Поймать меня им вряд ли удастся, раз уж они умудрились упустить даже такую возможность. Но не могу же я скрываться всю жизнь? И есть ли хоть какой-то смысл в бегах? Кем я стану? Куда опущусь на этот раз? Детдомовские порядки и унизительные побои мужа заглушили во мне чувство собственного достоинства, слово «гордость» мало значило для меня последние годы. Я давно потеряла веру в себя. Только осознание собственной порядочности поддерживало меня все это время, помогая при любых обстоятельствах сохранять человеческое лицо. Потерять этот стержень – значит пасть на самое дно. Кто я теперь? Детоубийца? Если так, тюрьма для меня – слишком мягкое наказание. Но что, если Катю убил кто-то другой? Пойти в полицию – все равно, что взять вину на себя и выгородить настоящего преступника. Сбежать – значит всю жизнь сомневаться. Сейчас, как и два часа назад, я не вижу смысла начинать все сначала, поэтому собираюсь узнать, что произошло в доме после моего ухода. Я должна доказать, что не виновата в смерти падчерицы, в первую очередь самой себе.
Надо было расспросить полицейских о подробностях. Как теперь раздобыть нужную информацию? Пока светло, к дому Олега приближаться опасно. Разговаривать с соседями и знакомыми тоже нельзя – возможно, кто-то из них поверил в то, что я способна убить ребенка. Мне не по себе даже от одной мысли об этом. Но что, если я на самом деле виновата в смерти Кати? Вдруг, я так сильно ее ударила… Нет, у меня слабая рука, вряд ли выйдет даже оставить синяк, не говоря уже о том, чтобы нанести черепно-мозговую травму. А что если, падая, Катя стукнулась головой о кровать? К приходу бабушки она могла умереть от потери крови. В глазах темнеет, страх сжимает горло. Но как же звук удара? Его не было. Я понятия не имею, что происходило в доме после моего ухода. Но одно я знаю точно: когда я выбежала на крыльцо, Катя была жива. Я отчетливо слышала ее крик даже возле калитки.
Может, Ира права? Если Олег без зазрения совести бил жену, почему он не мог поднять руку на ребенка? Убивать Катю умышленно он бы не стал. Он любил дочку, сам растил ее с пеленок. Его первая жена умерла сразу после родов, а от матери помощи не дождешься – свекровь всю жизнь работала учительницей в школе и никогда не скрывала отвращения к детям. Что, если он пришел домой на обед, голодный, в плохом настроении, а в доме ни еды, ни меня? Допустим, он расспросил обо всем Катю, разозлился, и в порыве ярости… Нет, Олег не поддается эмоциям. Все его действия продуманы. Он жесток, но не безумен. Ему всегда хватало выдержки скрывать эмоции при посторонних, дожидаясь подходящего повода для наказания. Первое время, пока я еще появлялась на людях, он бил меня так, чтобы не оставлять следов. Со временем я заметила, что он никогда не влезает в пьяные драки, а если кто-то ему вредит, он мстит втихаря, за спиной.
Рано делать выводы. На первый взгляд в этом убийстве вообще некого заподозрить. Кто знает, что могло произойти с ребенком в пустом доме? В любом случае, я оставила Катю одну, а значит, больше всех виновата в ее смерти, поэтому я сама должна разобраться в случившемся. Как написали бы в детективном романе: я обязана найти убийцу. Правда, я не очень люблю детективы. Мне всегда больше нравились романтические истории. Окружающие говорили, что это всего лишь сказки, в жизни так не бывает. Я слушала и кивала, но где-то глубоко внутри все равно верила: мой Грей уже плывет на корабле с алыми парусами. И Грей приплыл. Только вместо сказочной любви я каждый день получала от него подзатыльники.
Не время жалеть себя. Пора действовать. Кто расскажет мне о случившемся и не станет звонить в полицию? Правильно, телевизор. Где я смогу посмотреть местные новости в девятом часу вечера? Магазины электронных товаров уже закрыты, в кафе крутят музыкальные каналы, да еще в таком людном месте кто угодно может меня узнать. Нужно найти общественное заведение с телевизором, возле которого не толпился бы народ. Круглосуточный ларек недалеко от моей бывшей работы как раз подойдет. В нашем городе все относительно недалеко. От кладбища до ларька я добираюсь за двадцать минут. Заглядываю через окошечко внутрь. Лицо продавщицы мне не знакомо, ее фигура не похожа на привычные габариты тетенек, еле пролезающих за прилавок. Надеюсь, она меня не знает. В ларьке посетителей нет, вокруг ни души. Это и днем не самый оживленный район города.
Я молюсь, чтобы продавщица меня не узнала, и захожу. Внутри так соблазнительно пахнет сладостями, что рот наполняется слюной.
– Добрый вечер! – приветствует меня темноволосая худощавая женщина лет сорока.
