– Скорее, хорошо выученные. Виктор Петрович, её сосед, на ростиславском городском рынке владеет мясными рядами, торгуют там его сыновья, а он вроде как отдыхает. Но хозяйство, сами понимаете, какое, и собаки зря гавкать не будут, не приучены. Значит, шли посторонние мимо, а уж кто и куда – этого, увы, собаки нам не скажут.

– А где этот Виктор Петрович живёт?

– На первой Овражной. Дом девять, рядом с бабкой Марьяной. Ладно, – я хлопнула ладонью по столу. – Пора вам уходить, Пётр Григорьевич. Уже все соседки, небось, губы накрасили и оделись в парадные джинсы, только вас и ждут. Да и мне есть, чем заняться. Завтра на дежурство, надо еду приготовить…

И неожиданно для себя я сладко зевнула.

Весь день я вспоминала то, что увидела в воде и серебре, пытаясь проявить мутную картинку.

Ну, а что ещё делать, пока сорок пять минут помешиваешь варево в кастрюле? Слушать музыку и думать. Включив что-то милое, кажется, Вивальди, я стала вспоминать.

Это был подвал… Нет, всё-таки правильнее будет сказать – полуподвал: свет проникал через окошки под самым потолком. И это явно место хранения… чего-то. Несколько огромных, неподъёмных несгораемых ящиков, какие скапливаются в каждой достаточно старой организации. Картотеки, деревянные конторские шкафы, откуда-то взявшаяся вдруг пара сундуков, древних, как мир. Мешки с узлом завязанной горловиной. Крашеные вечной грязно-зелёной краской стены.

Словом, чёрт знает что.

При этом было нечто знакомое в этом месте – то ли те самые полукруглые окна, то ли сводчатый потолок, – но что именно, я так и не смогла понять.

* * *

Дежурство на следующий день началось со скандала.

Кирилловская городская больница, куда я устроилась работать, находилась в пятнадцати минутах неспешного хода от моего дома по приятной летней погоде – ну, или в пяти минутах на машине по распутице. Она помещалась в старом доме купца Бухвостова, двухэтажном, небольшом и уж точно не приспособленном для нормальной работы медицинского учреждения. Была в городе ещё больница «центральная районная», у которой и здание имелось лет на сто поновее (то есть, выстроенное ещё в семидесятые годы двадцатого века, тоже не вчера), и кое-какое оборудование, и относительно полный штат врачей. Но располагалась она на правом берегу, да ещё в паре километров от реки, так что я бы туда добиралась, как в Москве, час, а то и с лишним.

Зато нашему заведению повезло, причём повезло дважды. Во-первых, у нас было два главных врача. Ну, то есть формально, конечно, один, Алексей Петрович Воропаев. Вторым был его заместитель, Семён Маркович Кауфман. Эти двое удивительным образом сумели не разругаться, а поделили обязанности, и в этом было второе везение. Воропаев представительствовал во всяких инстанциях, занимался бумагами, виртуозно добывал для вверенного ему учреждения дотации, премии, мебель, оборудование, продукты, лекарства… А уж с тех пор, как он стал депутатом ростиславской областной думы, больница стала процветать, даже обрела длинную одноэтажную пристройку, где разместили процедурные кабинеты и несколько дополнительных палат.

Семён Маркович лечил.

Вообще по специализации он был травматологом, и в этом видел истинное своё призвание, но кто бы позволил одному из восьми врачей больницы оставаться в столь узких рамках? А Кауфман был ещё и гениальным диагностом. По каким-то неуловимым для других признакам он находил правильную причину заболевания, вытаскивал её на свет божий, препарировал и побеждал. Во всяком случае, только работая с ним, я начала понимать, как мало я пока знаю и умею.

А, было и третье везение: когда началась пандемия, под ковидных больных отвели ту самую районную больницу, что на правом берегу, а мы продолжали лечить как всегда, объявив себя «зоной, свободной от вируса».

Так вот, шестого мая Кауфман делал обход, а я и медсестра Лена двигались в арьергарде.

Семён Маркович быстро осматривал больного, пальпировал или резко тыкал пальцем куда-нибудь, порой задавал вопросы. Потом смотрел на меня, я согласно кивала или пожимала плечами, мол, нет, не понимаю. Тогда он начинал объяснять, и мне казалось, даже птицы за окном замолкали, чтобы ни слова не пропустить.

