Когда Фирочка подросла, родители вместе выбирали самую хорошую еврейскую гимназию в Петербурге для своей дочери. Эта гимназия просуществовала до тех пор, пока не запретили все еврейские гимназии в стране. Там она изучала точные науки с такими же рвением и легкостью, как и гуманитарные. Но ни в коем случае она не была «синим чулком». Она была здоровой девочкой, энергичной и к тому же еще и хохотушкой. Когда ей было 14 лет, один из учителей гимназии посвятил ей стихотворение, возможно чуточку приторное, но написанное от чистого сердца:

«Глядя на вас, я по цветам тоскую,/ Мне нужно роз, нетронутых никем,/ И пышных астр, зовущих к поцелую, / И нежных хризантем./ И тем венком задумчиво украшу/ Ваш белый лоб и карие глаза,/ Чтоб не коснулись головки вашей./ Ни буря, ни гроза». /

Позднее, в беседах с Наташей, Фирочка слегка смущенно смеялась, но всегда любила цитировать это стихотворение… С точки зрения дочери, романтичный учитель верно описал лицо своей ученицы, в особенности контраст между высоким белым лбом и карими глазами. Однако сама она никогда не считала себя красивой, а если ей делали комплименты, она со смехом цитировала свою любимую Раневскую: «Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила».

* * *

Случайные заработки, забота о родных – все это влияло здоровье их отца. Фирочка рассказывала, как они ставили для своего папы тазы с теплой водой, делали ему ножные ванны и тем самым помогали ему справиться с частыми приступами «грудной жабы» (стенокардии). В 1932 году он умер от продолжительной болезни сердца в возрасте всего лишь шестидесяти трех лет. Отец оставил семью в состоянии нищеты, и не по своей вине. Он был похоронен рядом с Арончиком в бедной половине еврейского кладбища.

Наташин дедушка родился в образованной и успешной семье, а умер практически неимущим. Он на себе испытал расцвет столичной еврейской культуры и ее закат. К счастью для него, ему не дано было увидеть ее полного уничтожения.

* * *

Поэтому, когда Катюша вышла из возраста младенчества и начала запоминать события, ничего, кроме страха перед властью или ужасов бедности, ей не припоминалось. У нее не было ни малейшего представления о прошлом семьи, и рассказы угасающей матери были для нее полным откровением. Но и старшая Катюшина сестра, Фирочка, мало помнила о былом благополучии, поэтому обе они жадно слушали рассказы матери, которая все чаще останавливалась, кашляла, пила воду и задыхалась.

* * *

В один пасмурный весенний день закончились рассказы матери, которая держалась до самого конца без жалоб. Сестры осиротели. Они надеялись сохранить мать в живых до лета, а там чудодейственная природа могла помочь им в их усилиях. Но и так их героизма хватило до поздней весны. Ведь стариков в городе, по страшной статистике Гранина и Адамовича, к этому времени уже не осталось. А их мама умерла 18 апреля 1942 года. Тысячи людей умирали от голода и болезней в ту пору в Ленинграде. В большинстве своем их хоронили в братской могиле безо всякой записи, потому что у их обессиленных от голода родных не было сил похоронить своих любимых.

Когда умерла мать, Фирочка собрала все свои силы, чтобы оказать ей последние почести. Вот что написала сама Фирочка для своей внучки несколько десятилетий спустя об этом дне: «Изнуренная голодом, холодом и обстрелами женщина ходила по Гатчинской улице и останавливала каждого мужчину, обращаясь с просьбой: «Помогите сколотить гроб» – это последнее желание моей матери, которая хотела быть похороненной рядом с отцом, но не надеялась, что в блокадное время это будет возможно. Никто из тех, к которым я обращалась, не высмеял, не выругал меня, и только отвечали: «нет сил», «не можем». А я все обращалась и просила. Неужели это была я? И все же нашелся один человек, который согласился за хлебные карточки это сделать».

Но это было не единственное, чего она добилась тогда. Сестры установили гроб на все те же незаменимые саночки, Катюша осталась дома с Илюшей, а Фирочка повезла мать в последний путь на еврейское кладбище на проспект Александровской Фермы – расстояние, которое сейчас при современных видах транспорта, включая метро, занимает минимум часа полтора времени. Она знала, что за несколько дней до этого, 15 апреля, после четырехмесячного перерыва, первый трамвай прошел по Большому проспекту. Но было запрещено заносить в трамвай покойника. «К счастью» для Фирочки, весна в 1942 году наступила позднее обычного. Та первая блокадная зима была по-особому холодной и длинной. Даже в марте мороз достигал 20 градусов. И в апреле все еще лежал снег, и это «помогло» ей тащить саночки на кладбище.

