Но, конечно, Том не выдержал. Тормознул на обочине. С обеих сторон на дорогой нависал могучий сосновый лес.

– Как под Александровом, – прокомментировала Таня.

– Александр?..

– Это город. Страшная глушь. Во Владимирской области.

Утопая в пахнущих туалетной водой «Гуччи» объятиях Тома, Татьяна наслаждалась полнейшей, не американской, тишиной и стремительным сексом под ропот вековых деревьев…

Наконец они прибыли в Томов «домик». Сначала машина съехала с твердого асфальта на мягкую грунтовку. Таня подумала: «Как у нас на даче». Машину потряхивало на вполне российских ухабах. Том весело сообщил:

– Это дорога называется Харвуд-роад. Ее проложил мой дед, ну, в его честь и назвали.

Фамилия Тома была Харвуд. Ого, он, оказывается, уже воплотился в «пароходы, строчки и другие долгие дела»!

Машина остановилась у огромного одноэтажного дома с остроугольной, как у юрты, крышей. Дом обступали деревья. И нигде не видно заборов. Где же кончается участок?

Том прочитал ее мысли:

– Ограду отсюда не видно. Территория у меня большая.

Вот тебе и «маленький домик»! Но Татьяна не очень-то и удивилась. Она давно подозревала, что «хибара в Монтане» – не совсем хибара. Таня даже надеялась, что местная «глушь» на поверку окажется чуть более цивилизованной. Но сейчас ей было не до капризов. Тридцатичасовой перелет ее таки доконал. Стали безумно слипаться глаза. Завтра, она все рассмотрит завтра. Том бережно взял ее на руки, куда-то понес и положил на приятные прохладные простыни. Уже засыпая, она услышала:

– Tanya, я так ждал тебя…

* * *

Проблемы с часовыми поясами – это для нервных девушек. Или для тех, кто не очень устал. А если ты проведешь в аэропортах и самолетах в общей сложности больше суток… Таня улеглась спать в пять ночи по монтановскому времени. Или в три часа дня по московскому. И заснула прекрасно. Сквозь сон она слышала – или ей казалось? – отдаленный гул поездов и чей-то вой. Эти звуки напоминали московскую квартиру. Там под окнами тоже громыхали электрички и выли беспокойные собаки. Когда она проснулась, ее часы показывали десять «пи. эм.»^[3]. А в окно билось наглое яркое солнце. В первую секунду Таня опешила. Но быстро сообразила, что теперь она будет жить по американскому времени. И по американским порядкам. Она перевела часы и с отвращением сунула теплые со сна ноги в босоножки – тапочек в Америке не полагается. Полезла в чемодан за чистой футболкой. Об этом ей говорили: что бы ни случилось, в Штатах ты каждый день должен быть в новом и чистом. И со свежевымытой головой. Таня тряхнула своими роскошными (и уже полтора дня не мытыми волосами) и отправилась на поиски ванной.

Отсутствие тапочек не нравилось ей. Ничего, она обживется и заведет здесь собственные порядки!

* * *

Поместье Тома занимало ни много ни мало десять гектаров. Словно небольшой колхоз. Здесь были свой огород и теплицы, многочисленные постройки – в том числе отдельно стоящий дом, где Том работал (он назывался «офисом»), и два гостевых домика, а также небольшой бассейн и даже электростанция, работающая от солнечных батарей. Это был свой собственный феодальный мирок – до ближайших соседей нужно было ехать на машине три мили. А до ближайшего городка (почта, аптека, заправка, магазинчик, церквушка, школа, плюс тридцать два двора) – семь миль.

Некоторая цивилизация на ранчо, конечно, присутствовала. В рабочем домике Тома имелись: телефон; компьютер, подключенный к Интернету через модем и выделенную телефонную линию; ксерокс и факс. Так что в любую секунду можно было связаться, поговорить или отправить электронное письмо в Москву, в Париж или Нью-Йорк. (Вот только в какую-нибудь Овсянку или Абрикосовку не получится.) В гостиной основного дома помещался внушительных размеров плоский телевизор, снабженный спутниковой антенной (288 каналов. Как ни включишь, по одному из них обязательно идет «Терминатор»). Имелись также видеомагнитофон, музыкальный центр и установка для караоке. А на кухне ворковали два холодильника, дремали посудомоечная машина, СВЧ-печь и даже электрический консервный нож. Зато горячая вода нагревалась в затрапезной колонке, как где-нибудь в Урюпинске. Туалет и вовсе был на улице. Том слегка смущенно показал ей стоящее на отшибе внушительное дощатое строение.

