– Она не «лох». Она – «лахудра»! – И он зашелся в хохоте, довольный собственным остроумием.

* * *

Таня достала из старинного чемодана большой, тугой, завернутый в бумагу и завязанный веревками рулон. Тяжелый. Что это – картины? Тогда это – потом… Она отложила рулон и взяла объемистый пакет, также обвернутый бумагой и перепоясанный бечевками. Приподняла его. Он был тяжел.

С него и начнем. Таня взрезала веревки. Потом, не жалея, разорвала бумагу. Посветила фонариком.

Значит, действительно правда…

В луче фонаря матово переливалось золото. Вспыхивали острые лучи драгоценных камней. Блистало изумительной красоты драгоценное яйцо.

* * *

Позвонил Рустам. Куцый схватил трубку как ошпаренный, не успев отключить громкую связь.

– Ну?

– Она на молу.

– Что делает?

– А я знаю?! Не видно же…

– Мудак! – вздохнул Рустам и швырнул трубку.

Мрамор с тайным злорадством слушал, как его напарника унижает по телефону более сильный господин.

* * *

Валера положил трубку, только когда у Таниного телефона окончательно сели батарейки. Он сумел дать ей все – кажется, все? – инструкции. Напоследок сказал, что все будет хорошо, чтобы она не волновалась, что он ее очень-очень любит… Сказал… Да что слова! Ему надо было быть с ней!

Ох, старый я, толстый дурак!..

Ходасевич сразу же набрал другой номер.

Полковника Козьмина дома не оказалось. Жена с видимым неудовольствием сказала, чтобы ему звонили на работу, и бросила трубку.

Отдуваясь и прикуривая пятидесятую за день сигарету, Валерий Петрович позвонил Козьмину на службу.

Телефон Козьмина не отвечал.

* * *

«Приглашаем южнороссийцев и гостей нашего города совершить увлекательную морскую прогулку, полюбоваться ночным морем, удивительными видами города…» – доносилось от морвокзала.

Таня сидела на холодном камне волнолома и тупо смотрела на содержимое пакета.

Значит, все правда? Она богата?

И что дальше?

Таня взрезала длинный, туго свернутый рулон. Развернула оберточную бумагу.

Там были переложенные плотной бумагой холсты. Подсвечивая фонариком, Таня просмотрела их.

Какие-то разноцветные прямоугольники, треугольники, круги…

Таня не была знатоком живописи. Да и фонарик светил тускло. Но хаживала она в картинные галереи, хаживала, да и было у нее обостренное чутье настоящего – в жизни ли, в искусстве ли… Поэтому даже ее скромных искусствоведческих знаний и блеклого света карманного фонаря было довольно, чтобы понять – нет, не понять, скорее почувствовать: это настоящие шедевры. Вот Малевич. Еще Малевич. Это, похоже, Кандинский. Это – Ларионов, что ли? Или Кончаловский? А вот, по-моему, Пастернак… Холстов было не меньше пятнадцати. Неужто в самом деле подлинники? Это же целое состояние!

Таня, уже в азарте, взрезала следующий пакет. Книги. Отпечатаны на плохой бумаге со щепками. Сверху лежал «Садок судей». На обложке – футуристический рисунок. Тоже недешевые вещицы… Дальше!

Таня вскрыла следующий пакет.

Перевязанные ниткой, лежали несколько пачек долларов. Зеленые, довольно ветхие стодолларовые купюры…

Доллары?

Обмирая от странного предчувствия, не понимая, что происходит, Татьяна открыла последний, самый объемистый сверток.

Там опять были деньги. Пачки денег. Они были большие, аккуратно перехваченные резинками. В свете фонарика желтела бумага. Вычурные цифры гласили: «сто рублей». А на каждой банкноте замер мраморный Ленин.

* * *

На таможне сегодня опять дежурил рыжий Илюха. «Убила бы гада!» – злобно подумала Зойка. Илюха со своими отвратительными веснушками и повадками деревенского мента вызывал у нее дикое отвращение. Гнида, заморыш, потаскун несчастный! Взять бы твое это… естество да и скормить моему Анхелю! (Анхелем звали Зоиного ротвейлера.)

