Господин суперинтендант оказался толстячком ростом с сидящую собаку, с обширной плешью, розовыми щечками и грустными глазами, окружёнными длинными густыми ресницами. Он стоял у входа в театр, смотрел на фланирующую публику, отвечал на приветствия – довольно частые и исключительно вежливые, отметила Лавиния. Понаблюдав ещё минут пять, она шагнула вперёд и улыбнулась. Как раз в этот момент на часах Гигантов колокол ударил в первый раз.

Переждав затихающие удары, Лавиния подошла к ступеням и поздоровалась.

– Синьора Редфилд, рад вас видеть, – толстяк поклонился. – Пойдёмте, прошу вас. Монсиньор велел показать вам театр, с чего желаете начать? Может быть, с кофе?

От кофе она решительно отказалась.

– Может быть, начнём мы с вашего кабинета? Вы мне расскажете, что именно насторожило монсиньора Гвискарди, а потом решим, что же нужно осмотреть.

Кабинет был невелик и страшно захламлён. Впрочем, беспорядок этот вроде бы имел определённую логику, во всяком случае, Лавиния сумела её предположить. Один из шкафов заполняли растрёпанными тетрадками и книгами, зачитанными буквально до дыр, во втором громоздились разноцветные стеклянные вазы, кубки и непонятные фигуры. Открытый стеллаж был забит свёрнутыми в рулон большими бумажными полотнищами, тоже разной степени растрёпанности, в них гостья предположила афиши. Письма и бумаги на столе были сложены в аккуратные стопки, поверх одной из них сладко спал серый кот.

– Бартоло, опять ты здесь! – всплеснул руками синьор Кавальери. – Простите, госпожа коммандер, сейчас я его…

– Да пусть спит, – отмахнулась она. – Мне не мешает нисколько.

– Прошу вас, садитесь.

Хозяин кабинета переложил со старинного деревянного кресла несколько папок, и Лавиния устроилась. Кресло было неудобным.

– Итак? – спросила она.

Кавальери поёрзал, вздохнул и начал рассказ.

За «La Fenice», словно кильватерный след за катером, тянулась двойная слава: с одной стороны, сыгранная в нём премьера или первое выступление гарантировала опере, певцу или танцовщице долгую сценическую жизнь и славу. С другой, если этот театр тебя не принимал, то можно было уже не пытаться выступать. Синьор суперинтендант перечислил несколько несостоявшихся певцов, сделавших карьеру в самых неожиданных сферах, от ментальной магии до конструирования летательных аппаратов.

– И какие же этому причины? – спросила Лавиния, слушавшая с интересом.

В ответ толстяк только развёл руками.

– Кто ж знает…

– Какая-то нежить? Посторонняя разумная сущность? Маги проверяли? Как давно это началось?

– Маги проверяли, – закивал Кавальери. – И не один раз! Когда началось? Ну… так-то точную дату даже я не скажу, заметили такую тенденцию примерно через пять лет после второго пожара…

– Та-ак. А теперь про пожары подробнее!

Тут господин суперинтендант снова вздохнул, безнадёжно, словно спаниель, в третий раз за утро обнаруживший совершенно пустую миску.

– Первый случился тогда, когда театра «Ла Фениче» еще не было. На этом месте стоял дом… ну, обычный дом, на первом этаже таверна, на втором жил хозяин с семьёй, а третий они сдавали. Ну так вот, однажды дом этот вспыхнул, словно кучка сухих поленьев. Кто был рядом с дверью, успели выскочить, но таких немного было.

– Это произошло ночью?

– Нет, синьора, белым днём. Оно конечно, в ноябре вечер начинается раньше, чем успеваешь проснуться, но пожар начался в обед, часа в два, а к четырём уже всё догорело.

– И в каком году это произошло? – терпеливо спросила Лавиния.

– Как раз в тот год, когда дожем стал Альвизе Мочениго, в тысячу семьсот шестьдесят третьем.

– Днем… То есть, траттория была открыта?

– Да, именно так. Я ж и говорю, кто сидел рядом с дверью, те успели выскочить, остальные сгорели.

