– Извини, Еленочка, – сказал папа извиняющимся голосом, – я сам им позвоню, скажу, что мы задержимся… Наташенька, слышу, рыбкой пахнет? Ну-ка, положи мне! На приемы нужно приходить сытым, а то захмелеешь сразу…

Папа накинулся на рыбу с кунжутом, аппетитно захрустел салатным огурчиком. Наташа бдительно следила, чтобы хватило и хлеба и сока и чтобы добавки вовремя подложить.

– Умница, вкуснота необыкновенная, – похвалил отец. – Свежую рыбу, что ли, купила?

– Не, обычная, мороженая. С рынка, дешевая…

– Да, ты у нас специалист!.. Насчет всякой дешевки…

– Что ты хочешь сказать? – подозрительно поинтересовалась мама.

Папа лукаво прищурился. Заговорил нараспев, будто бы читал по написанному:

– «Весной всем нам хочется выглядеть по-весеннему. Чтобы глаза сияли и волосы блестели. Но красота нынче дорого стоит. Стрижка в дорогом салоне может обойтись в сто долларов, а визит к косметологу уничтожит месячную зарплату. Наш корреспондент Наталья Нарышкина рассказывает, как привести себя в порядок, если в кошельке у вас негусто…»

– Да ты что, пап! Вышла, да? – просияла Наташа.

– В коридоре газета. На полполосы тебя разверстали.

Наталья ринулась в коридор. Вот они, «Молодежные вести». На восьмой полосе рубрика «Женский клуб». Репортаж с Недели высокой моды, тест «Умеешь ли ты удержать мужчину?» и ее, Наташина, «Красота по дешевке». Как солидно смотрится! И не сократили почти!

Пока Наташа упивалась, перечитывая первую свою статью, опубликованную не в многотиражке, а в центральной – подумать только, в центральной! – газете, Елена Витальевна вполголоса спросила мужа:

– Это ты ей устроил?

Максим Петрович энергично помотал головой:

– Нет, не читал даже. Мне ли в красоте разбираться? Тем более по дешевке!..

Он не стал рассказывать жене, что с месяц назад позвонил сотруднику «Вестей» Диме Полуянову. Когда-то Дима начинал стажером, мальчиком на побегушках, у журналиста-международника Нарышкина. Нынче Полуянов повзрослел, расписался, дорос до завотделом и замахивался на стремительную карьеру. Но своего учителя, Максима Петровича Нарышкина, новоиспеченный завотделом не забыл. Обещал присмотреть за молодым поколением – чтобы и помогли, и подредактировали, и напечатали.

– И еще. Смотри мне, без этих штук, – предостерег Полуянова Максим Петрович. Он прекрасно помнил, как глупо хихикали молодайки из отдела писем, когда к ним заглядывал его юный помощник Димочка.

– Что вы, ваша дочь для меня – все равно что святая. – Полуянов мучительно пытался вспомнить, кто из многочисленных газетных практиканток носит гордую фамилию Нарышкина.

…Родители давно ушли на свой прием. Наташа перемыла посуду и тоже походила полчаса с маской Клеопатры. Потом накрасила глаза и сделала себе новую прическу – собрала волосы в хвостик, но не как обычно, а на боку. Получилось задорно и стильно.

Позвонил Костик:

– Ну че, кино – кабак – казино?

Этот вопрос он задавал ей каждый вечер. Однако в кабаки и тем более в казино они не ходили. Денег у Кости не водилось, а когда вдруг заводились, он тратил их не на Наташу, а на предмет своей подлинной любви – мотоцикл «Ямаха». О его лошадиных силах, скорости и какой-то там приемистости он мог говорить часами, до полного Наташиного изнеможения. Денежных костиковских крох, что не сжирало железное чудище, никак не могло хватить даже на самое скромное кафе. Разве что на кино – ну а фильмов интересных на этой неделе не показывают. Стало быть, единственное доступное ей сегодня с Костей развлечение – пролететь на скорости двести пятьдесят километров в час по Кольцевой дороге. Благодарю покорно. Наташе не нравились полеты за спиной у Костика. Кружилась голова, тряслись поджилки… А недавно она услышала по телевизору, что девушку, сидевшую за спиной эдакого дикого ездюка, сдуло бешеным скоростным ветром и шмякнуло об асфальт. Милое развлеченьице.

Поэтому Наташа ответила Косте неожиданно грубо:

– Знаешь что, Костик! Ты бы придумал что-нибудь новенькое!

