Глава 2. На чистую воду

– Может, ты лицо попроще сделаешь?

Александра ничего не отвечает, только отворачивается, чтобы господин директор её лицо не видел вообще. Лицемеры хоронят лицемера, как интересно.

Если бы Александре Маккормик сказали что она станет ненавидеть мужчину, с которым собиралась создать семью лишь за то, что он нравится её отчиму, она бы рассмеялась. Она не представляла, как сильно Джон Беккет станет похож на него. Теперь же глядя на гроб, укрытый флагом, на скорбящую толпу в парадной форме, на его рыдающую мать с орденом «посмертно» в трясущихся руках, Сандра чувствует облегчение. И даже совесть не мучает.

«Обрати внимание на этого молодого человека».

Сказал ей Маккормик на одном из светских приёмов. Спорить с отчимом было чревато.

«Называй меня отцом, Сандра. Мне не нравится, как звучит слово отчим».

Отцом, который распускал руки, который лез ей в трусы. Который довёл её мать до психлечебницы, а после до самоубийства, чтобы прибрать к рукам их семейное состояние. Чтобы прибрать к рукам её будущее. Чтобы на обломках её будущего собрать своё будущее. Директор Агентства по борьбе с наркотиками – крупнейшей сети по сбыту этих самых наркотиков во всей Восточной части страны.

Она не знала, почему всё ещё жива с такими познаниями. Может, потому что Бредфорт не верил, что у неё есть доказательства, может, потому что не верил, что у неё хватит духу свои доказательства обнародовать. Духу у неё хватит, вот только Александра не знает, кому можно доверять. А сколько раз она срывалась на крик, обвиняя его в преступлениях. «Отец» на это только устало обмахивался буклетом из психиатрической клиники. Ему хватит связей сунуть туда и её.

Бред Маккормик обложил её со всех сторон. Он оплачивал ей Медицинский Университет – единственную возможность рано или поздно выйти из этой зависимости. Он положил её под своего протеже, чтобы она не выдала его грязные тайны кому-нибудь со стороны. У неё – наследницы одной из влиятельнейших семей – за душой не было ни цента и ни одного рычага давления. Работа, учёба, курсы самообороны и анонимный клуб для переживших сексуальное насилие, разумеется, в тайне от него – длины поводка, на котором держит её Маккормик, хватает только на это.

– Мы найдём ублюдка, который сделал это, – клятвенно обещает Бредфорт не то себе, не то ей. И лицо его при этом такое одухотворенное, такое преисполненное жаждой справедливости. Тошно. Сандра сухо обнимает безутешную миссис Беккет и удаляется с кладбища, опираясь на руку личного водителя-телохранителя – с недавних пор его присутствие стало обязательным, конечно же, по приказу «отца». Пусть думают, что ей стало нехорошо.

– Как расследование продвигается?

– Не очень. Выстрел был с расстояния больше полутора миль. Скорее, всего это военный снайпер, слишком хорошая подготовка. Точку определить практически невозможно – в том месте бизнес-центр, много высотных зданий. Но парни носом роют.

– Понятно.

Джон не был в курсе дел её отчима – Бред Маккормик не любит делиться ни властью, ни знаниями, однако, и такому, как он, требовался человек, которому можно доверять. Именно в Джоне он взращивал такого человека. И именно это день за днём убивало в Сандре желание продолжать с Джоном отношения.

– К миссис Беккет?

– Нет, на работу. Не могу это выдержать.

На прощальный обед она не явится. Пусть все думают, что ей тяжело, что работа с пациентами – ее спасение и так далее по списку. Хотя на самом деле ей никак. Александра позвонит миссис Беккет лично. Она её поймёт – мать Джона была, пожалуй, самым адекватным человеком из её окружения. Она была бы прекрасной свекровью, а Джон – неплохим мужем. Он всегда был мил с ней. Если бы не куча но, главным из которых была близость к её отчиму. Двух таких она бы не вынесла – двинулась бы ко всем чертям.

Она и так едва не двинулась. Вслед за матерью. Маккормик всегда был мастером психологического давления. Он сумел убедить жену в том, что во всём, что с ней происходит, виновата только она сама. В алкоголизме, в нервных срывах, в депрессии, в биполярном расстройстве. В самоубийстве. Он убедил её, что она не способна распоряжаться своим состоянием, что она не способна воспитывать собственную дочь.

