– Да так, – невнятно отзываюсь я, чувствуя, как руки и ноги пронзает сентябрьский утренний холод. Нужно возвращаться домой.

– Я его видела пару раз, – говорит соседка. – Сначала издалека, когда гуляла со Звездочкой. Высокий парень в кепке с охапкой цветов, жаль, лица не разглядела. Всё думала – кому же он такие букетища таскает? А потом столкнулась с ним на лестнице у твоей двери. Поставил корзину – и поминай как звали! Аж оттолкнул меня. Ты ему, Геля, передай, чтоб повежливее был.

– Передам, – отвечаю я. Терпеть не могу, когда меня называют Гелей или Линой. Ангелина – я Ангелина. Однако осознание того, что Поклонника видела не только я, заставляет облегченно выдохнуть. Он существует.

Я прощаюсь с соседкой, глажу напоследок Звездочку и убегаю в подъезд. Уже около двери, рядом с которой валяется корзина с пленительными белыми орхидеями, я понимаю, что совершила ошибку. Я выбежала на улицу, не закрыв дверь. И любой мог зайти.

А вдруг Поклонник не выбегал из подъезда? Затаился где-нибудь за мусоропроводом между первым и вторым этажами, дождался, пока я пролечу мимо и вернулся в мою квартиру?

От внезапной догадки я застываю столбом.

С одной стороны, я понимаю, что это абсурд, у меня просто паранойя. Но с другой, страх облепляет лицо и руки тонкой невидимой сеткой, и я боюсь идти домой.

Несколько минут я стою у порога, вслушиваясь в тишину собственной квартиры, которую прерывает лишь шум лифта. Мне не хочется заходить внутрь, но я должна это сделать.

«Сейчас ты вернешься обратно, – говорю я себе, – примешь душ, сделаешь кофе, съешь бутерброд, оденешься и поедешь в университет. В твоей квартире никого нет, Ангелина. Это всё твои очередные выдумки. Как с Демоном».

Демон, сидящий в моей голове, каркающе смеется и обещает прийти ночью, чтобы доказать – он не выдумка.

Я вспоминаю его белое лицо с прорезями для глаз и крепко сжимаю кулаки – так, чтобы ногти впились в кожу. Боль отрезвляет. И я все-таки захожу в свою квартиру, держа в одной руке всё тот же нож, а в другой – корзину, словно щит.

Демон снова хохочет и говорит, что нож мне ни к чему – я всё равно не смогу пырнуть им живого человека. Мертвого, если уж на то пошло, – тоже. Я не охотник – я добыча. Я создана для того, чтобы на меня охотились.

С трудом я прогоняю детский кошмар прочь и с гулко бьющимся сердцем, которое, кажется, застряло где-то в горле, обхожу все три комнаты и кухню, не забывая проверить ванную, туалет и кладовую. Я открываю шкафы, заглядываю под кровати, осматриваю каждый угол. Никого нет.

Лишь убедившись в этом, я спокойно выдыхаю. В своей крепости я одна. Я включаю Билли Айлиш и варю кофе в медной турке – так, как учила мама. По квартире разносится приятный успокаивающий аромат, и, хоть мне кусок в горло не лезет, я заставляю себя выпить чашку кофе и съесть наскоро сделанный бутерброд. А затем иду в душ – я всё еще успеваю помыть перед учебой голову. При этом я оставляю дверь ванной комнаты открытой – на всякий случай – и пою в душе. Это тоже меня успокаивает.

Из ванной я выхожу в расстегнутом махровом халате и иду в свою комнату. Там халат падает на пол, я переступаю через него и подхожу к зеркальному шкафу, разглядывая себя. Я из тех, кого нельзя назвать яркими, я словно разбавлена водой – от кончиков ресниц до кончиков пальцев.

Золотисто-ореховые глаза, светлая нежная кожа – почти фарфоровая, на которую плохо ложится загар, зато есть россыпь веснушек, карамельно-русые волосы, потемневшие от воды и разметавшиеся по плечам, тонкая фигура, которая мне не нравится. Мне всегда хотелось быть женственной и изящной, как Алиса, чья грудь – зависть всех девчонок из группы, но во мне слишком много неловкой девичьей хрупкости и угловатости. Я из тех людей, которые не могут похвастаться успехами в спорте, ловкостью и силой.

