«Уж не завидуешь ли ты Валентине, Галя?» – спрашивала саму себя Иноземцева. И самой себе честно отвечала: «Разумеется, завидую. Ещё как! Чрезвычайно, зверски завидую. Хотя бы потому, что считаю, что была бы лучше неё. Лучше – во всём. И слетала бы лучше, и чувствовала себя лучше, и с кораблём управлялась, и Сергею Павловичу докладывала, и на пресс-конференциях и прочих мероприятиях держалась».
В общем, если бы на свадьбе была из знакомых одна только Валентина, Иноземцева вряд ли бы туда собралась. Но там будет, разумеется, жених её свежеиспеченный, тоже герой-космонавт, добряк и увалень Андриян, и… И другие будут, прекрасные ребята и девчата из первого мужского и первого женского космических отрядов: великолепный Юра Самый Первый, и красавец Герка Второй, и разбитной Паша. И девочки, все четыре, кто остался в запасе: Жанна, Таня, Валя Маленькая и Ирина.
Приглашение от лица и от имени Валентины Первой, Космической, передавала Гале изустно Жанна – запасная, оставшаяся служить в полку подготовки космонавтов в надежде на будущий полёт. Сказала, что обязательно последует приглашение официальное, соответствующим образом оформленное. Но пока оно не было готово – потому что свадьбу курировали на самых верхах и никак не могли определиться с её, если говорить сегодняшним языком, форматом: где она пройдёт, когда точно состоится и кто будет приглашён.
О предстоящей церемонии по советской Москве (в принципе, совершенно лишённой какой бы то ни было светской жизни, в том числе бульварной прессы и телевидения) давно ходили самые разноречивые толки. Ещё бы! Женились не абы кто, а двое едва ли не самых популярных в стране людей, двое покорителей звёздного пространства – первая женщина и космонавт номер три Андриян. Кто чего о будущей женитьбе только не плёл: и что сосватал двух героев сам Хрущёв (что было недалеко от истины). И что свадьба – продолжение опытов, которые врачи ставят над космонавтами, и теперь эскулапам не терпится узнать, сохранили ли люди после полёта способность к размножению и какими у них родятся дети. И что молодые друг друга не любят и идут под венец чуть ли не силком, во имя науки и пропаганды.
Правдой было то, что советская пресса, обожавшая напыщенные сравнения, немедленно окрестила слетавших одновременно (но на разных кораблях) космонавта пять Валеру и космонавта шесть (и одновременно первую женщину) Валентину «звёздными братом и сестрой». А на грандиозных торжествах по случаю приземления бурно радующийся успехам в космосе Никита Сергеевич Хрущёв сказал новоиспечённым виновникам торжества, вроде бы в шутку: «Ну, теперь нам вас поженить осталось». На что Валерий немедленно возразил: «Минуточку! Но я женат». Тогда руководитель партии и правительства вопросил: «А кто у нас тут холостяк?» Оказалось, что из числа летавших засиделся в «девках» один только Андриян. «О, значит, пора, пора тебе под венец! – вроде бы шутейно засверкал глазками в его сторону Никита Сергеич. – Смотри, какую я тебе невесту нашёл – звёздную!» Флегматичный, скромный Андриян пожал плечами, возражать не стал. Пробубнил что-то вроде: «Да я не против». Он вообще был человеком спокойным и покладистым: скажет начальство в космос лететь – полечу, велит жениться – женюсь. Так и потянулось: без особой любви. Свадьба по обязанности, как у венценосных особ.