Леночка записывала назначения, и мы трогались дальше.

Начинался обход со второго этажа, где в старых жилых комнатах бухвостовского дома устроены были палаты. Потом наша маленькая процессия спускалась по необыкновенной красоты лестнице (иногда я позволяла себе погладить пальцами разноцветный витраж, жар-птицу в высоком лестничном окне) и шла в «новый корпус», иначе говоря, пристройку.

Вот в одной из палат пристройки скандал и начался.

Вчера поздним вечером привезли старуху, Тамару Васильевну Емельянову, с сильнейшим гипертоническим кризом. Чудом до инсульта дело не дошло. Привёз её сын, тоже не сильно молодой человек, выслушал, что нужно привезти наутро, и удалился.

А утром не пришёл.

Уже потом выяснилось, что ночью в собственном дворе он попросту споткнулся и вывихнул ногу. Потом – это когда он дозвонился соседям, и они, уже в обед, принесли бабке Емельяновой сумку с тапками, ночной рубашкой, чашкой и прочими необходимыми предметами.

А сейчас, утром, когда мы вошли в палату, Емельянова лежала на голой клеёнке в драной рубашке и плакала. Над ней стояла сестра-хозяйка, расплывшаяся бабища лет сорока пяти, и, уперев руки в боки, орала что-то насчёт голытьбы и того, что надо свои простыни иметь, на всех тут она выдавать не обязана.

Гнусная тётка промахнулась: она работала у нас недавно, и ещё не поняла, что палатами в пристройке Кауфман обход заканчивает. Она-то рассчитывала, что никто из врачей не появится…

Я почувствовала, как у меня глаза заливает жаром, и готова уже была шарахнуть по ней настоящим ведьминским проклятием, но меня опередил Семён Маркович.

– Что здесь происходит, Ираида Степановна? – спросил он ледяным тоном.

Мы с Леночкой переглянулись и придвинулись к его невысокой фигуре.

– Так это… – сестра-хозяйка ткнула пальцем в старуху. – Вот, притащили бабку, ни белья, ни чашки-ложки с собой нет. А и у меня нету лишнего! Не напасёшься на них! Она под себя ходить будет, а я бельё меняй?

– Вон, немедленно! – тихо приказал Кауфман.

Тётку вынесло в коридор, Семён Маркович кивнул мне, и я вышла следом, ещё услышав краем уха, что он заговорил с Емельяновой каким-то особенным воркующим голосом.

– Ираида Степановна! – окликнула я сестру-хозяйку, спешащую к лестнице. – Не спешите, пожалуйста.

– А что такое? – она быстро обрела равновесие. – У меня дел полно, некогда тут…

– Мы сейчас с вами пойдём на склад и проверим, чего именно в больнице не хватает. А потом напишем докладные на имя главного врача, я – с информацией, а вы с объяснениями, что и куда делось.

– Да ты кто такая? – взвилась тётка.

Я даже оторопела: может, она и правда не знает, кто я? Или не верит?

– А вы не знаете? Могу представиться, Анастасия Александровна Шахова.

– И что? Поду-умаешь, фершелица какая-то!

Вот ей-богу, так и сказала, намеренно коверкая слово! В моих ушах зазвучали слова Агнии Николаевны: «Тебя должны уважать и бояться. Уважать те, кто понимает, бояться – все остальные. Никогда, ни перед кем не отступай ни на шаг».

Ласково улыбнувшись, я спросила:

– Ты, Ираида, сама-то в таком состоянии, как больная Емельянова, не бывала, нет? Гипертония тебя не накрывала? Ну, попробуй тогда, две минуты тебе для начала…

И прошептала заклятие. Лицо сестры хозяйки налилось кровью, рот пополз вбок, она захрипела и стала сползать по стене. Я даже испугалась, что переборщила, и буду теперь до конца дней каяться в убийстве…

* * *

В подвал, где находился склад, мы спускались всё-таки втроем: впереди шла сестра-хозяйка, теперь бледная до зелени, следом я, замыкал шествие Семён Маркович. Подумав, я сочла разумным попросить его о помощи, при осмотре сокровищ Ираиды Степановны нужен свидетель, и такой, к словам которого прислушаются. Леночка бы явно не котировалась…

Она долго возилась с дверным замком, вздыхала, вынимала и снова вставляла ключ, дёргая им в скважине. Наконец мне это надоело, да и доктор Кауфман начал посматривать на часы.