Мама называет меня Веточкой. Раньше мне это нравилось, а теперь – нет. Веточку легко переломить, а я хочу быть прочной, как железный прут.

Я осматриваю себя с ног до головы, чувствуя, как на обнаженную спину ласково ложатся солнечные лучи, и задумчиво касаюсь груди ладонями – мне хочется, чтобы она была такой, как у Алисы. Пышной и высокой. Внезапно мне приходит в голову странная мысль, которой не должно было и быть. Будоражащая. А что я буду чувствовать, если грудь будут накрывать не мои руки, а его, Поклонника?

Я почти вижу, как за спиной появляется незнакомец, прижимает меня спиной к груди и повторяет мой жест – ласково дотрагивается до груди и слегка сжимает. Пульс учащается, но я прикрываю глаза, прогоняя то ли видение, то ли фантазию.

Что за глупости? Не знаю, зачем я думаю о таком, – мне неловко перед собственным отражением. И отчего-то вдруг начинает казаться, что на меня внимательно смотрят. Разглядывают. Оценивают. Изучают каждый миллиметр моей кожи.

Я тревожно оборачиваюсь на окно, выходящее на балкон, но, разумеется, там никого нет. Это снова моя паранойя. В доме никого и быть не может, но я спешно накидываю на себя халат. Затем сушу волосы феном, надеваю линзы и одеваюсь сама.

Синие джинсы, белая футболка, серая толстовка – моя обычная студенческая одежда. Волосы я собираю в небрежный пучок, а на руку цепляю серебряный браслет с подвесками – это подарок мамы и единственное украшение помимо гвоздиков в ушах, которое я ношу.

Цветочный аромат начинает перебивать кофейный, но мне уже всё равно – я обуваюсь в прихожей. На сердце тревожно, но я не понимаю, хочу ли я побыстрее уйти или остаться. Последний раз глянув на приоткрытую дверь, ведущую в мою спальню, а после – на корзину с орхидеями, я ухожу, держа наготове ключи – если на меня кто-то нападет, я сумею воткнуть их в противника.

«Не сумеешь», – доносится до меня приглушенный голос Демона, который засыпает, когда я нахожусь не в одиночестве.

Наверное, боится себя выдать.

А я боюсь выдать себя.

***

Дверь за Ангелиной аккуратно захлопывается.. Слышно, как наверху кто-то начинает пылесосить, а от стекол отскакивает звук детского смеха, доносящийся из двора. Кофейный аромат совсем исчезает – цветы берут вверх. Эта квартира – их царство. Ангелина – их маленькая царевна.

Дверь ее спальни медленно открывается, и оттуда выходит человек во всем черном; на его голову накинут капюшон, глаза закрывает бейсболка, но видно, что он высок и неплохо сложен. На его руках тонкие перчатки.

Человек смотрит на корзину с белыми орхидеями, которая осталась в прихожей, и на его губах появляется кривая улыбка, которая не предвещает ничего хорошего. Он медленно идет по квартире, касаясь пальцами стен, – словно знакомится со своими владениями. И чувствует себя вполне уверенно, словно не раз уже бывал здесь.

Оказавшись в гостиной, человек в черном подходит к висящему на стене телевизору и снимает с него незаметную камеру видеонаблюдения. Ему нужно поменять батарейки, и он делает это привычно и быстро. А затем берет в руки рамку с фотографией, с которой на него смотрит жизнерадостно улыбающаяся девушка. Она довольно хорошенькая: правильные черты лица, густая копна карамельно-русых волос, тонкая фигурка – но безликая и какая-то блеклая: не знает, как подчеркнуть свою привлекательность, сливается с толпой. Типичная правильная девочка-студентка в очках, кедах и джинсах, каких тысячи. Мимо таких он всегда проходил, не разглядывая.

Правда, сегодня он не мог оторвать от нее глаз, когда она разделась в своей комнате, не зная, что он наблюдает за ней. Возможно, она умеет быть горячей. Хотя обычно он предпочитал девушек с формами, ему понравилось ее хрупкое тело, острые плечи, по которым рассыпались влажные потемневшие волосы, тонкие длинные ноги. Но особенно его завело то, как она рассматривала себя в зеркале, касаясь небольшой высокой груди. Это будоражило фантазию.