Может, потихоньку и заиграли бы тему, что пришла Хрущёву в голову, спустили на тормозах. Но однажды на самом популярном телевизионном шоу тех лет – «Голубом огоньке» Андрияна посадили рядом с девятнадцатилетней красавицей-артисткой Настей Вертинской, дочерью всесоюзно известного бывшего эмигранта Александра Вертинского. Настя, невзирая на молодость, прославилась ролями в «Алых парусах» и «Человеке-амфибии», а теперь у самого Козинцева в «Гамлете» снималась. Ну, поулыбались под прицелом телекамер Андриян и Настя – и тут по стране немедленно заговорили, что звёздная свадьба расстраивается и советский космонавт номер три теперь к кинодиве переметнулся. Пришлось начальству в лице командира полка подготовки космонавтов генерала Провотворова провести среди вверенного ему личного состава работу: «Мне тут слухи, и сплетни, и буржуазное разложение вокруг полка не нужны! Если собираетесь жениться, дорогие мои Валя и Андриян – пожалуйте, оформите свои отношения, не тяните кота за хвост». Пришлось Валентине и Андрияну поторопиться, пошевелиться.
А Настя Вертинская вскорости вышла замуж за другую молодую знаменитость (слово «звезда» тогда в отношении советских людей не употребляли) – Никиту Михалкова, блеснувшего в фильме молодого режиссёра Данелии «Я шагаю по Москве», сына баснописца. Но это будет позже, в шестьдесят шестом, а пока, осенью шестьдесят третьего, к браку готовились молодые, которые единственные во всей стране могли именоваться «звёздными». Итак, Валентина и Андриян, как положено, подали заявление в загс. Однако вопрос о бракосочетании курировался на самом верху, в Президиуме ЦК, а там долго не могли определиться: где гулять, когда и кого приглашать. И только в самом конце октября было принято решение – как говорили, лично Хрущёвым Никитой Сергеевичем: свадьбу сыграть непосредственно перед ноябрьскими праздниками, третьего числа, и по случаю бракосочетания устроить приём от имени Советского правительства, которое возьмёт на себя все расходы.
Жанна из Звёздного городка немедленно протелефонировала Гале, чтобы та была готова, а ещё спустя сутки фельдъегерь доставил, под роспись, именное приглашение: «Галине Иноземцевой с супругом».
Хотя к тому моменту Галя с Владиком не просто разъехались, но и официально подали на развод. Правда, об этом ещё никто, кроме них двоих, не ведал.
Никита Сергеевич Хрущёв был первым советским пиарщиком.
Конечно, ни он сам, ни кто бы то ни было другой на территории СССР даже слова такого не ведал, не слыхивал. Впервые этот термин появится в странах бывшего Союза спустя тридцать лет, в начале девяностых, с первыми капиталистическими преобразованиями. Однако вся суть Хрущёва, вся его природа заключалась в публичности и в умелом и ярком демонстрировании – причём всему миру – того, что он хотел и умел демонстрировать. Никита Сергеевич непринуждённо держался перед телекамерами, выступал, даже на Западе, в прямом эфире, яростно спорил и горячо отстаивал свою правоту. Пропагандировал на весь свет идеи мира, добра и коммунизма. Вот только гримироваться для ТВ и кинохроники наотрез отказывался: вдруг грим расплывётся, потечёт, и увидят капиталистические щелкопёры, что глава первого в мире государства рабочих и крестьян раскрашен, словно баба. Нет, не бывать этому! И потому на заграничных съёмках круглое, лысое, вдохновенное лицо Никиты временами лоснилось от пота. Но это мелочи и детали.