Сколько времени она шла? Этого не знает никто. Известно лишь, что в тот день она была голодна больше обычного, потому что она отдала свою и Катюшину пайку хлеба могильщику за то, чтобы он похоронил их маму рядом с могилой отца, который умер за десять лет до этого.

Благодаря дочерям, их родители соединились вновь, на этот раз навечно. Свидетельство о смерти матери и свидетельство о ее захоронении Фирочка хранила среди самых важных документов. При жизни Фирочки Наташа никогда не видела их.

Когда Фирочки не стало, Наташа нашла их в маленькой сумочке в укромном месте в ее шкафу. Лишь немногие в Ленинграде получили подобные документы в Ленинграде 1942 года. Видимо, способность преодолевать трудности и слабости характера Фирочка научилась во время блокады Ленинграда.

* * *

Но и за многие годы до войны, когда Фирочка только подрастала, она, по образцу своих родителей, всегда готова была помочь людям или, как говорится, «взвалить ношу на себя». Когда их папа умер, их маме, Ольге Вульфовне, было 53 года. Все годы своего замужества она, по современным понятиям, была домохозяйкой. Она рожала, растила и воспитывала детей и была преданной женой своему мужу. До революции в доме были кухарка, горничная и гувернантка, но первоначальным образованием детей всегда занималась она сама. Она была образованной женщиной, знала языки и музыку, но у нее не было ходкой, легко применимой в условиях террора профессии, которая дала бы ей возможность начать жизнь сначала после смерти мужа. Она была женой человека «из бывших», и это создавало ей дурную репутацию.

У нее на руках была 10-летняя дочка Катюша, девочка талантливая, как и все ее дети, но слабенькая, потому что родилась она в период голода, и периоды эти постоянно возвращались, и потому состояние девочки не улучшалось. Максимум, что могла предпринять мать, в дополнение к исполнению домашних обязанностей и уходу за младшей дочерью, это давать частные уроки музыки и иностранных языков детям относительно богатых людей. Только где их было взять в то время? Да и признанных дипломов у нее не было. Ведь в университет она так и не успела поступить. Поэтому она получала гроши.

Оценив сложное материальное положение их уменьшившейся семьи, Фирочка приняла решение содержать маму и сестру. Фактически она уже работала несколько лет. Она начала свой трудовой путь, когда еще училась в старших классах гимназии. В четырнадцатилетнем возрасте она сама пришла в отдел народного образования и попросила, чтобы ее направили на работу среди взрослого населения. И не побоялась работать в тюрьме и обучать заключенных скорняков чтению и письму – тогда это называлось ликвидацией безграмотности, или ликбезом. Но это была добровольческая работа, и она почти не получала за это денег, возможно лишь символическое вознаграждение. Однако Фирочка работала там с большим рвением и удовольствием и впоследствии рассказывала дочери немало интересных эпизодов о своей работе в скорняжной мастерской при тюрьме, о своем первом опыте на трудовом поприще.

В 1927 году Фирочка окончила школу и поступила в химический техникум, в котором училась три года. После этого она поступила на работу в институт Охраны Труда, чтобы «заработать» стаж для поступления в Университет. Тяжело было поступить в университет девушке из семьи «эксплуататоров», несмотря на все ее отличные оценки. Абсолютное предпочтение отдавалось выходцам из рабочих и бедных крестьянских семей. Человеку из трудовых слоев населения легче было получить высшее образование. Но Фирочка начала работать всерьез не только ради того, чтобы накопить стаж – она хотела помогать часто болеющему отцу.

Когда отец умер, ее зарплата стала принципиально важна для семьи, она стала практически единственным источником их дохода. Братья, давно покинувшие дом, приехали на похороны отца. Соломончик, как старший сын, прочитал на могиле кадиш (поминальную молитву), отсидел с матерью и сестрами семь дней траура и уехал обратно на Урал к жене и дочери. Второй брат, Левушка, приехал из Москвы. Из юноши-бунтаря он превратился в мужчину-бунтаря. За несколько лет до этого он начал работать в Москве на заводе и одновременно учиться в институте.