Он прятался на балконе, глядя на Ангелину через стекло, рискуя быть пойманным, но не мог оторвать от ее тела пристального взгляда. Ему хотелось выйти, подойти сзади и прижать ее спиной к груди, целуя в шею, одной рукой обхватив поперек талии, второй ладонью накрыть грудь – повторить ее жест. Разумеется, он не вышел, и все его фантазии остались при нем. А потом он всё пытался понять, чем она так цепляет, на вид ведь совсем простая…

Человек в черном касается ее лица на фотографии.

На первый взгляд, Ангелина Ланская, студентка педагогического университета, кажется обычной девушкой, но ему не нравится ее взгляд: слишком наивный. Он не верит этому взгляду. И знает, что за ним кроется.

Поставив фотографию обратно на полочку, он идет на кухню и меняет камеру там, а после моет оставшуюся рядом с раковиной кружку и ставит ее на место.

Когда он идет обратно в прихожую, раздается щелчок. Замок поворачивается. А когда открывается дверь, человек в черном уже на кухне. Замерев, стоит у стены и старается не дышать: его не должны заметить.

Кажется, Ангелина что-то забыла дома и вернулась. Она направляется в свою комнату, быстро что-то находит и возвращается в прихожую. Но вместо того чтобы скорее уйти, она вдруг идет по узкому коридору к кухонной арке. Еще мгновение – и она окажется в кухне. А как только это произойдет, она увидит человека в черном. Он ждет этого, его широкие плечи напряжены, а одна рука сжимается в кулак то ли от страха, то ли от ненависти. Его сердце бьется так громко, что он боится – вдруг Ангелина услышит его?

И он точно знает, что будет делать, если она заглянет за угол.

Однако в самый последний момент она останавливается. Стоит у самой арки, касаясь рукой стены ровно в том месте, где несколько минут назад была его рука. И смотрит на залитый солнцем пол.

Между ними совсем небольшое расстояние – их отделяет всего один шаг. Но Ангелина не делает его. Она не шагает в арку и не видит за углом незваного гостя. Ангелина, едва слышно вздохнув, возвращается в прихожую и уходит, тихо закрыв дверь.

Какое-то время человек в черном стоит у стены – выжидает. И только спустя несколько минут покидает свое ненадежное убежище. В прихожей он гладит орхидеи и смотрится в зеркало. Откидывает капюшон, снимает бейсболку и разглядывает себя, чуть откинув назад голову.

Ему около двадцати пяти. Бледное лицо с растрепанными темными волосами, прямые густые брови, четко вычерченные скулы, волевой подбородок. На подбородке шрам – из таких, которые придают мужественности. В кофейных обманчиво-спокойных глазах – прозрачный лед.

Парень красив, но этот холод всё портит.

Глядя на свое отражение, он вновь невольно вспоминает обнаженную Ангелину, то, как она рассматривала себя, касаясь груди, то, как одевалась.

В ней всё-таки что-то было.

– До встречи, милая, – с усмешкой говорит человек в черном тихим глубоким голосом. Он надевает бейсболку и капюшон, скрывая лицо, а после выскальзывает за дверь.

Весь ее дом пропах цветами, но он всё равно чувствует запах сырой земли.

Глава 2

Я приезжаю в университет раньше, чем нужно, хоть сначала и забываю взять с собой телефон – благо, что метро находится в десяти-пятнадцати минутах от дома. Я учусь на факультете педагогики и психологии, и моя специальность – практическая возрастная психология. На парах нам рассказывают, как понимать детей, как анализировать их поведение, как проводить диагностику, как помогать.

Нам дают много теории и много практики – с самого первого курса: в детском саду, школе, центре лечебной педагогики. Научные конференции, мастер-классы, круглые столы, поездки… Этот курс – последний, после него меня ждет поступление в магистратуру и работа педагогом-психологом в школе, детском саду или специализированном центре.

Не знаю, радует ли меня это или нет. Мне нравится университет, дети, психология, и я хочу помогать тем, кто нуждается в этом, – вернее, я обязана делать это, но я не знаю, правильный ли это был выбор.

Зато я точно знаю, что пути обратно нет.