– Господин Кавальери, вы так об этом рассказываете, будто сами присутствовали…

– Ах, синьора, так я же самого главного не сказал! Есть традиция, каждый суперинтендант «Ла Фениче» обязательно записывает всё, что происходит в театре и окрестностях. Вот в этих дневниках всё и рассказано, во всех подробностях.

– Да уж, действительно, мимо дракона вы прошли, не заметив… Давайте!

– Не могу, синьора… – с неожиданной твердостью ответил Кавальери. – Можете читать здесь, в моём кабинете, а вынести не получится.

– Что-то мне подсказывает, что и от магического копирования эти записки закрыты, – вздохнула Лавиния, предчувствуя многие часы изучения однообразных записей, сделанных плохим почерком.

– Конечно, госпожа коммандер! Ну, а как же иначе? Там иной раз такое писали!…

– Хорошо… то есть, плохо, что я не могу заняться этим у себя дома, но радует, что есть письменные источники. Тогда мы с вами поступим так: сейчас вы покажете мне театр.

– Да, госпожа коммандер.

– Сегодня вечером будет спектакль?

– Да, госпожа, коммандер, сегодня у нас «Риголетто».

Лавиния поморщилась: оперу она вообще не любила, а уж душераздирающая история горбуна и его дочери была ей особо ненавистна.

– А завтра?

– «Золушка».

– Отлично. Значит, завтра я с утра приду сюда читать эти дневники… Там одна тетрадь?

– Нет, что вы! Недавно я начал девятнадцатую!

– Очень хорошо. Поправка: мы придём, я и мой секретарь. Надеюсь, в этих записках найдётся ключ к странным случаям. А вечером мы послушаем вашу «Золушку».

– Да, госпожа коммандер.

– Давайте теперь вернёмся к вашим неприятностям, я имею в виду неприятности недавние. То, что театр кого-то принимает или не принимает, началось не вчера, поэтому рассказывайте.

– Ну… Даже и не знаю, как это назвать, – суперинтендант почесал макушку. – Можно сказать, что начались пропажи.

– Мелкое воровство?

– Нет, что вы! С этим бы мы справились быстро, как справлялись всегда. Вы же понимаете, есть постоянные служащие «Ла Фениче» и приглашённые звёзды. Своих я знаю всех досконально, а гастролёрам, как правило, не до того, чтобы спереть чью-то безделушку. Конечно, бывало всякое… – тут синьор Кавальери себя оборвал. – Потом, если интересно будет, расскажу. Так вот, исчезают не вещи, а предметы. Ах, коряво сказал… Ну вот представьте себе, что пропадает бесследно спинка кресла в партере, остаётся только её фантом. Вечером пришла зрительница на спектакль, села в кресло, откинулась… а спинки нет, и она упала на колени зрителю в следующем ряду. Ну, это ладно, смешной случай, хотя в качестве компенсации синьоре Распони пришлось выписать годовой абонемент. Но как-то пропал кусок пола на сцене, и во время репетиции один из статистов провалился в эту дыру! А последний случай меня напугал до смерти, потому что в фантом превратилась часть ограждения на верхнем ярусе. Если бы обнаружилось это вечером, и кто-то из зрителей бы прислонился…

– Падение в партер с высоты… сколько там у вас?

– Почти двадцать метров, – вздохнул толстяк, вытирая лоб платком. – Верная смерть.

– Значит, предмет заменяется фантомом… – Лавиния прошлась по кабинету, рассеянно погладила серого кота; тот мурлыкнул, не просыпаясь. – И так и остаётся дыра? Или через какое-то время восстанавливается реальная структура?

Тут суперинтендант глубоко задумался.

– Ну, первые несколько случаев особо не отмечали, ставили новую доску или ножку стула. Пол на сцене и ограждение, разумеется, отремонтировали немедленно. А вот кресло без спинки заменили целиком, оно на складе, можно посмотреть!

– Очень хорошо, сейчас пойдём и посмотрим. Когда все это началось?

– Несколько месяцев назад, точнее не скажу.