– Да я ж шучу!

– Вот-вот, и шутки свои обнови!

Она положила трубку. Пожала плечами. Что это с ней сегодня? Не поленилась заглянуть в свой медицинский календарик. Мама научила ее связывать плохое настроение с критическими днями. Но до критических дней еще далеко.

«Просто Костик этот – дебил стоеросовый! Дебил на сто лошадиных сил!.. И мое настроение тут ни при чем».

Наталья прилегла на диван и еще раз перечитала свою статью в «Молвестях». Хорошо получилось! Надо позвонить Дмитрию Полуянову. Сказать «спасибо». И, может быть, намекнуть, что у нее сегодня – свободный вечер.

Но Диму ее свободный вечер не интересовал. В его квартире угадывалось веселье. Он вежливо выслушал ее благодарности и поспешил положить трубку. «Конечно, всех хороших мужиков уже разобрали…» – грустно подумала Наташа.

Она вздохнула. Распустила свой экспериментальный боковой хвостик и тщательно стерла макияж. Оставалось коротать вечер в обнимку с «Лекциями по русской литературе» Набокова. Наташа прошла в мамин кабинет, зажгла лампу с зеленым абажуром – под ней особенно хорошо читать – и открыла главу о Гоголе.

Наташа Нарышкина. Спустя два дня —

17 апреля, понедельник.

13.00.

Бирюзовые джинсы в обтяжку – стройные ноги позволяют. На левой коленке – вышивка, ромашка на толстом стебле. В лепестках цветка проглядывает голое тело. Ярко-зеленая футболка. Волосы треплются во все стороны – правильно, сейчас мода такая.

«Они просто обязаны заказать такой девушке пропуск», – убеждала себя Наталья. Почему-то она всегда боялась, что не закажут… Но сегодня, уверена, все будет хорошо.

Наташа бодро подошла к бюро пропусков, снисходительно взглянула на очереденку у местного телефона. Протянула паспорт неулыбчивой девушке: «Мне – в «Молодежные вести».

Хорошо, черт возьми, звучит! Гордо! Не «Пульс Тушина» – а «Молодежные вести»!

Заокошечная девица поводила пальцем по списку:

– Нарышкина? Нет такой.

– Быть не может, посмотрите еще раз!

Пропускная мамзель окрысилась:

– Я читать умею! – Ей явно не понравилась Наташа, сияющая весной и глазами. – Нет пропуска, говорю!

Ну вот, все насмарку. А она ведь с утра уверенную походку тренировала. Прижималась спиной к стенке, клала на голову том «Акушерства и гинекологии», а затем этакой шпалой дефилировала по квартире, чтобы выпрямить спину и расправить плечи. Но какая уж тут королевская походка, если тебе даже пропуск заказать забывают. А обещали ведь, что закажут. Еще в четверг обещали.

Наташа пристроилась в хвост очереди к местному телефону. Набрала номер шефини, Марины Евгеньевны Кленовой – не отвечает. А говорила, что будет весь день. Позвонила в приемную. Ей оптимистично сообщили, что «Кленова где-то внутри…».

– Где именно?

– Ну, вы спросили!..

– А вы пропуск мне не закажете? – Голос предательски дрогнул.

– Как фамилия? Нарышкина? Ждите, поднесут.

Наташа принялась добросовестно ждать. Милиционер на посту одобрительно ощупывал взглядом ее узкие джинсы, но пройти не предлагал. А мимо шустро пробегали причастные – совсем молодые парни и девчонки. Они демонстрировали постовому темно-бордовые книжицы с магическим ПРЕССА. «Сколько народу может втиснуться в лифт?» – Наташа поедала их завистливым взглядом.

Прождав минут двадцать, Наталья снова позвонила Марине Евгеньевне. Слава богу, занято. Значит, подошла. Игнорируя бурчание очереди, она накручивала и накручивала диск. Ура, длинные гудки!.. И опять трубку никто не взял. Да что же это такое!

И тут Наташа увидела Полуянова. Дмитрий на ходу пытался соорудить нечто вроде прически, старательно приглаживал пальцами разлохматившуюся шевелюру. Она бросилась навстречу:

– Дима, здравствуйте!

Он отчего-то вздрогнул. Уставился непонимающе:

– Вы это мне?

Очередь у телефона смаковала бесплатное шоу.