На ее лице появляется дружелюбная улыбка и неподдельный интерес. Неужели узнала? Но я уверена, что ни разу в жизни ее не видела. Надо успокоиться, вряд ли она меня знает. А вдруг продавщица видела мою фотографию по телевизору? Местные новости показывают только утром и в девятом часу вечера, значит, волноваться не о чем. А может, меня уже объявили во всероссийский розыск? Почему она так странно на меня смотрит? Черт, очки! На улице уже смеркается, а я все еще хожу в солнцезащитных очках. Надо же! Быстро исправляю промах.
– Добрый вечер, – уже без очков отвечаю я.
– Что-нибудь подсказать? – так же доброжелательно предлагает продавщица.
На экране маленького черно-белого телевизора за спиной продавщицы кружат по льду звездные пары. С чего начать разговор? Нельзя просто так попросить переключить канал. Скорее всего, продавщица откажет, а если и переключит… Услышав в новостях про убийство, она может насторожиться. Надо придумать какой-нибудь повод. Придется соврать, а я этого не люблю и совсем не умею. Почему я не такая находчивая, как Ира? Интересно, как бы она поступила на моем месте? Точно не стояла бы молча возле прилавка и не пялилась в телевизор.
– А чем у вас так вкусненько пахнет? – подражаю интонациям лучшей подруги.
– Невероятный запах, правда? – улыбается продавщица. – Весь день хочется что-нибудь попробовать.
– Как вам только удается поддерживать фигуру на такой работе? – копирую Ирин коронный взмах рукой. – Здесь же соблазн на соблазне!
– Я работаю всего неделю. Но могу вам точно сказать: овсяное печенье – просто объедение!
Продавщица смеется, я отвечаю тем же. На лед выходит следующая пара.
– Взвесьте мне грамм триста овсяного, – прошу я. – Слышали, в городе объявили штормовое предупреждение?
– Да вы что?! – роняет пакет с печеньем на прилавок продавщица. – У моей дочки сегодня выпускной. Как же она домой доберется?
– Включите вторую программу, там как раз начинаются местные новости. Может, расскажут.
– Да, да! Сейчас!
Женщина трясущимися руками тянется к пульту. Она явно напугана. От этого на душе становится еще гаже. Что я за человек, если заставляю мать волноваться за ребенка? Теперь поздно отказываться от своих слов. Пока не началась нужная программа, надо потянуть время.
– Вас не отпустили с работы на выпускной дочери?
– Я начальника даже спрашивать побоялась.
– Может, стоило попросить вас подменить? Моя лучшая подруга работает в круглосуточном ларьке, – говорю я, и образ Иры трещит по швам, как чужие, натянутые через силу, джинсы, – так они со сменщицей постоянно друг друга выручают.
– На мою сменщицу лучше не полагаться. Я по ее вине каждый раз задерживаюсь. Ох, бедный мой ребенок, – оборачивается она к телевизору, где как раз пробегает заставка местных новостей. – Ну, не томи! – подгоняет дикторшу.
– Добрый вечер! В эфире «Местное время», – объявляет с экрана крашеная блондинка с неестественно большими, подведенными черным карандашом глазами. – По всей стране гремят выпускные балы. Более полутора миллионов человек получили аттестаты зрелости. По традиции, всю ночь будут продолжаться гуляния. Кроме школьников во взрослую жизнь вступают выпускники среднеспециальных и высших учебных заведений. Главный вопрос для молодежи нашего города: где найти работу? Самое крупное предприятие – автомобильный завод – признано банкротом. На рынке труда сложилась непростая ситуация…
– Куда еще проще, – отзывается продавщица. – Я с двумя высшими образованиями работаю в ларьке. И то по знакомству устроилась.
– С двумя высшими?!
– Да. У меня, правда, почти нет стажа. Всю жизнь посвятила семье – детей воспитывала, деньги муж зарабатывал. А тут осталась одна. Куда идти? Надо еще дочку в институте учить, сын в восьмом классе.
– На мужиков полагаться нельзя, – снова вхожу в образ Иры.
– Мой муж был самым преданным семьянином, настоящим мужчиной. Надежным.
– Все они надежные. Обещают золотые горы, жизнь как за каменной стеной, уговаривают бросить работу, а потом пользуются нашей от них зависимостью, – выдаю тираду, которой последние два года при каждой встрече разражается Ира. – Где он теперь, муж ваш?
– Умер.
Я замолкаю. Провалиться бы сейчас сквозь землю, а лучше испариться из ларька и исчезнуть из памяти бедной женщины. Продавщица тем временем завязывает пакет с печеньем.
– Пожалуйста. Что-нибудь еще?
– Да, если можно, двести грамм вон тех конфет, – указываю я в самый дальний угол, чтобы еще потянуть время.
– А вообще вы правы, – продолжает разговор женщина. – В мире все ненадежно…
Но я уже не слышу. Безразличная интонация дикторши сменяется на нагнетающий страх тон.