И Сандра почти поверила в это. Она верила, что он желает ей только добра. Она верила в то, что плохо ведёт себя и за это покорно несла наказание. Ей было четырнадцать, когда она гоняла в кулаке его омерзительный скользкий член, думая, что сама в этом виновата. Стоически терпела, когда он приглашал её «просто посидеть у него на коленях». Она верила, что сама его провоцирует. Проклятая сволочь. Сандра не помнит, в какой момент у неё открылись глаза, но с тех пор глухая ненависть и жажда мести придаёт её жизни смысл.

***

Кали запирает квартиру и ловит на улице такси – трястись в автобусе нет ни времени, ни желания. Прощание вышло скомканным. Кайлу позвонил брат, и он тут же скрылся в душе, а после поцеловал её в макушку и умчался, сделав два глотка кофе на бегу. Что стряслось, не сказал, да и она не стала спрашивать – растерялась.

«Выходи за меня».

Кали не успела ответить ему ничего толкового. Это было слишком неожиданно. Она и не знала, что ответить, кроме банального «я подумаю». Эта мысль зудит теперь в голове всю дорогу до бара, не даёт покоя, не позволяет сосредоточиться – Кали еле соображает, сколько нужно заплатить таксисту. Цифры в голове упорно встают шиворот навыворот – она настойчиво пытается сунуть водителю двадцать три доллара вместо тридцати двух.

Суета в «Приходе» отрезвляет её. Кали сразу же отмечает, что столы грязные, что пустые бутылки стоят в углу у входа вместе со сломанным, вероятно, об чью-то голову стулом, в ведре блестят осколки пивных кружек вместе с россыпью чипсов и сухарей. Выяснить бы, что тут произошло, но Кали знать ничего не хочет – наверное, сутки ничегонеделания взрастили в ней нездоровый пофигизм. Благо, что ещё потолок не обвалился. Без хозяйского надзора дела всегда ведутся спустя рукава.

За прошедшие сутки, пока Кали не было на рабочем месте, бар мог потерять нескольких клиентов с таким бедовым сервисом. Но какие это были сутки… Кали невольно улыбается своим воспоминаниям, чувствуя, как щёки начинают гореть. Ещё это предложение. Серьёзно ли? Насколько она успела узнать Кайла, несерьёзными его слова не бывают.

– Кали! – Нэнси зовёт её из дверей подсобки. Барменша выгружает оттуда ящики с пивом, ей помогает молодой парень. Кали его не знает, наверное, это тот самый работник, которого нанял Кайл.

– Привет, – Рейес выдавливает из себя виноватую улыбку. Барменша смотрит на неё укоризненно, мол, оставила ты меня одну на произвол судьбы, но обвинения выдвигать не спешит. Надо будет посчитать ей сверхурочные. – Надеюсь, всё нормально?

– Не совсем, – Нэнси уводит ее в сторонку, подальше за стойку, открывает журнал учёта. – Я не досчиталась вчера двух сотен. Пересчитала с утра, ещё сотни нет. У меня не маразм.

Кали чувствует, как всё внутри холодеет. Она смотрит в обеспокоенное лицо Нэнси и начинает нервничать сама. Дерьмово. Пока она бьётся за каждый цент, кто-то ворует из кассы.

Вряд ли Нэнси пытается сама себя выгородить. Она с ней с самого первого дня, у неё дочка-школьница, с мужем она давно разошлась. Нэнси нужна работа, любая работа, она не стала бы рисковать, подворовывая выручку. Нэнси – порядочный человек, несмотря на то, что порой любит приложиться к бутылке, на неё Кали подумала бы в последнюю очередь. Рейес бросает взгляд в сторону новенького, барменша её взгляд перехватывает и плечами пожимает мол, не уверена. Кайл – полицейский. Сомнительно, чтобы он привёл к ней в бар непроверенного человека. Сомнительно, что этот молодой человек хочет связываться с полицией, раз ему нужна работа.

– Я думаю, кто-то сделал дубликат ключей от сейфа и кассы. И таскает потихоньку, чтобы не спалиться.

– Кто-то из своих, – выдыхает Кали, потирая переносицу. Начинает болеть голова.

– Да, кто-то из своих, – подтверждает Нэнси, воровато осматриваясь по сторонам.

– Твою мать.