Илюха давно уже прикапывался к ней. Каждый рейс жарко дышал в ухо: «А несогласных – можем того… и обшмонать…»

Знает же, гад, что у нее, как и у многих других, куча долларов без декларации. Только стоит у него не на всех – ее выбрал, Зою…

– Вот говно! – пробормотала она вполголоса.

– Простите, это вы не мне? – поинтересовалась стоявшая рядом девушка.

Зоя мельком взглянула на незнакомое лицо и испуганные глаза – похоже, с ними едет новенькая.

– Не тебе, не тебе… Тому вон, гаду, – она кивнула на Илюху.

Илюха, лоснящийся и рыжий, в своей идиотской форме, тоже заметил Зою, взглянул на часы и похотливо ей подмигнул: времени, мол, до отхода хватит.

* * *

Таня чувствовала себя абсолютно чужой в этой толпе «челноков». Казалось, здесь все друг друга знают. Весело перекликаются, предвкушая веселую и пьяную дорогу. Да и таможня у них, видно, своя, купленая – вон как каждый проходящий шутит с этим рыжим парнем в синей форме. Да, здесь все свои. А ее, новичка, тут-то сразу прищучат! С ее картинами супрематистов, бриллиантами, яйцом Фаберже и пачками долларов… Ну и авантюра!..

Таня изо всех сил старалась казаться естественной. Делано улыбалась. Пыталась вслушиваться в то, что быстро говорила ей соседка по очереди. У нее плохо получалось. До сознания доходили только обрывки слов.

Вот и ее очередь.

– Гражданка, пройдемте, – едва взглянув на нее острым глазом, сказал рыжий таможенник.

* * *

– Ух ты, подфартило! – радовалась Зойка.

Кажется, пронесло – Илюха запал на новенькую! Взял ее за локоток и повел в комнату для досмотра.

Знаем мы эти досмотры. Знаем, как там шмонают.

Илюху сменила толстуха Верка. Ну, это баба своя в доску, к тому же хорошо прикормленная.

– Опять едешь? – сочувственно спросила Верка.

– Опять-опять, Верочка, – на всякий случай подобострастно закивала Зойка.

Верка только головой мотнула: проходи, мол.

Паспортный контроль на турецких рейсах был простой формальностью. Виза не нужна, достаточно иметь загранпаспорт. Турки в Стамбуле сами (за десять долларов) наклеят тебе в паспорт марочку-визу. У Зойки ксива опухла уже от этих марочек.

Она мухой проскочила на теплоход и закрылась в своей каюте – до отплытия оставалось еще полчаса. Вдруг ненасытный Илюха решит еще и ее попользовать – после новенькой? Ну уж нет – она ему не откроет. Все, приятель, таможня позади, вот он, заветный штампик в декларации, где написано, что она вывозит всего пятьсот баксов. В этот раз тебе не обломится!

* * *

В девять часов вечера Куцый позвонил Рустаму сам:

– Она купила билет на «Катьку»!

– Твою мать!

Пауза. Куцый весь сжался. И – без перехода – Рустам продолжил:

– У тебя загранпаспорт с собой?

– Чего?

– Ясно. А у Мрамора?

– Так он же судимый! У него и нашего-то паспорта нет!

Рустам не дослушал. Он лихорадочно вспоминал, у кого из его людей может быть наготове загранпаспорт. Стоп! Но «Катька»-то уже через тридцать пять минут отчалит! Они не успевают! Завалить такое дело – хуже не бывает! Рустам поглубже вдохнул и снова потянулся к телефону.

* * *

Она попалась! Все. Привет семье. Ее – взяли.

Таня лихорадочно вспоминала содержимое чемодана. Все то, что она в беспорядке, кое-как, вперемешку с купленными на рынке вещами, побросала в челночные сумки.

