Девочка – именно так я мысленно назвал ее, хотя лет ей было двадцать пять – двадцать семь. Но при этом визитерша оказалась крайне миниатюрна: росточком чуть выше полутора метров. Маленькие красивые ручки. Точеные и исключительно правильные черты лица. «Как статуэточка!» – наверняка отозвалась бы о ней моя покойная (увы) матушка. Или заметила бы, что девчонка выглядит «интеллигентно».

Для маменьки это была лучшая похвала. Всю жизнь она мечтала, чтобы я связал себя узами вот с такой, тоненькой и аристократичной. Мне же всегда были по сердцу полнокровные, румяные, боевые оторвы. Такие, как помощница моя Римка.

Впрочем, в последние свои годы родительница моя незабвенная согласилась бы, кажется, на кого угодно. Лишь восклицала время от времени патетически: «Неужто я так и не дождусь внуков?!» Да, увы, она так и не дождалась.

Хотя посетительница оказалась совершенно не в моем вкусе, но выглядела она, надо признать, исключительно красивой.

После фигур вежливости и усаживаний я спросил девушку, что привело ее в наше сыскное агентство.

– У меня умер отец. – Пауза, и, так как я не прореагировал, она продолжила: – Все считают, что он покончил с собой.

Визитерша опять остановилась, и я подсказал:

– А – вы?.. Как думаете вы?

– Я думаю, – с вызовом проговорила госпожа Порецкая, – что его убили.

– Кто? И за что?

– За этим я пришла к вам.

– Хорошо. Расскажите тогда официальную версию. Итак, считается, что ваш отец покончил жизнь самоубийством, правильно?

– Я начну сначала…

– Как вам удобнее. Начинайте откуда хотите. Но лучше, конечно, сначала.

Наверное, я все-таки на нее запал, потому и говорить стал больше обычного. Это мне самому не понравилось. И то, что стал слишком велеречивым. И тем более что – запал.

Хватит с меня служебных романов. От них одни неприятности. Что с Римкой, что с клиентками.

Спокойные, ровные отношения, без всякой примеси любви и тем более секса – вот залог нормальной, уверенной работы.

Всякого творческого коллектива, а сыскного агентства – тем более.

Если предаваться самокритике, имеется у меня один недостаток: я очень влюбчивый.

Чересчур.

Слишком часто и не по делу воспламеняюсь. И это определенно вредит работе. Чего стоят только мои взаимоотношения с Римкой!

Мы с ней без счета сходились, расходились, жили вместе, разбегались навсегда. А потом снова встречались, и опять нас, в конце концов, бросало в объятия друг к другу.

Попутно у меня, конечно же, случались романы, и Римка узнавала и бешено ревновала, устраивала сцены. А у самой-то тоже рыльце в пушку! Чего стоил хотя бы этот ее казах из-под Пскова! И ведь хватило же у того раскосого скобаря наглости заявиться к ней сюда, в Москву, с цветочками! Ох, как далеко и надолго после этого Римма Анатольевна была мною послана!^[2]

Но сейчас-то мы, кажется, оба перебесились, и у нас, слава богу, установился ровный, спокойный, выдержанный нейтралитет. Похоже, мы остановились на правильном градусе, что она – просто моя коллега, младший товарищ, соратница в нелегкой работе.

Ее это, кажется, тоже устраивало, и она больше не устраивала взбрыков типа разойтись навсегда или, того хуже, сойтись навеки.

И мне совершенно некстати сейчас завести роман на стороне – причем на глазах у Римки. Чтобы моя соратница презрительно щурилась, фыркала, метала молнии и отпускала язвительные замечания.

Да и потом, крутить с клиенткой – непрофессионально. Спать с тем, кто тебе деньги платит, – как-то фу. Сие выставило бы меня, да и агентство наше сыскное, моим именем названное, не с лучшей стороны.

Поэтому я сразу решил найти в сегодняшней посетительнице, такой всей из себя няшной, изъян. Чтобы перестать в нее влюбляться.