Кали опирается руками о столешницу, под тяжестью веса мышцы начинают ныть. Болят не только руки, болит спина, бедра, даже почему то шея. Кали почти год прожила без секса – натрудила с непривычки. Воспоминания о прошлой ночи снова вспыхивают перед глазами ярким пятном, Рейес отгоняет их. Надо менять замки. Опять деньги.

Она мысленно набирает список всех тех, кто вхож в бар далеко за границы стойки: кроме неё и Нэнси остаётся только Раиса и три её девочки. Или всё-таки это кто-то со стороны. Это был бы наилучший вариант. Одна лишь мысль о том, что её втихую обирает кто-то из тех, кому она доверяет, вызывает приступ бессильной ярости. Почему-то хочется плакать, хотя казалось бы, обычное дело в тех кругах, в которых ей приходится вращаться. Наверное, это Кайл Хантер заразил её своей порядочностью.

Что-то скрежечет по поверхности барной стойки. Телефон, который Кали бросила на неё, сразу как вошла, настойчиво требовал, чтобы она сняла трубку.

На душе становится теплее – Кали отчего-то уверена, что это Кайл. Хочется всё ему рассказать, поделиться подозрениями, спросить совета, пожаловаться, в конце концов. За какие-то считанные часы Кайл Хантер успел стать для неё необходимостью. Он, словно был с ней всегда. Долгие месяцы ожесточенной борьбы в одиночку забылись как-то слишком быстро, стерлись из памяти, как случайный кусок чьей-то жизни, не её жизни. Теперь всё наладится, Кали отчего-то верит в это всё больше и больше.

Рейес берёт мобильник в руки и разочарованно выдыхает. Номер ей отдалённо знаком, но именем он не обозначен.

– Привет, киса, а не расскажешь мне, с какого хера за тебя «Хантеры» впрягаются? – даже через расстояние, искаженное телефонными помехами, Кали чувствует, как гадко и сально ухмыляется Гарсия, попутно пытаясь сообразить, куда делся его номер из телефонной книги. – Ты с ними с обоими что ли ебешься? Мне чисто интересно.

– Какие «Хантеры»? О чём речь вообще? – услышав фамилию Кайла, Рейес напрягается. Почему вдруг Гарсия заговорил о нём, да ещё и так будто хорошо его знает? Почему пытается влезть ей под шкуру, почему пускает в ход свое излюбленное психологическое давление, которое всегда, а он это знает, всегда доводит её до истерики? Кали чувствует, что у неё в ушах начинает звенеть. Этот звон удаляет от неё скрипучий голос Диего. Похоже на защитную реакцию психики.

– Да ладно? «Хантеры». Два брата-акробата. Они западную сторону держат. Ты что, в раскладе не сечешь до сих пор?! Это очень херово, дорогая.

Стоит закрыть глаза, как Кали видит перед собой смазливую рожу Гарсии его тощую бороденку и маленькие блестящие глазки. Она почти видит, как он полушутливо грозит ей пальцем, выдумывая для неё, нерадивой, новые наказания и угрозы, хотя разнообразием они никогда не отличаются. У Гарсии вся жизнь вертится вокруг его члена, удивительно как с такими усохшими мозгами он держится во главе бандформирования.

– За моей спиной раздвигаешь ноги, насасываешь себе на новую «крышу», спихнуть меня хочешь, да? Расчетливая ты сучка, я прям зауважал тебя, – в его голосе слышится веселье, но Кали знает что это не так. Чем веселее Гарсия, тем хуже тем, на кого он своё веселье направляет. Он улыбается, а через секунду вытворяет такое, что после хочется бежать в подсобку и рыдать, как маленькой. Он – искусный манипулятор, и одному дьяволу известно, как Кали его ненавидит за это.

– Ты что несёшь?

– Может, передумаешь? Сравнишь, чей хер вкуснее? – его тон резко меняется на серьёзный, улыбка сменяется оскалом, она как перед собой это видит. Кали ищет взглядом стул. Хочется присесть. – Короче, ни с тебя, ни с «Хантеров» я не слезу, запоминай. А за то, что крысятничаешь, спрошу вдвойне. Можешь начинать себе зад растягивать, а то разорвешься, киса…

– Да пошёл ты нахуй! – Кали шлепает ладонью по стойке. Чертовски больно. – Нахуй ты звонишь мне, что за хуйню ты мелешь?! Приходи, забирай свои бабки и уебывай!