На самом деле я хотела стать художником, рисовала с самого детства и закончила художественную школу, а моей мечтой было поступить в Суриковку и попасть в мастерскую станковой живописи. И я была уверена, что моя мечта осуществится, ведь я столько ради нее старалась! В учебе я с самого детства была одной из лучших, поэтому успешно сдала все экзамены, но не прошла творческие вступительные испытания – напортачила и с рисунком, и с жанровой композиций. Мне предлагали пойти на платное отделение, но я не хотела обременять маму, потому что прекрасно знала – денег у нас немного. И стала искать другие университеты. Бесцельно, бездумно – с одной надеждой поступить хоть куда-то и выучиться хоть на кого-то.

Я выбрала факультет педагогики и психологии – в тот момент мне казалось это наилучшим решением, моим личным искуплением. Тогда я подумала, что, если это действительно так, меня возьмут туда. И я поступила на бюджет.

Нравится ли мне учиться? Думаю, да. Я легко впитываю в себя знания. Мне нравится сам учебный процесс, нравится сидеть на лекциях и слушать преподавателей, готовиться к практическим занятиям, приезжать на учебу и после нее гулять по городу со стаканчиком кофе в руках. Вместе с Алисой мы то ходим в Екатерининский парк, то шатаемся по Тверской или Арбату, а иногда просто сидим в кафешках и болтаем обо всем на свете, наблюдая за нескончаемыми потоками вечно куда-то спешащих людей. Меня привлекает и педагогическая практика – в детских садах и в лагере.

Но мне не слишком нравится моя жизнь. К краскам и кистям я больше не прикасаюсь – неудача с поступлением в Суриковку отбила желание рисовать. А выбор, который мне однажды пришлось сделать, камнем давит на сердце и не дает заняться тем, что я действительно люблю.

Я должна искупить вину.

Я не должна жить ради себя, но и жить ради других у меня не получается. Иногда я ловлю себя на мысли, что просто плыву по течению жизни и ничего не меняю. Это мой крест, который я должна нести до самого конца. Но об этом лучше не думать. Мысли – якорь, который тянет ко дну, а я всё еще не хочу тонуть.

«Это только твой выбор, милая, только твой», – слышу я в голове тихий, вкрадчивый мужской голос, который никогда не смогу забыть. Я помню каждую деталь того дня.

Дня, когда всё поменялось.

***

Я подхожу к старому зданию, в котором располагается наш факультет, и вижу Алису. Она тоже замечает меня, и мы радостно обнимаемся. Мне кажется, от нее пахнет теплым морем.

– Когда ты успела прилететь? – спрашиваю я.

– Ночью, – сообщает подруга.– А почему мне не сказала?

– Хотела сделать сюрприз! Удался?

– Еще как!

Я с улыбкой смотрю на подругу – с моря она привезла глубокий бронзовый загар, и он эффектно оттеняет синие выразительные глаза. Ее цветотип – зима. Алиса – яркая брюнетка с обалденной фигурой, но то и дело опробует новые диеты. А еще у нее красивые цветные татуировки – цветочные узоры на левой руке от кисти до предплечья, сова на бедре, две симметричные веточки с ягодками и листиками под ключицами, изящная надпись на щиколотке. Я бы тоже хотела набить что-нибудь, но мой предел – три прокола в одном ухе.

Что мне нравится в Алисе – это смелость. Она решительна и целеустремленна. В этом я хочу быть на нее похожей. А Алиса говорит, что ей не хватает моей мягкости и дипломатичности. Мы – две притянувшиеся противоположности.

Она – контрастная гуашь, плотная текстура и яркие цвета.

Я – воздушная акварель, с тонкими переходами и прозрачная.

Иногда Алиса кажется суровой, но дети ее обожают и во всем слушаются – как старшую сестру. В отличие от меня, она целенаправленно поступила на факультет педагогики и психологии.

– Я тебе кое-что привезла. – Подруга протягивает мне пакетик с морскими сувенирами, и пока я с восторгом рассматриваю безделушки, она рассказывает об отдыхе, а потом начинает расспрашивать меня.

– Как там наш Поклонник? – В голосе Алисы любопытство.

– Ты же знаешь, как, – отвечаю я. Мы постоянно были на связи, и я присылала ей фото каждого нового букета.

– Сегодня что-нибудь присылал?