Одаренный юноша, он не только отлично учился, но и быстро освоил рабочую профессию и начал выполнять по несколько сменных норм. Заводское начальство хотело наградить его, повысить его зарплату. Но неожиданно оно изменило свое решение, увеличило сменную норму для всех и понизило зарплату тем рабочим, которые не могли выполнить прежнюю норму. На следующем комсомольском собрании Левушка попросил слова и рассказал товарищам о несправедливом решении начальства. Президиум собрания попытался заставить его замолчать, но бесстрашный Наташин дядя, разбушевавшись, бросил свой стул в сторону сцены. Хорошо, что он промахнулся. Но с точки зрения начальства то, что он совершил, было верхом дерзости, а возможно, даже политическим вредительством, поэтому он оказался в ссылке. Произошло это буквально вслед за смертью отца, поэтому рассчитывать на помощь сыновей Ольга Вульфовна не могла.

Риточка была полностью погружена в свою семейную жизнь. Теперь она уже была счастливой матерью троих детей: к ее старшей дочери Лиле прибавились сыновья-близнецы Валентин (Вульф) и Наум (Нахум, Нема), так что средств на помощь матери и сестрам у нее, по-видимому, тоже не было. Так Фирочка стала единственным кормильцем маленькой семьи. Она делала это с радостью, из внутренней потребности, потому что по своему характеру всегда любила помогать кому-нибудь, и делиться с ним всем, что у нее было.

Когда Фирочка набрала двухгодичный рабочий стаж в институте Охраны Труда, ей было трудно решить, какую профессию выбрать, ведь она была одарена в разных областях. И тогда одновременно она поступила на три факультета: медицинский, химический и литературный. «Я хотела проверить, что мне нравится больше всего, потому что все меня интересовало», – рассказывала она дочери. – «Но из медицины я сбежала, потому что испугалась практики в «анатомичке» – операций на трупах. Пришлось бросить и мою любимую литературу из-за строжайшей цензуры. Ведь что можно было тогда писать? Только восхвалять режим. Поэтому я выбрала физическую химию и полюбила ее на всю жизнь». Однако из-за трудного материального положения семьи она вынуждена была учиться на вечернем отделении химического факультета, а в дневное время продолжать работать. Потому и не удалось ей посвятить весь свой талант и все свое время одной только учебе. Как и ее дочери, много лет спустя, только совсем по другой причине.

Если проследить годы работы Фирочки в институте Охраны Труда, то можно заметить ее довольно быстрое продвижение по «карьерной лестнице», если это выражение применимо к статусу студентки. Она начала работать там сразу после окончания Химического техникума в 1930 году в должности техника-химика. Спустя два года, после поступления в Технологический институт, ее повысили до должности старшего лаборанта. За отличную работу и творческое участие в научных опытах ее неоднократно премировали бонами на покупку учебной литературы и значительными денежными премиями, и однажды даже дополнительным двухнедельным отпуском. А в феврале 1937 года студентка-вечерница была переведена на должность младшего научного сотрудника! В рекомендации, представленной Ученому Совету, ее руководитель писал среди прочего: «Поскольку все ее изобретения осуществлены в промышленных условиях на высоком научном уровне, кафедра присуждает товарищу Эсфири Ильиничне должность младшего научного сотрудника, несмотря на факт, что у нее пока нет полного высшего образования».

Продвижение Фирочки по работе не было формальным, оно отражало ее реальные достижения в науке. Уже в первые годы работы у нее было несколько патентов. Она разработала новые методы обнаружения поглощения металлов организмом человека. Удалось ей обнаружить и способы определения ядовитости газов в воздухе, и уровень содержания ядов в растениях. Начальство Института Охраны Труда не оставило эти достижения незамеченными и порекомендовало свою молодую сотрудницу проводить практикумы по промышленной химии для врачей факультета повышения квалификации. С момента назначения Фирочки на должность научного сотрудника она проводила самостоятельную научную работу и опубликовала семнадцать статей еще в студенческие годы. Ее исследования, как и многих других ученых ее поколения, были прерваны войной. И только весной 1945 года значительно повзрослевшая после блокадных испытаний женщина смогла завершить высшее образование и стать, наконец, дипломированным специалистом.