– Помочь? – поинтересовалась я.

Ключ скрежетнул в замке, и дверь отворилась. Мы вошли в склад.

Полукруглые окна под самым потолком!

Боже ж ты мой, это же тот самый подвал, который я видела вчера во время поиска! Значит, потерянный подполковник должен быть где-то здесь? И хорошо ещё, если он жив, после суток с лишним в промозглой темноте…

Ираида что-то бубнила насчёт прав человека и жалобы в облздрав, и я рявкнула:

– А ну, тихо все!

В воздухе повисла тишина, и я различила чуть слышное хриплое дыхание за одним из мешков – справа, прямо у входа, на границе света и тьмы.

Не знаю уж, откуда взялись у меня силы, но ту кучу, которой был завален человек, я расшвыряла почти мгновенно. Дышал он тихо, но при каждом вдохе внутри что-то хрипело, а при выдохе – булькало. Лицо было бело, как бумага, и, если бы я не знала, что это должен быть Афанасьев, в жизни бы его не узнала.

Кауфман отодвинул меня в сторону, потрогал пульс на горле, покачал головой и поднял взгляд на Ираиду:

– Что стоишь? Санитаров, срочно!

Сестра-хозяйка вымелась и почти сразу вернулась с единственным имевшимся на сегодня санитаром, мощным и неразговорчивым Васей. В руках Вася тащил носилки, но посмотрел на лежащего, отставил их в сторону и сказал:

– Я лучше так.

Не успели мы ничего сказать, как он подхватил Афанасьева на руки и почти побежал к лестнице. Семён Маркович ему в спину крикнул:

– На второй этаж его, в пятую палату!

Примерно через час стало ясно, что в этот раз подполковнику Афанасьеву повезло. Целых три раза.

Для начала его ударили ножом точно так же, как до этого лодочника, в правый бок, рассчитывая попасть в печень. Но… оказывается, есть польза и в лишнем весе. Подполковник его нагулял килограммов тридцать (как только Вася дотащил тело до палаты?), и нож до нужного органа попросту не достал.

Далее, сутки Афанасьев провалялся в холодном подвале, но до пневмонии дело не дошло. Мешки с тряпками, которыми он был завален, спасли его от переохлаждения.

Ну, и, наконец, он попал в руки Семёна Марковича, а из них на тот свет уходят редко и то, только после долгой борьбы.

Когда Кауфман отдал распоряжения медсёстрам и отошёл от кровати, я поймала его за рукав и потянула в сторону.

– Семён Маркович, вы его узнали?

– Я что, должен был? – выпятил нижнюю губу заместитель главного врача.

Судя по всему, устал он до полусмерти.

– Пойдёмте, я вам чаю заварю, с травками, и всё расскажу.

Поддерживающий сбор я держала у себя в шкафчике. Добавила ложку смеси к чёрному чаю, настояла десять минут и разлила по чашкам. Конечно, ту же гинкго надо бы настаивать три часа, но нет у меня этого времени, и сбегать домой за правильно приготовленным настоем я не могу.

Доктор Кауфман слегка порозовел и посмотрел в свою чашку с интересом.

– И чем это ты меня напоила?

Я перечислила ингредиенты:

– Китайская камелия, родиола розовая, зверобой, шалфей и листья гинкго билоба.

– Интересно… Поговорим как-нибудь на эту тему.

– Поговорим.

– Так кто этот раненый, и как он оказался заперт в нашем подвале?

– Вы будете смеяться, – вздохнула я. – Но это начальник полиции города Кириллова подполковник Афанасьев. И я понятия не имею, кто и зачем притащил его в наш подвал. А сейчас я позвоню человеку, который его вчера искал и опрашивал всех моих соседей…

* * *

Для разнообразия, господин майор юстиции появился у меня в доме не к завтраку, а к ужину.