– Сегодня днем в частном доме по улице Тельмана обнаружено тело пятилетней девочки. Ребенка нашла бабушка. Уголовное дело направлено в следственный комитет при прокуратуре. По словам следователя, смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Девочка скончалась мгновенно.
На экране появляется молодой мужчина в форме. Кажется, его лицо с тонким ровным носом, светлыми, в обрамлении черных ресниц, глазами и изящно очерченными губами будто создано для телеэфира. Настоящий Ален Делон. Теперь я понимаю, что имели в виду горе-полицейские. Правильные черты располагают к себе и заставляют поверить: этот человек никогда не врет.
– Мы столкнулись со зверским преступлением, – говорит следователь. – Перед нами, безусловно, не несчастный случай, а умышленное убийство. Версию с ограблением мы также исключаем – в доме, где с отцом и приемной матерью проживала убитая девочка, ничего не пропало.
– И как только такому молодому доверили вести громкое дело? – подает голос продавщица.
– Молоко, – указываю в противоположный угол.
Неожиданно на экране красивое лицо следователя сменяется обрюзгшей физиономией моей свекрови.
– Гадюка! – возмущается она, не забывая при этом улыбаться в камеру. – Пролезла в нашу образцовую семью! Ох, чувствовало мое сердце… Я всегда говорила сыну: эта детдомовская вертихвостка еще покажет себя!
– В убийстве несовершеннолетней Кати подозревается ее мачеха, – продолжает дикторша. – Двадцатичетырехлетняя гражданка России Дина Паукова скрывается от органов предварительного следствия.
На экране появляется моя фотография. Я замираю, женщина за прилавком наклоняется за бутылкой молока и, услышав «Вглядитесь в это лицо», поворачивается к телевизору.
– И пакет! – кричу я. – Положите все в пакет!
– Ах, да! – продавщица ныряет под прилавок.
Она достает пакет, оборачивается, чтобы взять чек, и бросает взгляд на экран. В этот момент фотографию сменяет лицо дикторши.
– Вы извините, я такая рассеянная, – говорит продавщица. – Надо шевелиться быстрее.
– Не беспокойтесь, – поняв, что репортаж закончился, отвечаю спокойным голосом. – У вас все замечательно получается.
– Ничего, со временем я научусь работать быстро, вот увидите. В сорок пять еще не поздно начать все сначала.
Как насчет двадцати четырех? Может, и моя жизнь еще изменится? Выпуск новостей заканчивается. Не услышав о штормовом предупреждении, женщина с облегчением вздыхает. На прощание я искренне желаю ей удачи. Выхожу на улицу и, стоя посреди тротуара, оглядываюсь. Что делать дальше? Куда идти? Сквозь забор из редких сосен, с другой стороны от дороги, виднеется здание библиотеки. Здесь я провела лучшие дни в жизни. Маленькой девочкой я скрывалась за стенами читального зала от неприглядной бедности и одиночества, убегала в экзотические миры книг и находила там единомышленников.
Сначала я брала книги с собой. В детдоме их могли испортить, поэтому я пролезала во дворик ближайшего детского сада и сидела в беседке до тех пор, пока не дочитывала до конца. К детдомовцам в библиотеке всегда относились с недоверием и выдавали только по одной книге. Каждый раз, когда я приносила книгу обратно, библиотекарь сильно удивлялась и спрашивала, на самом ли деле я все прочитала. Мне почему-то становилось стыдно. Я старалась приходить реже. Однажды библиотекарь попросила рассказать, о чем была книга. Я не заподозрила подвоха и как на духу выложила весь сюжет с незначительными деталями. С этого дня мне стали давать одновременно столько книг, сколько я просила.
Вскоре детсадовские воспитательницы прогнали меня из дворика. Всего раз я принесла книги в детский дом, а возвращать было уже нечего. Никогда не забуду, как всю ночь в слезах собирала бумажную мозаику и безрезультатно пыталась склеить порванные в клочья странички скотчем. С тех пор я целыми днями просиживала в читальном зале. Когда настало время искать работу, директор библиотеки сама пришла в детдом, чтобы меня пригласить. Это был самый счастливый день в моей жизни. Казалось, теперь все изменится, я стану свободной и независимой. Так и произошло, но длилась свобода недолго. Иго мужа заменило тиранию детдомовских воспитательниц.
Библиотека встречает меня строительными лесами. Вокруг – груды материалов. Милый дом, ты так же, как и я, ждешь обновления. Я верю, впереди у нас еще много счастливых дней, нужно только перетерпеть настоящее, еще немного побороться с прошлым – за будущее. Я подхожу к крыльцу, сажусь на ступеньки. Пакет соблазнительно пахнет сладостями. Открутив крышку пластиковой бутылки, прикладываюсь к горлышку. Прямо возле уха пролетает что-то тяжелое и с грохотом падает на асфальт. У моих ног приземляется кирпич. Молоко попадает не в то горло, я захожусь кашлем. Пытаясь рассмотреть, откуда он свалился, поднимаю голову. По крыше пробегает человеческая тень.
О проекте
О подписке