлую дверь и пропустил ее в небольшое помещение, куда, кроме него, протиснулись еще двое. Первый – светловолосый парень с короткой стрижкой, чуть полноватый, в новенькой военной форме. Лицо у него было, пожалуй, приятное и открытое, но при этом какое-то вялое, а серые глаза глядели сонно и безразлично. Казалось, по поводу происходящего вокруг него он испытывает только скуку.

«Рохля какой-то, – подумала она, – но так даже лучше. Наверное, начальника какого-нибудь сынок – оттого и раскормленный». Подавляющее большинство жителей вечно голодной Красной Линии выглядели куда более истощенными.

Другой был тощим, щуплым, с морщинистым лицом и выглядел так, словно постоянно принюхивался. Он все время нервно переминался с ноги на ногу, и она мысленно окрестила его Топтуном. Она любила давать нанимателям клички – про себя, конечно. Потому что иной раз они гибли так быстро, что запомнить имена и фамилии она не успевала.

Тут же ясно стало, что она ошиблась, – в помещении обнаружилось только несколько ободранных пластиковых стульев. Значит, на кормежку пока надеяться не приходилось.

Топтун, оглядев ее, недовольно сморщился. «Противный тип, конечно, – подумала она, – но вряд ли опасный. С таким в случае чего можно справиться без труда…»

Седой назвал ей их имена – впрочем, она особо не прислушивалась. Разобрала только, что Рохлю, кажется, зовут Пашей.

– А зачем было бабу нанимать? – подозрительно спросил Топтун. – Что, мужиков подходящих не нашлось?

– Она тоже не промах. И к тому же видит в темноте, – пояснил Седой.

Услышав это, Рохля с некоторым любопытством поглядел на нее. Топтун же сморщился, словно хлебнул кислого.

– Так она из этих, – пренебрежительно констатировал он, словно бы ее здесь и не было.

Она знала и терпеть не могла эту манеру нанимателей – заранее охаять, чтоб потом смотреть свысока. Не иначе как поторговаться хотят. Ничего, она стерпит. Но за каждый косой взгляд им придется заплатить дополнительно. Пусть не думают, что мутанты – существа второго сорта.

Впрочем, она почти ничем не отличается от обычного человека. Но в том-то и загвоздка – в коротеньком слове «почти». Разница практически неразличимая, в критических обстоятельствах могла стать роковой. Всегда легче в трудную минуту пожертвовать жизнью мутанта, утешаясь тем, что он, в сущности, не совсем человек. Даже если очень похож.

Но сейчас она не собиралась вести с ними беседы о правах мутантов. Не тот был момент, не та обстановка.

Топтун, казалось, наконец справился с разочарованием. Лишь напоследок выразительно вздохнул, пожал плечами и закатил глаза, словно показывая, что выбор не одобряет, да что ж теперь делать.

– Еще кто-нибудь идет с нами? – спросила она.

– Да, еще сталкера прихватим и ботаника одного, – ответил Топтун.

– Это кого? – настороженно спросил Седой.

– Серега собирался с нами. Пусть идет. Вдруг и впрямь ученых найдем – ему хоть будет с кем потолковать на равных, вспомнить былое, – усмехнулся Топтун.

Седой как будто успокоился при этом известии.

– Ну, пусть идет, – согласился он.

– А откуда пойдем – с Киевской? – спросила она.

– Ты смотри – разбирается! – довольно хмыкнул Седой. – Нет, Катя, у нас другой план. Хотим по подземному туннелю пройти.

И увидев изумление в ее глазах, пояснил:

– От Спортивной один туннель отходит, который ведет в направлении Университета.

Развернув сложенный вчетверо тетрадный лист, он показал непонятную схему:

– Вот видишь, некоторые думают, что он прямо через подвалы Университета проходит. Метро– Два, слышала про такое? А если нет, то хотя бы где-нибудь на Воробьевых горах окажемся, – он ткнул пальцем в чертеж, – а отсюда уже рукой подать. Господи, как давно я не был в тех местах! – вдруг с чувством сказал он. – Самому не верится, что снова увижу Воробьевы горы.