Афанасьева – ура-ура! – забрали в ведомственный госпиталь уже к вечеру, так что ночь прошла в штатном режиме. Мне даже удалось подремать часа четыре.

После дежурства я поспала ещё немного, а дальше пошла нормальная жизнь: прибраться, сварить борщ и навертеть голубцов, приготовить смесь из дозревших настоек… Наконец, заварила чай и села, собираясь поесть. Вот тут-то в дверь и постучали.

В общем-то, Егорова я ожидала. Понятно было, что он появится, да и о чём пойдёт разговор, тоже догадаться было не трудно. Поэтому я лишь кивнула в ответ на пожелание доброго вечера и спросила:

– Борщ будете?

– Буду.

Вот ей-богу, серые глаза его сверкнули так, что я невольно отступила на полшага. Хоть и утверждал Пётр Григорьевич, что оборотней не существует, но похож сейчас был именно на оголодавшего матёрого волка.

Борщ и голубцы улетели со свистом, к чаю я подала позавчерашние слегка зачерствевшие плюшки, но и они ушли на ура. В общем-то, всё было понятно: господин майор, похоже, не женат. Следовательно, кормится, в лучшем случае, в столовых, а в худшем – потребляет, извините за выражение, «Доширак». Прямо на рабочем месте.

Так что домашняя нормальная еда его сюда притягивает, а уж никак не моя несравненная красота…

– Теперь рассказывайте, – приказал Егоров, залпом допив чай.

С немым укором я приподняла брови.

– Ну да, спасибо! Моя благодарность будет безграничной в пределах разумного, – отмахнулся он. – Как вы ухитрились найти Афанасьева?

– Чисто случайно. Да-да, не ухмыляйтесь так скептически! Я в этот подвал пришла второй раз за полтора месяца работы в больнице. Причём первый был, когда старшая сестра показывала мне больничное хозяйство. Тогда я только в дверь заглянула, иначе запомнила бы эти полуокна.

– А вчера зачем пошли?

– От злости, – ответила я чистую правду, а потом коротко обрисовала наше столкновение с сестрой-хозяйкой.

– И?..

– И поняла, когда вошла туда, что именно это помещение я видела, пытаясь вашего подполковника найти.

– Он не мой, а, скорее, ваш. Кирилловский.

– Хорошо, нашего. Всё равно. Велела всем заткнуться и услышала его дыхание, вот и всё. Дальше вам надо благодарить гениального врача, доктора Кауфмана, который подполковника спас.

– Даже не сомневайтесь, его мы поблагодарим, – ответил Егоров и, помолчав, добавил раздосадовано. – Но вы-то каким образом оказались снова на месте происшествия?

– У нас маленький город, – пожала я плечами. – Тихий маленький город.

Чтобы занять чем-то руки, я заново поставила греться воду, сполоснула заварочный чайник, отмерила пару ложек чая, пол-ложки зверобоя, несколько вишнёвых и смородиновых листьев… Майор смотрел на меня и опять молчал.

– Вы сегодня неразговорчивы, – сказала я, чтобы разрушить, наконец, эту тишину. – Что там происходило, в церкви, не выяснили?

– Дьявола вызывали, – зло буркнул он в ответ.

Зазвенела ложка, которую я уронила на тарелку.

– Да ладно?

– Специалисты осмотрели место. Знаки на полу, кострище, в нём – обгорелый скелет кошки… Типичное место проведения ритуала.

Я села и взялась за виски.

– Слушай, но это же чушь! – забывшись, перешла на «ты», однако майор не стал меня поправлять. – Какой ритуал сатанистов может быть проведён в древней, намоленной, действующей церкви? Какая тёмная сущность сунется в такое место?

– Совсем забыл, что ты пока ничего про это не знаешь, – невесело усмехнулся Егоров. – Конечно, большинство людей и не узнает никогда ничего такого, но тебе надо. Видишь ли, есть сущности, которым наплевать на святую воду и намоленные места. Они просто жрать хотят, вот и всё.

– Ты хочешь сказать, что от них не поможет ни крест, ни обережный круг? – спросила я севшим голосом.

– Прости, а от тебя поможет? Ты же ведьма, тоже магическое существо!