Важно было другое: первый секретарь ЦК и председатель совета министров СССР хорошо знал цену красивого жеста и наглядности в политике. Поэтому охотно позировал перед фотографами и телекамерами с разными символами – например, с фаллически воздетым своим любимым кукурузным початком. Или грохотал кулаками (или, как гласит распространённая легенда, башмаком) по кафедре в зале заседаний ООН. А в пятьдесят девятом году, во время первого своего визита в Америку, он добился того – тут ему Королёв Сергей Павлович хорошо подыграл, – что как раз незадолго первый советский спутник врежется в Луну. И тогда, в Вашингтоне, под объективами телекамер и сотен фотографов, Хрущёв лично подарил президенту Эйзенхауэру модель лунника. В тот визит подчинённые, включая министра иностранных дел Громыко, с трудом отговорили Никиту, чтобы он не вручал макет сразу по прилёту, немедленно в вашингтонском аэропорту. Убедили: надо хотя бы дождаться визита в Белый дом. Но и до сих пор сохранились многочисленные фото и кинокадры: Хрущёв весь лучится довольством, а Эйзенхауэр принимает советский дар с чрезвычайно кислой миной – специалисты шепнут ему заранее, что лунник весит ровно столько, сколько боевая часть советской ракеты, или термоядерный заряд. И раз уж до Луны его советским конструкторам удалось докинуть, то до Америки он точно долетит.
А с какой помпой Никита Сергеевич всех космонавтов встречал! Обязательно лично, обязательно прямо во Внукове, на аэродроме. Потом ехал вместе с ними на открытой машине, утопая в цветах, среди представителей трудовых коллективов, которые каждый от своего столба приветствовали героев на всём протяжении Ленинского проспекта. Так со всеми шестерыми, кто слетал, было: и с Юрой Самым Первым, и с Герой Вторым, и с первым групповым полётом (два человека на разных кораблях – Андриян и Паша), и с первой женщиной Валентиной, которая в компании Валерия на орбиту вознеслась.
И вот теперь намечалась звёздная свадьба. Конечно, Никита Сергеевич никак не мог пройти мимо, оставить мероприятие без своего высокого внимания. Это ж какое, товарищи, событие происходит! Только вдуматься: два героических советских человека носились, каждый по своей орбите, в тех, самодержавно говоря, эмпиреях, где браки обычно, как говорят, заключаются – на небесах! И своими глазами, воочию, увидели, что ничего там чудесного или тем более религиозного нет. И нечему там заключаться. Но когда они вернулись на нашу советскую землю, то увидели, как эта земля прекрасна и как прекрасны они на ней – наши простые советские мужчина и женщина. И они потянулись друг к другу и соединили братский союз, где ему и положено – в советском загсе.
И их свадьба, товарищи, наших дорогих Валентины и Андрияна, она свидетельствует, что ничто человеческое советскому человеку не чуждо. Он может, как говорится, и в космос слетать, и на ткацком станке поработать, как Валя, и за праздничным столом посидеть, за которым никто у нас не лишний. Тем более кем были бы эти двое наших счастливых новобрачных, если бы не советская власть? Это она, наша советская власть, вознесла их в космические высоты! У Вали мама ткачиха, простая работница, вот она тут сидит, скромная, в платочке. Отец первой космонавтки трактористом был, на финском фронте погиб. А Андриян? В избе вырос, в Чувашии, мама – доярка, папа – конюх. А теперь – смотрите, куда они взлетели, товарищи! На какие, в прямом и переносном смысле, орбиты!
При мысли о предстоящей «космической» свадьбе невольная улыбка осенила чело Никиты Сергеевича, и он понял, что в уме начал произносить свой тост во славу звёздной советской семьи. Тут надо ещё понимать, товарищи, что, организуя данное бракосочетание на высоком государственном уровне, мы подаём хороший воспитательный пример будущим советским женихам и невестам, а именно: демонстрируем им, как следует проводить подобные мероприятия. Не с церковным размахом, под звон колоколов и гнусавые причитания попиков. Но и не в скудном казённом загсе, как мы женились в тридцатые годы. Нет, не случайно советская власть придаёт особое значение новой советской обрядовости! Недаром открыли мы недавно торжественные залы бракосочетаний, настоящие дворцы – в Ленинграде, на набережной Красного Флота[3], и здесь, в столице, на улице Грибоедова! Поэтому пусть весь мир увидит в кадрах кинохроники: звёздная невеста Валентина, известная всей стране, в фате и белом платье поднимается по парадной лестнице; рядом жених её, звёздный Андриян, в галстучке, в строгом костюме. А вокруг их гости – замечательные, простые и скромные, но известные всему прогрессивному человечеству ребята-космонавты. Бравые герои, звёздные братья: Юра Самый Первый, Гера Второй, Паша и Валерий. Будут ещё приглашены секретные конструкторы космической техники (но их снимать на плёнку, конечно, не следует). Другие покорители звёздных пространств, пока ещё не слетавшие – дублёры и дублёрши. Позовём также товарищей по партии, генералитет. А я буду посажённым отцом, поведу невесту, в отсутствие отца реального, сгинувшего в финскую войну, так сказать, к алтарю – а точнее, к столу, где записывается акт бракосочетания. И поднимем мы бокалы с шампанским, скажем тосты, крикнем «Горько!» – но безо всякого разгула, разврата, хулиганства. Весело, но скромно, по-партийному.