Наташа покраснела. Пролепетала:

– Я – Нарышкина…

Он еще секунду соображал. Наконец вспомнил:

– А, Максима Петровича дочка!

Вот так вот. Дочка Нарышкина. Что ж она, ей-богу, до пенсии будет ходить с этим клеймом?! Папка ведь обещал, что не станет соваться в ее дела! Что она будет делать свою жизнь сама!

Полуянова зрители у бюро пропусков не смущали. Он подхватил Наташу под руку:

– Пропуска ждешь? Ну, это ты зря.

Он кивнул милиционеру:

– Пропустим крошку? Она ко мне. Молодая, но уже много всем наобещавшая журналистка.

Наташа бордово покраснела. Постовой ревниво взглянул на Полуянова и неохотно кивнул.

Они поднялись на шестой этаж. В лифте Дмитрий сказал:

– Это ты ничего написала… Про Неделю высокой моды. Хит сезона – голое пузо, да?

– Это не я… Я про дешевые парикмахерские писала, – пробормотала Наташа.

– Ну, тоже ничего получилось, – не смутился Дима. – Зайдешь ко мне? Кофейку дернем?

В Наташиной сумке лежала коробка конфет. Она приготовила ее для Марины Кленовой, завотделом женских проблем. Но раз та где-то бегает… И даже пропуск ей не заказала…

Дима отпер свой кабинет. Наташа чуть не задохнулась – в нос бросился запах пыли и застарелых окурков. Стаканы оказались грязными. Единственный гостевой стул завален газетами.

Газеты Полуянов сбросил на пол, на стаканы подул, а один из них, Наташин, даже протер носовым платком. Вода грелась в старинном железном чайнике, банку с кофе Дмитрий выудил из-под стола.

– Ну, рассказывай, – деловито-рассеянно обратился к ней Дима, когда кофе был налит, а конфеты распечатаны. – Мысли, идеи, творческие планы? Как будем жить дальше?

Жить дальше?

– Ну, я хотела бы… – Наташа замялась, – …хотела бы… – и выпалила, как с мостика в холодную воду, совсем даже и не то, что собиралась сказать, – хотела бы стать, как вы!

Дима хмыкнул. Непонятно, смешно ему или приятно.

– Ты столько, сколько я, сроду не выпьешь, – подмигнул он. – Но я не о том спрашиваю. – Полуянов обволок ее томным взглядом: – Откуда ты такая красивая?

О чем он говорит, ей-богу!

Наталья начала злиться. И выпалила:

– Мама с папой хорошо постарались. Вот так и получилась!

Он засмеялся. Похвалил:

– Молодец, языкастая.

Ловко выискал в коробке конфету с ликерной начинкой, кинул в рот, отсалютовал ей кофейной чашкой. Наташа краснела под его взглядом.

В кабинет заглянула Марина Евгеньевна Кленова, руководитель женского отдела. Замерла на пороге:

– Ба! Да у вас тут интим! – Она въедливо уставилась на Наталью: – Я вас, девушка, кстати, с утра жду!

Ага, ждет: ни пропуска нет на вахте, ни телефон у нее не отвечает.

– Дима меня провел. Пропуска ведь не было, – вежливо ответила Наташа, покраснев.

– Звонить надо насчет пропуска!

– Вы же в четверг обещали…

Полуянов и Кленова обменялись непонимающими взглядами.

– Четверг-то когда был! – объяснил ей Дмитрий.

Нет, никак она не поймет этот мир журналистов. Не врубится в него. Кленова же сама обещала, что в понедельник, то есть сегодня, закажет пропуск без всяких дополнительных звонков. Никто ее за язык не тянул. Зачем было зря трепаться?

– Подсказывает мне моя женская интуиция, – Кленова ехидно посмотрела на Наталью, – что ты, Полуянов, лопаешь конфеты, предназначенные совсем не тебе.

– Угощайся, – Дима не смутился и сделал широкий жест. Та пожала плечами:

– Угоститься-то я угощусь…

Наташе показалось, что Марина Евгеньевна оскорблена. Кленова выцепила из коробки конфету и вышла, даже не взглянув на Нарышкину.

– М-да, я тебе не завидую, – прокомментировал Дима.

– В чем дело-то? – не поняла Наташа.

– Да похоже, что теперь ты ко мне переходишь. В отдел расследований. Это посложней, чем про парикмахерские писать…

– Почему?