– Почему такой большой? – удивилась Таня.

Он загадочно усмехнулся:

– Увидишь.

В туалете можно было танцевать – метров двадцать, не меньше. А стены сортира оказались сплошь заклеены официальными письмами. Таня пригляделась. Письма были адресованы Томасу Дж. Харвуду из, казалось, всех существующих в Америке журналов и издательств: «Сожалеем информировать вас о том, что ваша рукопись нас не заинтересовала…» Писем однотипного содержания было никак не менее двух-трех сотен.

«Ага, Том специально построил такой огромный туалет, чтобы было куда вешать «отлупы» из редакций!»

Количество отказов вызывало невольное уважение. Татьяна обратила внимание, что самое старое, совсем выцветшее письмо было датировано восемьдесят вторым годом. Том ждал признания семнадцать лет. И добился-таки! Мистер Харвуд, самое громкое имя сезона 1999 года. Автор нашумевшего романа, который был распродан тиражом без малого восемьсот тысяч экземпляров. Писатель, которого в течение семнадцати лет «посылали» во всех издательствах. Хозяин огромного поместья. С туалетом на улице. С туалетом, где все стены обклеены пренебрежительным: «У вас, безусловно, есть определенные способности. Однако…»

– Мне тут понравится! – решила Таня, безуспешно пытаясь нащупать рукой рычажок спуска воды. Потом она вспомнила, что здесь – ранчо. Подобный сервис не предусмотрен…

Игорь

Сиэтл, штат Вашингтон, США

Хозяина дома звали Эндрю Райтман. Адвокат. Сорок лет, младший партнер юридической фирмы «Дженнингс, Стивенс и Райтман».

Идеальная жена, вундеркинд-дочь, особняк на берегу залива. Блестящая карьера, богемный «Мерседес»-купе и платяной шкаф с сотней дорогих рубашек. Даже его фамилия – Райтман, Правильный Человек, – провозглашала устойчивость и солидность на веки вечные.

Приятели называли его Дрю. Игорь именовал Дрюнчиком. Адвокату никак не удавалось повторить прозвище, придуманное «этим русским»: Дриуншик? Дренчик?

Воскресные вечера Эндрю Райтман посвящал покеру. На широкой, опоясывающей дом террасе устанавливали массивный красного дерева стол. Покрывали его изумрудным сукном. Супруга адвоката демонстрировала патриархальное послушание: по первому зову мужчин смешивала напитки и распечатывала новые колоды. Игорь давно заметил, что в коктейлях в этом доме водку не разбавляли, а колоды, с виду аккуратно заклеенные, были мечены еле заметными булавочными уколами. Адвокат рьяно боролся за свои капиталы. Даже в уик-энд.

Игоря эти непрофессиональные уловки не пугали. Водку он не пил. Ну, а булавочные наколки – это вообще для «чайников».

Сегодня играли в классический пятикарточный покер. Над заливом Эллиотт^[4] стоял чудесный осенний закат, ослепительные паруса яхт золотились под осенним солнцем. Дрю напряженно щурил глазенки, пытаясь рассмотреть в накатывающих сумерках рубашки Игоревых карт. Судья Мик Тордс и доктор медицины Джо Смайли все время пасовали и в паузах вели бесконечную дискуссию о законности эвтаназии. Часто выходило так, что Игорь один на один сражался с адвокатом Дрюнчиком.

– Поднимаю на сто, – неуверенно сказал Эндрю. Он никак не мог разглядеть рубашки карт противника.

Игорь внутренне улыбнулся:

– Принимаю.

Он небрежно переложил карты в левую руку. Все равно он держит их так, что адвокату никогда не удастся разглядеть оборотные стороны.