Так думал Никита Сергеевич, когда затевал и организовывал эту космическую свадьбу, пир на весь мир. В его расчётах – как и в планах остальных участников бракосочетания, включая самих виновников – не принималась во внимание одна составляющая, которой перед величием дел и задач решили пренебречь, а именно – любовь.
Каким бы ни был заботливым и преданным отцом Владик, когда его жена Галина наконец перестала, говоря его словами, дурить – то есть отказалась от идеи стать космонавткой и вернулась в частную жизнь, забрав к себе Юрочку, Иноземцев-старший вздохнул с немалым облегчением. Он чувствовал себя так, как в пору, когда окончилась его ссылка на Байконур: захлёстывающее, удивительное чувство свободы. И столько можно всего успеть сделать – главным образом по работе! Ничто его не заставляет теперь мчаться после службы сломя голову в детсад, чтобы успеть забрать Юрочку до шести. Ничто не понуждает по утрянке бежать вдвоём с ним на электричку, чтобы к завтраку доставить мальчика в дошкольное учреждение. Можно хоть на всю ночь заступить на трудовую вахту, что Иноземцев временами и делал. Тем более что в ОКБ-1 (особом конструкторском бюро), где он служил, вся деятельность, которой руководил тогда всесильный академик Сергей Павлович Королёв, подразделялась на две категории: срочная и сверхсрочная, неотложная.
Вот и теперь, едва ли не в первый раз в его трудовой биографии, которая насчитывала в ОКБ, между прочим, без малого шесть лет, Владик удостоился того, что был вызван непосредственно и лично в кабинет самого Эс-Пэ (как между собой называли Королёва).
Двумя инициалами, кстати сказать, именовали и других ракетных деятелей: Раушенбаха, к примеру, называли Бэ-Вэ, Чертока – Бэ-Е, непосредственного начальника Иноземцева, Константина Петровича Феофанова, величали Ка-Пэ. Так повелось ещё с войны или даже с довоенных времён. И штука тут была не только в экономии времени на произнесении имени-отчества, но, главное, в секретности, на которой все тогда были просто помешаны. Настоящие фамилии секретных академиков вроде Королёва были тайнами за семью печатями. Вот и получалось: скажешь «иду к Королёву» – вдруг какой шпион-диверсант подслушает, узнает, кто на самом деле на предприятии заправляет. А если: «пошёл к Эс-Пэ» – то никому ничего непонятно (кроме посвящённых, разумеется).
Владик и раньше бывал в кабинете у Королёва, но всегда в числе других проектантов и конструкторов, и далеко не самым главным действующим лицом. Обычно, оказавшись здесь, держался в сторонке, в уголке, отсиживался и отмалчивался. Теперь он предстал перед грозные очи Эс-Пэ один, тет-а-тет, что было одновременно и вдохновляющим, и ответственным знаком.