– То есть, связать с чьими-то гастролями, визитом, посещением невозможно? Понятно. Тогда другой вопрос: что вы скажете о моменте происшествий? По вашему впечатлению замена происходила утром, днём, ночью? Какие-то шумы, вообще что-то дежурные отмечали?

– Если и отмечали, то не говорили, – помотал головой Кавальери.

История была необычной, и Лавинию разобрало любопытство и некий азарт: неужели она не сможет справиться? Конечно, в опере она понимает немногим больше, чем в виноделии, но ведь всегда можно спросить! Главное, знать, что именно спрашивать…

– Во сколько начинается сегодняшний спектакль?

– В восемь.

– То есть, ещё час-полтора вы можете мне посвятить, господин суперинтендант?

Кавальери только махнул рукой.

– Синьора Редфилд, да если есть хоть какая-то надежда на то, что вы поможете, я готов сутки за вами следом ходить и сам лично амулеты подавать! В конце концов, для спектакля от меня личное присутствие не требуется, не вышел из меня певец.

При этих словах кот неожиданно спрыгнул со стола, потянулся сперва передними, потом задними лапами, подошёл к выходу и негромко мурлыкнул.

– Ну вот, синьор Бартоло решил сопровождать вас, – суперинтендант открыл дверь.

Склад находился на чердаке здания театра. Они поднялись по узкой лестнице на два пролёта, спустились на один, прошли по запутанным изгибающимся коридорам и снова поднялись.

– Здание несколько раз перестраивалось, – с извиняющейся улыбкой Кавальери развёл руками. – После второго пожара, когда сгорело и несколько соседних домов, синьор N. решил купить те площадки и сильно расширил театр. Но центральную часть и правое крыло тогда огонь не затронул, и их оставили в былом виде. Поэтому, сами понимаете, мало кто может пройти здесь и не заблудиться.

– Понимаю, – кивнула Лавиния. – А сколько в «Ла Фениче» постоянных работников?

– Ну-у… – толстяк остановился, запыхавшись, и принялся загибать пальцы. – Оркестр, это сорок музыкантов. Хор, пока десять мужских голосов и двенадцать женских, но будет больше, мы развиваемся. Костюмеры, декораторы, художники, осветители… тут по-разному, от пятидесяти и больше. Сейчас семьдесят два, но у нас и спектакли каждый день… Много, синьора.

– А певцы только приглашённые?

– Обычно да. Иногда кто-то из хора вдруг выбивается в солисты, но это нечасто бывает. Традиционно солисты, дирижёр, постановщик – это гастролёры.

– И насколько загодя вы составляете план постановок?

– За три года, синьора. Такие звёзды, как тот же Оттоленги, расписывают свою жизнь на много месяцев вперёд…

Обсуждая всё это, они поднялись по металлическим ступеням винтовой лестницы к обитой железом двери, на которой висел слегка поржавевший замок размером с мужской ботинок. Суперинтендант извлёк из кармана соответствующих габаритов ключ, вставил его в скважину и не без скрипа повернул.

Пока синьор Кавальери разыскивал обманное кресло, Лавиния разглядывала странные предметы, отправленные сюда на покой: части декораций, вроде нарисованной на листе картона стилизованной яблони или почти настоящей крепостной стены, поломанную мебель, сундуки и коробки. На удивление, пыли почти не было, и она с одобрением подумала, что на бытовых амулетах здесь не экономят.

«Зато видимо, пытались экономить на противопожарных!» – ехидно добавил внутренний голос.

– Ага, вот оно! – раздался голос суперинтенданта откуда-то из дальнего угла. – Синьора коммандер, как вам удобнее – чтобы я принёс это кресло к вам, или вы сюда подойдёте?

– Подойду, стойте на месте.

– Да, синьора. Бартоло вас проводит.

И в самом деле, серый кот тут же возник у её ног, коротко мяукнул и повёл извилистой дорожкой меж заброшенными свидетельствами былых оперных триумфов.

На что похоже кресло без спинки?

На пуфик с ручками, совершенно бессмысленный предмет.

Осмотрев то место, где крепилась бесславно погибшая спинка, Лавиния хмыкнула:

– Такое впечатление, что её здесь никогда и не было… Скажите, синьор Кавальери, магически этот предмет мебели не обрабатывали?