– Да потому, что женский отдел тебя больше печатать не будет. Кажется, приревновала тебя ко мне Кленова, – объяснил Дима. – И больше возиться с тобой, юным дарованием, не станет.

Вот так! Из-за какой-то коробки конфет! Неужели это для нее важно?! Конфеты – а не то, как я работаю?! А ведь я придумала – сама! – столько тем! И писать у меня получалось!.. Я же хотела предложить Марине Евгеньевне тему про занятия шейпингом! И про то, как выгодно можно прибарахлиться в магазинах секонд-хенд!

Полуянов задумался:

– Что мне теперь с тобой делать-то, Нарышкина?

Он залпом допил кофе, закусил очередной конфетой. Задумался вслух:

– В СИЗО тебя не пошлешь… В мэрию – тоже, чиновники замордуют… Ага, вот что. Записывай адрес… Это бесплатная столовка для бомжей. Съездишь, поговоришь с людьми. Завсегдатаи – кто они, откуда? Поваров расспроси, директора. Инциденты, смешные истории. Двести строк. Поняла?

Она торопливо записывала: повара, инциденты, смешные истории…

Полуянов хмыкнул:

– Да не пиши ты это, на месте сама разберешься. И вот еще что. За руку с ними не здоровайся. Вернешься домой – душ сразу прими. А то вшей, не дай бог, подцепишь. Или туберкулез… Давай действуй. И папе привет.

…Наташа не спеша шла к метро. Она отчетливо понимала, что ей совсем не хочется писать про бомжей…

Многие мужчины оборачивались ей вслед. Особо активные приставали с разговорами. Какой-то кавказец попросил «падарыть рамашку со штанов». Притормозил глыбоподобный джип. Оттуда крикнули: «Лапуля, поехали с нами!» Она отвернулась.

Бомжи, наверно, тоже клеиться к ней будут… Вот спасибо этому Полуянову! Задание так задание! Он, наверно, специально над ней издевается!

«Не везет мне с мужиками», – переживала Наталья.

Навстречу ей попался молодой загорелый парень. Высокий, глаза сияют, думает о чем-то приятном. И без обручального кольца.

«А вот такие со мной не знакомятся. Мне одни бомжи достаются», – грустно подумала Наталья.

Молодой человек действительно не стал с ней знакомиться. Только перехватил ее взгляд и широко улыбнулся.

Это был Алексей Данилов.

Алексей Данилов.

То же самое время.

В этой части Москвы легче найти костюм от «Хьюго Босса» за три штуки баксов, чем бесплатную парковку.

Я тормознул свой рыдван прямо на Тверской и опрометью, пока не подошел парковщик, выскочил из кабины. Не так жалко червонца за стоянку, как неохота подкармливать лбов-бездельников.

Спустя минуту, проходя Камергерским переулком, вспомнил, что забыл забрать из салона магнитолу. Ну, ничего, авось в ста метрах от Кремля никто на мой «Феррари» не покусится.

Сказать, что я не волновался перед визитом в издательство, было бы чистой воды враньем. Конечно же, волновался. Но в то же время я шел туда не просителем, а победителем. И от этого победительно, гоголем, поглядывал на прохожих. В основном на девушек, конечно.

Весна в этом году пришла стремительно. Уставшие от долгой зимы женщины посбрасывали свои меховые шкуры и на радостях открыли нескромным взорам даже больше, чем могли рассчитывать мужчины. Вдруг откуда-то явились коротюсенькие юбки, длиннющие ножки, обнаженные ручки и шейки, облегающие бюсты майки… Было на что поглядывать гоголем – Гоголем, только что опубликовавшим свои «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Я миновал «Книжную лавку писателей», бесчисленные книжные развалы и магазин «Педкнига». Свернул на Дмитровку. Дом номер восемь был вторым от угла. Подъезды, похоже, таились во дворе. Я завернул туда.

Миновав могильно холодную подворотню, очутился во дворе. Он оказался неожиданно большим, типично старомосковским. Асфальтовый колодец, высокие окна, облупленные стены, шесть или семь этажей. Ни единого человека во дворе. Две брошенные машины: одна, «жигуленок» с разбитыми стеклами, вся раскурочена; другая, старая «Волга», вросла спущенными шинами в землю. В двух ржавых мусорных контейнерах громоздились горы строительного мусора. Было так тихо, что хотелось зажмуриться. Толстые стены дома поглощали все звуки улицы. Возле одного из подъездов с настежь распахнутыми дверями высилась груда битого камня, а поверх нее – выломанные оконные рамы.