Может быть, голос? Знаете, бывает у женщин, особенно тонкокостных, голос – как болгаркой пилят. Потом долго его из головы приходится выковыривать. Но у этой тембр звучал приятно: низкий, грудной, бархатный. И говорила она ясно, просто, умно. Вдобавок наша беседа никакого флирта совершенно не предполагала – еще бы, гибель родителя! Но, видать, в ней случившееся перегорело, потому что изъяснялась визитерша не без доли кокетства – видимо, ей органически присущего. Как и миниатюрные формы, а также правильные черты лица.

– Начнем с того, что два года назад умерла наша мама…

– Вы сказали «наша»? – перебил я ее. – Вы не одна в семье?

– Нет, не одна, – ответила девушка сухо. – Есть еще моя сестра. Родная. Старшая. Юлия Игоревна. Семь лет разницы.

Довольно неприязненный тон, которым говорилось о ближайшей родственнице, и поджатые губки заставляли предполагать, что отношения между сестрицами не задались. Я сделал себе зарубку на будущее.

– А что – ваша мать? Она тоже погибла насильственной смертью?

– Нет, слава богу! Хотя не скажу, что ей повезло больше, чем папе. У нее оказался рак. Лимфома. Диагностировали слишком поздно. Четвертая стадия. Три года она боролась. Химия, облучение. – Глаза девушки повлажнели. – Отец все время был с ней рядом и всячески поддерживал. А когда она… – девушка моргнула и сделала над собой усилие, – она ушла, отец впал в натуральную депрессию. Он не мог ничего: ни работать, ни отдыхать нормально, ни даже следить за собой.

– Выпивал?

– Сначала – да, мы думали, что дело в спиртном. Ушел, дескать, в запой, потом похмелье, и все такое. Но, во-первых, раньше он никогда проблем с алкоголем не имел. А главное, алкоголь ситуацию не объяснял. Вроде и пить он перестал, а становилось только хуже. Лежал на диване, глазами в стенку. Я уговорила его посетить психиатра. Точнее, даже привезла врача к нему – он категорически не хотел даже выходить из квартиры… И она – психиатра нам порекомендовали женщину, доктора наук, – диагностировала у отца клиническую депрессию. Знаете, – прервала Полина саму себя, – сейчас «депрессия» стало модным словом. Все кричат: ах, у меня депрессия! Ноготь сломала, и сразу: депрессия! А ведь большая депрессия – серьезное заболевание, – сказала клиентка явно с чужих слов, возможно, той самой психиатрички. – И его следует лечить. Вот и с отцом врач долго говорила наедине, а потом прописала антидепрессанты. И попросила, чтобы первое время, неделю или даже две, отец был под постоянным наблюдением кого-то из близких. Ну, я взяла отпуск и первую пару недель была с ним рядом неотлучно…

Я пометил для себя, что Порецкая, рассказывая об уходе за отцом, использует единственное число: «я взяла отпуск», «я привезла врача» и так далее. Что, спрашивается, делала в это время ее сестра?

– И что же отец? Выздоровел?

– Да! Совершенно! Через две недели пошел на работу как ни в чем не бывало. Он, конечно, продолжал наблюдаться у врача, но стал сам ездить к ней в медцентр. Она уменьшила ему схему, но принимать антидепрессанты, сказала, нужно долго. Однако месяца через четыре он их и вовсе бросил. И чувствовал себя превосходно.

– А какие именно таблеточки он принимал?

– А вы что, в них разбираетесь?

– Я разбираюсь очень во многом, Полина. – Фу, прозвучало ужасно. Нет, я определенно распускал перед ней хвост, пусть непроизвольно.

Девушка усмехнулась и молвила:

– Ему прописали ***. И ***. И ***. В конце концов, именно эти таблетки его и сгубили.

– Он что, покончил с собой с их помощью?

– В полиции считают, что да. Но я не верю, что он сам это сделал. Ему – помогли.

– А чем занимался по жизни ваш батюшка?