Картины? Про них можно сказать, что покупала как копии, ничего, мол, не знаю. Задержат для искусствоведческой экспертизы. Но это, кажется, еще не статья…

Советские деньги?.. Большую их часть она сбросила с мола. Осталась одна пачка. С ними-то проще всего, они все равно уже не ходят, везу в подарок – хозяин магазинчика в Стамбуле туалет ими хочет обклеить…

Хорошо, а баксы? Штук десять там как минимум. Но баксы – это еще не уголовное дело, а административный кодекс. Или уже уголовное – из-за особо крупных размеров? Откуда ей знать, она сроду ни с каким криминалом дела не имела…

От денег и картин еще можно отмазаться… Но – как она объяснит яйцо Фаберже? Бриллиантовые подвески? Платиновые часики? Тоже скажет, что покупала как копии?!!

* * *

Илюха плотоядно осматривал новенькую. Чудо как хороша будет, если все шмотки поскидать… Что ж они, эти дуры-«челночницы», так себя уродуют, носят эти дурацкие леггинсы да мохеровые кофты? Униформа, что ли, у них такая?

Но это – не обычная «челночница». И вид у нее не наш, не южнороссийский. Столичный какой-то у нее вид. Так что ж она маскируется, под «челнока» простого косит?

И нервничает девка. Ох как нервничает. Пытается скрыть – да все равно наметанному глазу это видно.

Значит, что-то везет. Наркоту? Из России – в Стамбул? Маршрут странный. Хотя чего не бывает… А может, что вернее, – баксы? Или золотишко?

Илюха приступил к обычной процедуре:

– Гражданочка, что везем?

* * *

Уже половина одиннадцатого. Мы должны были отчалить час назад.

Что, черт возьми, происходит?

Зоя курила сигарету за сигаретой. Выйти бы, спросить… А вдруг там Илюха шляется? И на нее навалится? Нет, придется здесь сидеть до последнего. Можно пока клюкнуть пивка – как, говорится, для рывка… Нет, с этой челночной работой она точно когда-нибудь спятит! Вдруг по «Катьке» сейчас идет тотальный шмон? Ведь было такое, тетки рассказывали, – когда проверяльщики из Москвы понаехали… Тогда у всех отобрали все до последнего центика. Хорошо, хоть уголовку не завели… Неужели и сегодня такая же фигня? Неужели до нее доберутся? Тогда она полный банкрот. Из ее двадцати штук баксов семнадцать были взяты в долг под десять процентов в месяц.

Зойка была «челноком» со стажем. Последним, можно сказать, из могикан. Мало их таких сейчас осталось. Вон и пароход идет полупустым. В каюте на четверых она одна.

За восемь лет чего только с ней не творили – казалось, ко всему могла привыкнуть. А до сих пор, как «лох», нервничает, когда проходит таможню, пасс-контроль – с той ли стороны, с этой. Нервничает, когда судно – вот как сейчас – все собирается отвалить, да никак не отвалит от причальной стенки.

К половине двенадцатого Зоя уже принялась за мартини. Стоят, стоят, они все еще стоят! Или уже нет? По теплоходу прошла дрожь. Зойка выглянула в иллюминатор. Между пирсом и бортом протянулась пятиметровая полоса черной воды. Ура – поехали! За это стоит выпить.

Зойка налила себе еще мартини.

В дверь робко постучали. Теперь можно открыть, Илюха точно остался на земле. Зоя рывком распахнула дверь. На пороге стояла новенькая. Бледная как смерть, но с сияющими глазами.

– Добрый вечер! – приветливо поздоровалась она. – У меня билет в эту каюту.

* * *

Как хорошо, что Зоя крепко спит! Две бутылки из-под пива стоят на полу, и мартини она выпила почти литр – Тане досталось чуть на донышке пластмассового стаканчика. Вот крепкие эти «челночницы» – сколько влить в себя могут! Можно позавидовать. Она с такого количества сразу бы кони двинула.

Таня вслушалась в мерное Зоино похрапывание. Громко окликнула ее по имени. Та даже не пошевелилась.

Таня осторожно открыла свои сумки. Пора, наконец, повнимательней посмотреть, что там лежит.