Болталась под ветром занавеска открытого окна на третьем этаже. Солнце равнодушно жарило сверху, солнечный зайчик от немытого стекла скакал по стенам. Из-за этого двор выглядел еще бесприютней. Ни единого человека, ни одного звука.

Я достал из кармана письмо и сверился с адресом. Нет, никакой ошибки. Большая Дмитровка, восемь, пятый подъезд… Спросить, где это, решительно не у кого. Ближе всего к подворотне оказался подъезд номер три… Я прошел дальше. Рядом почему-то подъезд, помеченный цифрой «шесть»… Из парадного вышмыгнула кошка и ракетой унеслась вдоль стены… Я подошел к следующему подъезду. Номер два… Где же, черт возьми, мой – пятый? Я остановился, огляделся. По-прежнему во дворе было так тихо, как никогда, даже зимой, не бывает ни на природе, ни в городе – только в брошенном доме, оставленном жителями перед приходом неприятельского войска… Странный холодок пробежал по моей спине, пошевелил волосы на затылке. Я не выдержал напряжения, быстрыми шагами вышел к центру двора и посмотрел сквозь подворотню назад, на улицу. Там как ни в чем не бывало проезжали сверкающие лимузины, проходили мимо амбразуры подворотни беззаботные люди.

Я огляделся по сторонам. Безлюдье двора все еще выглядело пугающим. Где-то в доме с лесопильным звуком вдруг заработала циклевочная машина. Я дернулся и обернулся на звук. И тут на стене заметил большую надпись (странно, как я не увидел ее раньше?) белой краской или мелом: ПОДЪ. 5. Написано неровными, корявыми буквами. Я подивился способу сокращения: точка стояла не после буквы Д, а после твердого знака – будто бы кто-то захотел написать слово целиком, да бросил, или у него не выдержали нервы. Подъезд, подле которого располагалась надпись, выглядел таким же заброшенным, что и остальные. Одна створка двери отсутствовала, другая висела на единственной петле. На щербатых ступеньках валялось штукатурное крошево. Темнота и тишина подъезда словно притягивали меня. «Ах, вот вы где прячетесь», – сказал я вслух, подбадривая сам себя. Звук собственного голоса показался мне фальшивым. Я бодро направился к входу.

Странно, но даже тени мысли о том, что я стал жертвой чьего-то розыгрыша, у меня не возникло. Перед тем как войти, я на прощание оглянулся. Светило солнце, было тихо-тихо, и брошенный дом, казалось, усмехался всеми своими окнами. Я и представить себе не мог, что в самом центре Москвы увижу этакую разруху.

Я вошел в прохладный темный подъезд. Под ногами заскрипело: крошки кирпича, куски штукатурки… Сквозь не мытые вечность стекла парадного просачивался тусклый свет. Я сторожко прошел первый пролет. Перила висели, скособочась. На площадке первого этажа стояла стремянка. Она была вся заляпана молодой известкой. А единственная дверь, имевшаяся на лестничной клетке, выглядела неожиданно щегольски: железная, обитая дерматином, с «глазком». Рядом на стене помещалась кнопка звонка-домофона. Ни номера, ни названия учреждения я ни на двери, ни около не заметил, но само явление современной двери среди разрухи несказанно ободрило меня. Значит, подумал я, ничего страшного. Просто старый дом сдают мелким фирмам по частям – а те сами потихоньку наводят в нем порядок.

Я взбежал по мощной парадной лестнице на второй этаж. Площадка второго этажа пребывала в запустении. Сквозь разбитые двери и справа, и слева виднелись две квартиры. Полы устелены мусором. В квартире направо валяется в неудобной позе кукла без одной ноги.

Я махнул еще на два пролета вверх. Ноги сами заставляли меня прыгать через две ступеньки. Я слегка запыхался. На лестничной клетке третьего этажа снова остановился. Здесь также помещались две квартиры, и обе они тоже оказались заброшенными. Правда, по полу, некогда устланному щегольской плиткой (теперь изрядно побитой), тянулись направо и налево электрические провода. Из левой квартиры я вдруг услышал человеческие голоса. Я замер. Говорили на каком-то гортанном наречии. Язык мне был незнаком. Что-то восточное: турки, азербайджанцы, дагестанцы? А может быть, персы, иудеи, древние ассирийцы?