– Ну-у… Обережный круг – смотря какой, они разные бывают, а крест… – я вытянула простенькую серебряную цепочку, на которой висел мамин кипарисовый крестик. – Вот. Я его ношу постоянно.

– Ага. И я о том. Поэтому тебе нужно учиться защищаться, согласна?

– Конечно.

– Хорошо. То есть, плохо, вообще-то, уже к полуночи идёт, я устал, как собака… – он потёр ладонями лицо. – Давай так: я дам тебе пару… предметов, которые ты будешь носить, не снимая. Как можно ближе к коже. Поняла?

– Да.

– Сейчас… – Егоров покопался в карманах пиджака и извлёк монетку.

Обычную монетку. Ладно, не очень обычную: она была серебряной, на аверсе красовался какой-то полустёртый профиль, а над ним была просверлена дырочка.

– Надеваешь на цепочку или шнурок… Да вон, хоть к крестику повесь! Давай, помогу.

Он зашёл мне за спину и аккуратно расстегнул цепочку. Холодные пальца коснулись моей шеи, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Егоров же нацепил монету и отдал мне всю связку.

– Держи, надевай, – я послушно завела руки за голову и застегнула замочек. – Вот второй предмет, с этим чуть сложнее. Тебе руки приходится мыть постоянно, где-нибудь снимешь и забудешь на раковине, а такие вещи оставлять нельзя.

На его ладони лежало кольцо – довольно широкое, плоское, словно сплетённое из серебряного кружева. Я попыталась присмотреться, мне показалось, что извивы проволоки складываются в слова. Но в глазах сверкнуло, и моментально заболел левый висок.

– Потому что нечего, это не газета «Известия», чтобы читать, – назидательно погрозил мне пальцем Егоров. – Так что делать будем, попробуешь на руке носить, или туда же на цепочку повесим? Лучше бы на руке, чтобы максимально расширить защитное поле.

– Всё равно при манипуляциях перчатки приходится надевать, так что давай, пристрою на палец и снимать не стану. Да, погоди! – я наморщила лоб, соображая. – Мне иной раз надо кое-что делать… в натуральном виде. Только в рубашке, и чтобы никакого металла не было. Я для этих случаев и крестик снимаю. И как быть с твоими предметами?

– Ты имеешь в виду, когда зелья варишь?

– Ну да.

– Делаешь ты это в доме?

– А где ж ещё?

– И перед этим обережный круг строишь и всё прочее проделываешь, что положено?

– Да.

– Тогда на это время обереги можно снимать. Дом на тебя завязан, он тебя защищает.

– Ладно.

Я надела кольцо на безымянный палец правой руки, и оно село неощутимо, словно носилось именно здесь всю мою жизнь. Вспомнив, что совсем недавно именно на этом месте было другое кольцо, обручальное с огромным бриллиантом, я потёрла палец и усмехнулась.

– Мешает? – в голосе майора прозвучала озабоченность.

– Нет, всё в порядке.

– Ладно. Тогда давай поговорим о месте происшествия, а также о магических тварях и ритуалах.

– О башмаках и сургуче, о королях и капусте… – вздохнула я. – Может, завтра?

– Завтра пятница, рабочий день. Мало того, дальше у нас выходные плюс праздники. Восьмое и девятое мая. Надо пояснять?

– Не надо, – вздохнула я. – Мне дежурить девятого. Я точно знаю, что к вечеру у нас побитые личности и в коридорах, и в процедурных будут лежать.

– Поэтому мне сейчас надо было бы ехать домой и поспать хотя бы что осталось, – снова взглянул на часы и поморщился.

– Могу положить в гостиной, там есть диванчик.

– И ехать утром по забитой дороге? Нет уж, спасибо. Ночью я домчу легко и быстро, а к вам приеду в субботу, восьмого. Постарайтесь до тех пор себя поберечь, Анастасия Александровна.

– Буду стараться, Пётр Григорьевич, – вздохнула я.

За майором захлопнулась дверь.

Через несколько минут я услышала, как где-то вдалеке завёлся мотор.

«Ага, на сей раз, машину он оставил у детского сада, – усмехнулась. – Бережёт мою репутацию! Ну что же, расходуем остатки соли на защитный круг и ложимся спать. Завтра новый день, вот интересно, какие приключения он мне готовит?»