– По образованию он инженер-энергетик, занимал хороший пост в крупной госкомпании, поэтому, конечно, и он, и все мы держали в тайне род его болезни, и я бы и вас тоже попросила не распространяться об этом…

– Тайна клиентов – наш приоритет, – с глубокомысленным видом откликнулся я и подумал, что прозвучало прямо-таки как слоган: «Детективное агентство «Павел»! Тайны клиентов – наш приоритет!» Определенно я стремился произвести на девчонку впечатление. Как говаривала моя маменька: «Натуру в штаны не спрячешь».

– Теперь расскажите мне о другом: после смерти вашего батюшки кто ему наследует?

Тут девушка явно занервничала:

– Наследуем мы с сестрой.

– Только вы двое?

– Да. В равных долях.

– Было завещание?

– Нет. Но так ведь по закону полагается, верно? Других наследников, кроме нас, не имеется. Мама умерла; бабушка с дедушкой, отцовские родители, тоже ушли довольно давно. Других детей у отца не было. Значит, сейчас мы с Юлькой наследуем поровну.

– Много ли того наследства?

– Вы беретесь за мое дело? – глянула она мне прямо в глаза.

– Да.

– Значит, в нашем с вами контракте наверняка будет пункт о неразглашении.

– Естественно.

– Тогда я вам скажу. Отец наш был человеком небедным. Он два дома за границей купил и на нас с Юлькой записал. Один в Испании, в Каталонии, на меня. Второй, во Франции, – на сестру. Мы, естественно, спрашивали его, какая примерно стоимость. Тогда, десять лет назад, в момент приобретения, когда все было еще хорошо и с ним, и с мамой, он сказал, что цена каждого дома около «лимона» евро. Плюс – две квартиры нам с сестрой обеим в Москве сделал. Квартиры не самые блестящие и в плохих районах, Юлии Игоревне вообще неважная досталась, в Гольянове. Мама его убеждала, что лучше бы он нам здесь более качественное жилье купил, чем в заграничную недвижку вкладываться. Но он же упрямый, говорил: «Выйдем на пенсию, будем к дочуркам в гости ездить. Месяц – на Коста-Брава, месяц – на Лазурке». Вот и попутешествовали. На кладбище к ним обоим теперь ездим.

– Но упомянутая вами недвижимость, как я понимаю, и без того на вас с Юлией Игоревной записана? А что вы после смерти отца наследуете?

– Квартира в Москве ему принадлежала, по нынешним временам – почти что в центре, на Ленинградском проспекте, в районе «Аэропорта». Дача в Краево, в тридцати километрах от МКАДа. На счетах, как оказалось, у него скопилось миллиона три рублей в общей сложности. Плюс мамины драгоценности, которые он все бережно сохранил.

– Значит, получается, что самые заинтересованные персоны в смерти вашего отца – вы с сестрой, так?

Она дернулась. Потом протянула:

– Я-то нет.

– А кто – да? На сестрицу вашу Юлию намекаете?

– Что уж тут намекать! В открытую говорю. Хотя, конечно, вряд ли она сама, своими руками, но… Как говорится, кому выгодно… Понимаете, именно с Юлькой у отца страшный раздор случился. Все из-за Костика, мужа ее нынешнего. Короче, она с ним давно начала встречаться. А он какой-то мутный. Провинциал, приехал из Кировской области. Образования толком нет. Работает – пластиковые окна вставляет, но не работяга, слава богу, а что-то вроде прораба. Разводит клиентов на заказы, обмеры всякие делает, потом качество проверяет, а если какие претензии – с заказчиками улаживает. Короче, непонятно, что она в нем нашла, даже мне в свое время Юлька внятно не сумела объяснить, когда у нас еще доверительные отношения были. Присушил ее чем-то. Хотя ничего особенного. Бледный тип с верткими глазами. Хотя смазливый, конечно. И подкачанный. Но ни одеваться толком не умеет, ни вести себя в обществе. Короче, когда он появился, родители (а он давно у Юльки в жизни возник, мама еще жива была) довольно резко ей высказывали, что он ей не пара. Да и я в подобном ключе выражалась. А она взбрыкнула и говорит: не ваше дело, жизнь – моя: как хочу ее строю, с кем хочу – встречаюсь… Ну, и продолжала с ним жить. А тут как раз с мамой все завертелось, не до Юльки и тем более ее Костика стало. А потом мамочка ушла – два с небольшим года назад, в мае, цвели тюльпаны, вишни, а мы ее схоронили. Потом с отцом эта неприятность…

– Вы говорили – вы за ним ухаживали? А Юля? Она что, обиду затаила? За то, что ее избранника не приняли?