Она усмехнулась про себя. Рожденные до Катастрофы помнят много лишнего. В этом их сила – и в этом их слабость.

– Только вот что с воротами будем делать? – хмыкнул Топтун.

– Ничего, на месте разберемся, – загадочно сказал Седой. – Есть у меня идея…

Она совсем было успокоилась. Задача, кажется, была даже проще, чем ей показалось сначала. Если они готовы столько платить за прогулку по туннелям, это их проблемы. И все-таки что-то ее настораживало. Где-то здесь был подвох, только она пока не понимала, где именно.

– Выходим завтра утром. До Спортивной на дрезине доедем – я договорился, – сообщил Седой. – Вечером еще обсудим подробности.

* * *

Но вечером они уже почти ничего не обсуждали. Сидели у костра – Рохля, Седой, еще один военный, сосредоточенный и сдержанный, его фамилию она запомнила – Ермолаев. И мужчина лет сорока, видимо, тот самый «ботаник» Сергей, на которого она сначала почти не обращала внимания. Он тоже был в военной форме. Волосы светлые, с проседью, лицо усталое. В разговор сначала вообще не вступал – рисовал что-то в блокноте. Впрочем, говорили они, с ее точки зрения, обо всякой ерунде. Она решила, что Седой просто хочет заранее познакомить между собой участников экспедиции. Пожалуй, это было правильно. «Умный старик, – подумала она. – Хотя и вредный». Седой то и дело называл ее то пианисткой, то радисткой и довольно хихикал, будто сказал что-то ужасно смешное. Видно, это была шутка, понятная только ему.

– А может быть, зря идем? Может, в тех подвалах нет никого? – спросил сталкер Ермолаев.

– Да наверняка есть, – решительно сказал Седой. – Ведь само здание-то стоит до сих пор. А ведь там плывун, оно с самого начала держалось только за счет того, что в подвалах установили криогенные установки, почву замораживали. Значит что? Значит, они до сих пор работают? Иначе бы все рухнуло.

Но голос его прозвучал как-то неубедительно. Сергей, сощурившись, посмотрел на него так, словно хотел возразить. Но ничего не сказал.

– А может, на самом деле оно и рухнуло давно, – произнес Ермолаев.

– Нет, рассказывали люди – стоит пока.

– Да мало ли, что люди болтают. Им еще и не то может со страху привидеться. Они хотят увидеть здание – вот им и кажется, что оно там есть. А на самом деле это все мираж, обман, наваждение.

– Да ну тебя, Ермолаев, помолчи лучше! – с досадой сказал Седой.

– Интересно, а мутанты в туннелях за Спортивной водятся? – спросил Рохля.

– Вроде пока не слышно было, – ответил Ермолаев.

– Ничего, если встретим, Катерина с ними договорится. Она им практически родственница, – хмыкнул Седой. Что-то он начинал ее все больше раздражать.

Сергей поглядел на нее внимательнее.

– Почему родственница? – спросил он. Голос был с хрипотцой, но приятный. Можно так и звать его – Ботаник, подумала она. Но почему-то не шло к нему это прозвище. А другого она придумать не могла.

– Ах, да, Серега, я ж забыл тебе сказать. Катя, проводница наша – не простая девушка, особенная. В темноте видит. Может, и еще какие способности выдающиеся есть у нее, о которых пока молчит, – насмешливо протянул Седой.

Она ждала, что сейчас и Сергей изменится в лице и тоже пренебрежительно скажет какую-нибудь колкость. Не дождалась. Подняла на него глаза. В его взгляде было только любопытство.

– А откуда ты? На какой станции родилась? – спросил он без тени насмешки, вполне дружелюбно.

Вот этого им знать не надо. Она пожала плечами.

– Кэт ниоткуда. Прикольно! – сказал Рохля. Но так беспечно сказал, что она не обиделась. – Кэт ниоткуда заведет нас в никуда.