Всё тот же кабинет с напольными часами и антикварным столом с львиными ногами. Всё тот же человек за столом – плотный, почти без шеи, в кофте с распахнутым воротом и без галстука. И такое же, как всегда, внимательное, но быстрое, без потери минуты времени, обхождение:
– Садись, Иноземцев. Будет тебе особое задание. Итак. Тут на днях американе, – своих заклятых соперников с другой стороны океана Сергей Павлович именовал исключительно «американе»: и нестандартно, и уважительно, но и отчасти свысока. – Так вот, американе с инициативой вылезли. Президент Кеннеди на Генассамблее ООН выступил. К нам обратился, к советским людям: давайте, мол, полетим на Луну вместе. Как ты понимаешь, мы на Луне хотим быть первыми и без их соучастия. Однако начальство наше, – главный конструктор уважительно поднял палец, и Владик понял, что главный конструктор имеет в виду не кого-нибудь, а самого Хрущёва, – на инициативу эту пока ответа никакого ни по каким каналам не дало. И нам надо быть ко всему готовыми. Вдруг они там, – снова указание на потолок, – и впрямь решат с американами в освоении Луны скооперироваться? На такой случай нам надо быть во всеоружии. И если скажет руководство: да, летим вместе – немедленно дать конкретное предложение: что возьмём на себя мы, а что оставим американам. У нас, конечно, всё, что с космосом связано, секретное, совершенно секретное и особой важности, но надо выбрать те объекты, рассекретив которые перед американами, мы понесём наименьший урон. А вот что конкретно – это ты предложишь и мне доложишь. Через неделю. В первом отделе можешь брать любые материалы. Скажешь своему начальнику Феофанову – я тебя от всех прочих работ пока освободил. Но о сути задания никому ни слова. Давай действуй, – Сергей Павлович прихлопнул ладонью по столу, знаменуя окончание разговора.
Не рассусоливая и не занимая время великого человека, Иноземцев буквально выкатился из кабинета. А когда шёл по коридору, возвращаясь к себе в отдел, навстречу ему попался давний его знакомец Жорик. Они когда-то, ещё в пятьдесят восьмом, расчётчиками в ОКБ начинали, затем в Тюратаме (то есть на Байконуре) первые советские спутники-шпионы летать учили. «Ты куда?» – спросил его Владик, и по тому, как Жорик слегка стушевался, понял, что его коллега, скорее всего, тоже в кабинет Королёва направляется и, вполне вероятно, такое же задание от него получит. Сергей Павлович любил поручать, особенно на самом первоначальном этапе, один проект совершенно разным и не связанным друг с другом людям – чтобы соревновались между собой и лучше генерировали идеи.
Владику ещё предстояло доложить своему начальнику Феофанову о том, что он, по особому заданию Эс-Пэ, временно от основной работы отстраняется, и пережить приступ его вполне естественной начальственной ревности, его брюзгливо оттопыренную губу и холодный его вопрос: «Особое задание самого Эс-Пэ? Вот как? Ну, давай действуй».
Всё самое интересное, что только происходило в Москве и стране, советский народ узнавал из слухов. Газеты о наиболее занимательном не писали, радио и телевидение не сообщало. Тем удивительней было, что улица Грибоедова, где находился первый в столице не простой загс, но недавно открытый дворец бракосочетания, оказалась в день космической свадьбы запружена до краёв. Подстёгиваемые информацией, передаваемой из уст в уста, все мечтали посмотреть на двух известнейших в стране людей, заключающих нерушимый союз. У входа дежурило множество корреспондентов – в основном, западных, однако встречались представители стран народной демократии, а также отборные работники партийной и советской печати. Дежурила милиция.
Галя с Владиком, хоть и были приглашены, но в «грибоедовский» загс опоздали.
Всё потому, что Иноземцевы больше не жили вместе. Владик занимал полученную на семью от ОКБ новейшую двухкомнатную хрущёвку в Подлипках. Галя же вместе с Юрочкой проживала на съёмной квартире в Лосинке.
О проекте
О подписке