– Ну, если честно, я всегда как-то ближе с отцом была, Юлька – с мамой. А потом она несерьезно к его заболеванию отнеслась: «Подумаешь, депрессия! Всем тяжело! Пусть возьмет себя в руки! Он же мужик!» В итоге отец выправился, но, если честно, трещина между ними осталась. Папа наш довольно самолюбивый был и обидчивый. А затем случилась одна история. Как раз на Новый год. Не на этот, а на прошлый, полтора года назад. У нас, когда мама еще жива была, сложилась традиция: встречать всем вместе, на даче. Иногда друзей приглашали – родители или мы, но далеко не часто и самых, что называется, отборных. А чаще были вчетвером. Мама готовила разные вкусняшки, мы с Юлькой подключались, иногда отец тоже что-то изображал по кулинарной части. И вот на позапрошлый Новый год отец предложил эту традицию продолжить. Он как раз от своей депрессухи оправился, от лекарств отдохнул, в хорошем настроении пребывал. Боль от ухода мамы слегка смягчилась. Ну, и предложил нам собраться, как в былые времена, – мы ведь даже предыдущее Новогодье вместе встречали, когда мамочка совсем плоха была: обритая, худая, с кислородным баллоном… Конечно, нам ее ужасно не хватало, и горько было на том же месте встречаться, но раз отец сказал – значит, надо. Нас мама в таком патриархальном, антифеминистическом духе воспитывала: мужчина в доме глава, он всегда прав, его следует слушаться. Короче, собрались мы на даче. Она на востоке от Москвы расположена, в месте сейчас совсем не модном. Но родители домик и участок там купили, лишь только Юлька родилась, в самом конце советских времен, когда и выбирать особо не из чего было. Потом, со временем, отец там, в Краеве, новый дом отстроил. У нас с сестрой там все детство прошло, столько воспоминаний. Сосны, лес, речка… В общем, тридцать первого декабря я пораньше на дачу приехала, прямо с утра, отцу помочь. В тот год тридцать первое число на выходной выпало. Отец пребывал в прекрасном настроении, смеялся, шутил. Ну, нарядили мы с ним вместе елки – одну настоящую, что прямо на участке растет, а другую – дома, пластиковую. Стали резать неизбежный оливье. Очень хорошо себя чувствовали, и я радовалась, что у батяни депрессуха его прошла, как не бывало. Отец предложил немного выпить, проводить старый год. Смешали по коктейлю. Короче, радовались – но вот только Юльки все не было. Обещала она в пять приехать, максимум в шесть – а вот уже семь, восемь вечера… Ну, мы с отцом привыкли, что она непунктуальная, но все равно: три часа опоздания – это ни в какие ворота не лезет. Я ей стала звонить – она трубку не берет. Наконец, является. Уже в десять вечера. И не одна.

Порецкая сделала театральную паузу и, так как я не переспросил, вывалила сама:

– С ним. С Костиком.

– С тем самым типом, коего ваши родители категорически не одобрили?

– Именно.

– А вы ждали, что она с ним придет?

– Нет! И разговора такого не было!

– А вы, Полина? Вы-то были одна?

– Ну конечно!

– И часто вы лично своих избранников в дом приводили? Да на Новый год?

– Я – два раза, точно помню. Но не в тот день.

– А сестра?

– Она – всего однажды, на первом курсе. Тогда родителям ее ухажер тоже не понравился, они его за столом зачморили, Юлька потом плакала.