– Присылал, – вздыхаю я, вспоминая вдруг, как он смотрел на меня через глазок. – Корзину с белыми орхидеями.

– Какой романтик, – хихикает Алиса. Ей всё еще кажется, что это невероятно мило, хотя и она начинает понимать, что в этом есть что-то ненормальное.– Да он просто придурок, – сквозь зубы говорю я.

– Наверное, еще и богатый, – мечтательно добавляет подруга. – Столько денег тратит на цветы… Интересно, когда же он все-таки объявится? Мне безумно интересно, кто это!

– Я видела его сегодня, – признаюсь я тихо – так, чтобы проходящие мимо девчонки не слышали нас. Никто, кроме Алисы, не знает о существовании Поклонника.

– Что?! И ты молчала? Рассказывай! – требует подруга, и по дороге в аудиторию я рассказываю ей всё, что произошло утром. Описываю человека, за которым гналась. Но не рассказываю, как было не по себе в квартире, когда мне казалось, что меня кто-то разглядывает.

– Не понимаю, ты такая глупая или такая смелая? – спрашивает Алиса, когда мы в ожидании звонка стоим у дверей кабинета. – Зачем ты это сделала? А вдруг он псих?

– У меня был нож, – напоминаю я. Рука всё еще чувствует его тяжесть.

– Что может сделать слабая девчонка, пусть даже с ножом, против сильного мужика? – закатывает глаза Алиса. – Он в два счета мог тебя обезоружить и сделать всё, что ему захотелось бы.

– Мне надоело бояться, – хмуро говорю я. – Я хочу узнать, кто он и что ему надо. Иначе просто сойду с ума. Мне всё время кажется, что на меня кто-то смотрит. Смешно, но я боюсь любого шума. Я всегда была нервной, Алиса, а теперь с гордостью могу назвать себя параноиком. Знаешь, сначала я думала, что я действительно нравлюсь этому человеку, потом решила, что кто-то просто зло надо мной шутит, а сейчас я почти уверена – он хочет довести меня до крайней точки. – Я смотрю в загорелое лицо подруги и пытаюсь улыбнуться, и она, кажется, что-то видит в моих глазах. Что-то, что заставляет ее закусить губу.

– Всё будет хорошо, поняла? Мы найдем этого козла! Хочешь, до приезда твоей мамы я буду ночевать с тобой? – предлагает Алиса. – Когда она, кстати, возвращается?

– В конце месяца. Не знаю, что будет, когда она приедет и увидит все эти горы цветов. Она с ума сойдет, когда узнает, что какой-то ненормальный шлет мне их, да еще и четное количество.

– Не понимаю, что с ним не так? – вздыхает Алиса. – Если он влюбился в тебя, почему бы не объявиться? Зачем он прячется и убегает? Нет, он точно псих. Не смей больше бегать за ним!

На этом наш разговор прерывается – к нам подходят девушки из группы, которые давно не видели Алису. Они болтают и смеются, вместе смотрят фотографии, обсуждают что-то, а я почти не участвую в этом – все мои мысли о Поклоннике, что, впрочем, стало нормой. Я не хочу думать о нем, но не могу перестать делать это. Заколдованный круг. Вопросов больше, чем ответов.

Когда начинается потоковая лекция, я лишь ненадолго отвлекаюсь на голос преподавателя и новую информацию по теории психологической коррекции личности. Обычно учеба спасает меня от нелепых мыслей, но сегодня этот проверенный способ дает сбой.

Я снова вспоминаю нож, а Демон, который чувствует себя всё более и более уверенным, подсовывает картинку из сна, который я вижу два раза в год с самого детства. В этом сне я словно смотрю на себя маленькую в зеркале. На мне нарядное лавандовое платье с бантом на спине, заколочки, два хвостика, носочки. А руки испачканы в крови. Кровавые пятна обезображивают и детское платье, но мне всё равно. Возле моих ног валяется окровавленный кухонный нож. И я улыбаюсь. Эта улыбка больше всего пугает меня.

Алиса толкает меня в бок.

– Ты в порядке? – шепотом спрашивает она. Я удивленно моргаю. Видение исчезает.

– Да, просто задумалась.

– Я думала, ты в транс впала, – хмыкает подруга, а я лишь улыбаюсь – всегда так делаю, когда не знаю, что сказать.