Седой ожег его мрачным взглядом, но не стал делать замечания. Хотя видно было – веселья Рохли он вовсе не разделяет. Она даже посочувствовала Седому – похоже, основные хлопоты легли на него, и он один из немногих, кто представляет, насколько опасен путь. Ну, может, еще Ермолаев, у которого такой серьезный вид. Все остальные о проблемах думать не хотят – Рохля, видно, по жизни раздолбай и воспринимает поход скорее как приключение, Сергей тоже весь в своих мыслях…

– Прости, если тебе неприятно об этом говорить, – сказал он. Она уставилась на Сергея во все глаза. Крайне редко кто-нибудь вообще давал себе труд поинтересоваться, что ей нравится, а что нет. Очень редко. Практически никогда.

– Просто я думал, что на Филевской линии… – начал было он и смутился. Это тоже было удивительно. Она не привыкла к такому.

– Живут мутанты, – невозмутимо продолжила она за него, – и что я – одна из них. Я вовсе не обижаюсь. Но я действительно не знаю, где я родилась. Моя мать умерла, когда я была маленькой. Я росла у чужих людей на Динамо.

Она специально продумала легенду заранее, выбрала оживленную станцию, где легче затеряться. В подземных швейных цехах Динамо, снабжавших чуть ли не все метро кожаными куртками, трудилось множество женщин. Проверить ее слова было практически невозможно.

– Если бы ты сама не сказала, никогда бы не подумал, – сказал Сергей.

Верно. Она могла бы им и не говорить ничего. Но если бы не умение видеть в темноте, ее услуги ценились бы куда дешевле. Наниматели чаще все-таки предпочитали проводников-мужчин, и нужен был какой-то козырь, чтобы соперничать с ними.

– А другие…отличия у тебя есть? – спросил Сергей. Видно было, что он искал слово, чтобы не обидеть, и это ее чуть не растрогало. Но она не собиралась рассказывать ему об остальных своих приметах. Он мог где-то что-то слышать, и тогда она будет в смертельной опасности. А поговорить почему-то хотелось – как же давно она ни с кем не разговаривала просто так, без подначек, без опаски. Она даже не думала, что ей это нужно, – до нынешнего вечера.

«Осторожнее, – сказала она себе. – Расслабляться нельзя. Вокруг враги. Все люди – враги, и даже самые хорошие – не исключение».

Сергей ждал ответа, и она покачала головой.

– Тогда тебя и мутанткой считать почти нельзя, – заметил он. Она нахмурилась. Опять это «почти», сводящее на нет все его добрые намерения. Почти человек. Но все-таки не совсем…

Он заметил недовольное выражение ее лица.

– Ты просто не представляешь, какие бывают отклонения, чего я насмотрелся за эти годы, – сказал он. – Поверь, по сравнению с остальными ты практически нормальна.

– Все равно такие, как ты, сторонятся таких, как я, – упрямо сказала она.

Он пожал плечами:

– У жены моего знакомого было по шесть пальцев на руках.

– А почему «было»? – тут же насторожилась она.

– Потому что ее больше нет, – неохотно ответил он. – Она умерла молодой.

– Как она умерла?

– Я не хочу сейчас об этом. Это не так уж важно, – произнес Сергей, отводя глаза. «Тут какая-то тайна, – сообразила она, – но понятно, что больше он сейчас ничего не скажет».

– Просто это я к тому, – снова начал Сергей, – что мутанты мутантам рознь. Бывают такие, у которых уже мозг поражен – вот это действительно тяжело. Правда, такие обычно долго не живут.

– А может, у меня уже тоже мозг поражен? – как бы в шутку спросила она.

– У тебя с мозгами, по-моему, дело обстоит куда лучше, чем у многих других, с кем мне доводилось общаться, – сухо ответил он. – Время позднее, пора расходиться.

И только тут она обратила внимание, что остальные уже устроились на ночлег, а беседуют только они вдвоем.

Сергей растянулся на драном спальнике, отвернулся и через минуту, казалось, уже спал. Она тоже оборудовала себе спальное место, но заснуть не могла еще долго – растревожил разговор.

«Надо с ним осторожнее – он вовсе не дурак. А как хочется все рассказать ему. Но нельзя. И не в том дело, что мутантка – он, кажется, один из немногих, кому это параллельно.