Зарплаты Фирочки с трудом хватало на нужды маленькой семьи, поэтому скромность Фирочки в одежде граничила с бедностью, а питалась она в течение дня самой дешевой колбасой «собачья радость» с хлебом. Об этом она рассказывала своим детям с юмором и сама первая смеялась. «Они-то с Катюшей думали, что днем на работе, и после работы в институте я питаюсь «разносолами». А я приходила домой поздно вечером голодная как волк, ела все, что мамочка давала, и ложилась спать. Молодость меня выручала. Я была тогда здоровая как камушек».

Возможно, Фирочке было нелегко отказаться от нового платья или от вкусной еды, но Наташа никогда не подозревала о подобных желаниях своей мамы. В ее глазах, мать была человеком скромным, особенно в ее материальных запросах, и такой она и осталась до конца своей жизни. Точно так же она воспитывала дочь: «Молодость украшает тебя, а не одежда. Картина украшает раму, а не рама картину».

Но были для Фирочки такие значительные вещи в жизни, от которых даже она никак не могла отказаться – это от еженедельного похода в театр оперы и балета имени Кирова (или в Маринку, как было принято запросто называть этот великолепный театр). Она покупала туда самый дешевый билет, на самый высокий балкон – в «раек», и наслаждалась музыкой, голосами, или балетом. Ну и понятно, что она позволяла себе покупать самые лучшие и дорогие учебники по химии. Но это было уже максимумом того «шика», который она могла себе позволить. Основным приоритетом в шкале ее ценностей были здоровье и потребности ее мамы. Ну и, конечно, ее младшей болезненной сестры Катюши.

Катюшина физическая слабость не мешала ей быть отличницей в школе. Она изучала языки и музыку под руководством своей мамы, и обе получали от этого огромное удовольствие. У девочки было явное дарование в области искусства. Катюша хорошо пела, у нее было высокое чистое сопрано, очень приятное для слуха. Старый рояль, переживший все испытания, выпавшие на долю этой некогда большой и неразлучной семьи, сейчас служил источником радости для них троих. Все в Катюше было мило: и миниатюрная фигурка, и грациозные движения, и доброжелательный, и в то же время задорный характер, и ее чувство юмора. Она не была особенно красива, но у нее были огромные карие «семейные» глаза и чудесные пышные волнистые волосы, как у ее мамы. Только одно тревожило мать и сестру: Катюша была очень худенькой и бледной, и взгляд у нее был серьезный не по возрасту. Поэтому мать и сестра всегда старались порадовать ее и развеселить девочку.

Однажды Фирочку вместе с большой группой молодых специалистов отправили в командировку от института Охраны Труда. Цель командировки была проверить уровень воздействия химических веществ на здоровье рабочих на Волжских предприятиях, от Волгограда до Астрахани. В памяти Фирочки сохранились два эпизода из этой поездки. Первый – все время поездки она страдала от сильного голода, потому что ее коллеги питались только хлебом с копченым салом, которое взяли из дома – ведь все они были бедны, как и она. А в это время Фирочка, с детства привыкшая к соблюдению кашрута, ела один хлеб. Товарищи уговаривали ее: «Фирочка, ну съешь хоть немного! Ты же умрешь от голода». Но она была тверда и не соблазнялась.

Второй эпизод той поездки был связан с матерью и Катюшей. Почти на все деньги, какие у нее были с собой, Фирочка купила персики, чтобы удивить и порадовать маму и сестру. Персики были редким и дорогим фруктом в Ленинграде. Даже когда росли дети самой Фирочки, Илюша и Наташа, в 50-е и 60-е годы, продавцы с Кавказа привозили персики и продавали их на рынках по высоким ценам. Хорошо, если детям удавалось попробовать персики раз в сезон. Но тогда, в 30-е годы, персики были поистине экзотикой. Всю дорогу домой в поезде Фирочка проверяла чудесные плоды, переворачивала их с одного бочка на другой, чтобы они не подгнили. И что за радость была, когда она благополучно привезла их домой! Катюша так радовалась, что ее щечки слегка зарумянились, глаза были полны благодарности. Их мама даже чуточку всплакнула от избытка волнения: «Фирочка, ты сделала это только для нас и совсем не думала о себе. Посмотри, как ты похудела! Наверное, все деньги потратила на персики. Добрая ты душа!»

Добрая душа, хорошая дочь, хорошая сестра, а потом хорошая жена и хорошая мама – в этом и была ее суть.

* * *