– Двести. И открываемся.

– Плюс пятьсот. И продолжаем.

Эндрю тяжело задышал.

На террасу выскочила адвокатская дочка – крепенькая девчонка лет десяти с не по-детски хитрыми глазками. Она бросилась к папе:

– Дэдди, можно я сыграю с вами?

Папа досадливо промолвил:

– Сыграешь, сыграешь!

– Смотри, ты обещал! – торжествующе выкрикнула девочка и убежала в дом.

«И ведь сыграет, – досадливо подумал Игорь. – Папа не поскупится. Выделит дочке тысяч пять на резвость».

Адвокат решился:

– Поднимаю на тысячу. И открываемся.

– Две. Продолжаем.

Судья Тордс на секунду прервал свою высоконаучную полемику с доктором и поинтересовался:

– Игор… признайтесь! Откуда у русских такие деньги?

Игорь невозмутимо ответил:

– На кону всего семь тысяч. Разве это деньги?

– На кону – десять! – провозгласил Эндрю.

Игорь пожал плечами:

– У меня каре.

Адвокат, которому окончательно изменила выдержка, радостно провозгласил:

– У меня тоже каре. Тузов!!!

Он потянулся к деньгам. Игорь мягко остановил его руку:

– У меня – каре шестерок. Пятая карта – джокер.

Игорь не стал судорожно распихивать по карманам выигранные деньги. Успеется.

Он спокойно положил карты на стол и снизошел до коктейля, поданного еще час назад хозяйкой дома. Водка, чистая водка! Могли бы для приличия разбавить хоть ложечкой содовой.

Солнце упало на краешек залива. Вода сразу почернела, воздух стал сырым и свежим. Адвокат судорожно затягивался «Ковбоем Мальборо». Видели бы его сейчас коллеги – на работе все сотрудники тщательно скрывали, что они курят. Не принято.

Прибежала адвокатская дочка. Папа выдал ей две тысячи долларов. Сдавал Игорь. Он обеспечил девчушке «фулл хаус». Все проиграли. Малышка радостно уволокла в детскую кучу зеленых бумажек. Ее папа сменил гнев на милость. Игорю внезапно стало смертельно скучно. Элита, блин, высшее общество! Сидят по вечерам, крапят булавками карты… Он решительно встал из-за стола:

– Прошу меня извинить… Дела.

– В воскресенье вечером? – удивился Эндрю. Ему хотелось играть еще и еще.

Игорь только пожал плечами:

– У меня рабочий день ненормированный.

У него и правда были дела.

«На старости лет», в тридцать один год, Игорь умудрился вляпаться в академические проблемы. У него давно была мысль подвести под свой профессионализм игрока теоретическую базу. За два месяца он подготовил курс «Практические аспекты теории карточных игр» и рискнул представить план занятий в Университет Вашингтона. (Там же, кстати, подвизался и папаша – преподавал ядерную физику.)

Тридцать шесть часов, одна курсовая, по окончании – экзамен. В университете его программу неожиданно встретили на ура. Ректор, прочитавший предложения Игоря, лично принял его и даже – неслыханная любезность! – вышел из-за своего массивного стола, чтобы пожать руку молодому преподавателю из России. «Оформляйте документы! И поскорее! Ваш курс будет пользоваться огромной популярностью», – торопил Игоря уважаемый профессор.

Однако въедливая тонконосая девица-делопроизводитель, которая должна была подготовить текст контракта, быстро умерила Игорев пыл:

– Где ваши документы?

– В смысле – паспорт? – ослепительно улыбнулся Игорь.

Еще с советских времен он привык, что для устройства на работу нужен паспорт.

– В смысле – сертификаты на право преподавать на английском языке, – оборвала его девица-буквоедка.

Разумеется, никаких сертификатов у Игоря не было.

– Мы оплатим вам стоимость экзаменов, – обнадежил ректор. – Только, пожалуйста, постарайтесь успеть к началу учебного года.

Проклиная в душе американскую бюрократию, Игорь закупил все имеющиеся учебники, надеясь подготовиться к экзаменам за пару дней. Он вполне прилично говорил по-английски,