Гарсия точно дал бы ей по лицу, будь он рядом. Кали орёт на весь бар, не в силах больше держаться. Смысл его слов ещё не дошёл до неё, Кали хочет перестать его слова слышать, оглохнуть на худой конец, только не позволять им проникать в уши. Перед глазами снова возникает лицо Кайла, только теперь её воспоминания не так радужны.

– За тебя заплатили, киса. За два месяца вперёд. А вот за твоей чудесной задницей я приду лично. А то мне, знаешь ли, прямо завидно…

Рейес бросает телефон. Аппарат звонко удаляется о пол и пропадает в темноте под стойкой.

– Кали, ты трубку разъебала, – констатирует очевидное Нэнси и вопросительно ведёт бровью, мол, чего психуешь.

– Курица. Пизда тупая! – клянёт себя Рейес, меряя широкими шагами пространство за стойкой. Она заворачивает в подсобку. Нэнси спешно уступает ей дорогу, так и не поняв, в чей адрес прозвучали оскорбления, может в её?

Кали складывает два и два. Она помнит что фамилия Хантер, которую она прочла тогда у Кайла на значке, показалась ей смутно знакомой. С самых первых дней Раиса вводила ее в курс дела, рассказывала о «Кобрас» и Гарсии, о братьях Хантер, о «Кровавых» во главе с Дре. Кали тогда впихивала в себя информацию, не разжевывая, многое забыла или не запомнила вовсе, но ожидать, что под шкурой полицейского может оказаться один из лидеров уличной банды, она не могла. Кайл сразил её, выскреб ей мозг, заставил развесить сопли. Заставил влюбиться. И превратил в предмет торга. В оружие для их с «Кобрами» междуусобиц.

Надо съездить в квартиру и забрать оттуда вещи, пока он не вернулся домой. Репутацию дающей бабы она ему не простит – теперь отбиваться от Гарсии и его ублюдков станет вдвойне сложнее. Забрать из сейфа пистолет, купить, наконец, нормальную кобуру и не снимать его никогда. Кали толкает дверь в подсобку и рвётся в свой кабинет. В дверях кабинета она сталкивается с Гейл, та на ходу запихивает пятидесятидолларовую бумажку себе в лифчик. Блядский розовый лифчик, с торчащими нитками и пожелтевшими от долгой носки и редких стирок резинками. Дешёвый, как она сама.

Ровно на секунду в глазах Гейл вспыхивает испуг. Испуг сменяется на деланное равнодушие с нотками пренебрежения – таким взглядом она всегда смотрела на Кали, будто это Кали здесь – тертая проститутка, а она – пуп земли. Зависть, жадность, высокомерие – Кали всегда игнорировала Гейл, ей было не до её, но сейчас, когда она пытается выйти из её кабинета как ни в чём не бывало, сейчас, когда Гарсия выбил у неё почву из-под ног правдой о человеке, который стал ей дорог, у Рейес срывает тормоза.

Она хватает её за руку, дёргает на себя. Гейл в долгу не остаётся – она вырывает руку и толкает Рейес к двери. Гейл сильная – Кали ударяется спиной и затылком, но боли не чувствует, слышит только глухой, деревянный стук и грохот собственного сердца. Рейес отпружинивает от двери, словно прыгает с трамплина в воду, догоняет Гейл в три широких шага и сгребает ее жёлтые, сухие, как солома, волосы в кулак.

Ни одна не издаёт ни звука – Гейл сопит, сцепив зубы, машет руками как попало. У неё нарощенные ногти, синие, с идиотскими звездочками из блёсток – Кали чувствует, как горят царапины на щеке возле уха и на предплечье.

– Сука, – шипит Рейес и таранит её головой в грудь.

Обе с грохотом валятся на пол. Ухает забытое кем-то пластиковое ведро, падает швабра – удивительно, что ещё никто не примчался на шум. Гейл целится ей в перемотанное запястье и, услышав крик, вскакивает на ноги, пытается убежать. Кали хватает её за край блузки. Слышится треск и визг.

– Блять, это моя самая нормальная кофта, дура!

Рейес охватывает азарт. Она мстительно, зло улыбается, дёргает сильнее – в руках остаётся фиолетовый кусок шифона. Секунда заминки, и Кали встаёт на колени, следом на ноги, делает шаг назад и замах. Прямой удар кулаком в лицо заставляет Гейл закричать и завалиться на спину.