– Нет, госпожа коммандер. Убрали из зала и забросили сюда.

– Забросили… – она огляделась. – Конечно, амулеты от пыли дают фон…

– И от мышей, – почтительно подсказал Кавальери.

– Лучший амулет от мышей – вот он, сидит у ваших ног.

– Бартоло уже немолод, а театр большой.

– Понятно. Хорошо, господин суперинтендант. Забирайте Бартоло и отойдите к дверям. Я вас позову, если что.

Без единого звука человек и кот исчезли из поля зрения.

Лавиния размяла пальцы и сложила их в жесте активации…

Обследовав бывшее кресло, она села на него и задумалась.

«Итак, у нас здесь наблюдается полноценное проклятие. Судя по тому, что проявляется оно произвольно и в разных местах, наложено на театр в целом. Конечно, я из Кавальери попробую выудить, что происходило в «Ла Фениче» незадолго до того, как заметили пропадающие предметы, но вот что делать дальше? Приглашать местную магбезопасность? Соблазнительно… Передать историю Джан-Марко Торнабуони, отрясти с подошв пыль венецианских улочек и вернуться домой, в Лютецию. У меня осталось чуть больше недели отпуска, можно уехать в Провенс и пожить тихо, у камина с видом на сад, – она хмыкнула чуть слышно. – Ага, и мучиться от любопытства, кто и за что так своеобразно отомстил «Ла Фениче»! Не лги себе, Лавиния Редфилд, никуда ты не уедешь!»

Она огляделась, распахнула несколько сундуков, выбрала в одном из них большой кусок златотканой парчи и накрыла им пуфик с ручками.

– Синьор Кавальери!

Господин суперинтендант появился мгновенно.

– Да, госпожа коммандер!

– Я нашла возможную причину этих неприятностей. Только возможную! – подчеркнула она голосом. – Теперь нужно изучить ваши записи, найти и исследовать ключевые точки… в общем, предстоит много работы.

– Понимаю, госпожа коммандер, – смиренно отвечал Кавальери. – Вы… на вас ведь можно рассчитывать?

– Идёмте, синьор, вернёмся в ваш кабинет. Я кое с кем поговорю, а потом отвечу на этот вопрос. Кстати, заприте дверь склада, а я поставлю свой собственный магический замок. Нечего тут кому попало шастать…

В кабинете Лавиния села в кресло, достала коммуникатор и набрала номер. Какое-то время ничего не происходило, экран оставался тёмным. Она уже было решила, что происходит то же самое, что всегда случалось с нею в Венеции: её магия сбоила, не срабатывала или срабатывала криво, размываемая водой, составляющей суть города. Но нет, аппаратик вдруг дрогнул, деловито зажужжал, засветился экран, и на нём появилась суровая физиономия Джан-Марко Торнабуони.

– Госпожа Редфилд? – удивился он. – Где это ты?

– Совсем недалеко от тебя, – Лавиния усмехнулась. – В «Ла Фениче». Тут оч-чень интересная задачка, и у тебя есть шанс поучаствовать в её решении.

Торнабуони хмыкнул.

– Синьора профессор, город мой, а загадку нашла ты? Это непорядок! Кто там маячит, Кавальери?

– Да, синьор, – пискнул толстяк, откашлялся и сказал нормальным голосом. – Да, синьор. Мы в моём кабинете.

– Ага, отлично…

Экран погас, зато возле двери засиял сиреневый овал, потом начал расширяться, образуя портальное окно. Пока оно наливалось цветом и становилось стабильным, суперинтендант успел повернуться к гостье и, высоко подняв брови, спросить:

– Профессор?

– Я преподаю в Академии в Лютеции, и Джан-Марко у меня учился, – ответила она.

Торнабуони шагнул в комнату, и портальное окно погасло.

– Синьор Кавальери, – кивнул он. – Это вы привлекли госпожу коммандера?

– Мессере… – замялся суперинтендант.

– Оставь, Джан-Марко! – решительно сказала Лавиния. – Это совсем другая история, и её ты не узнаешь. Или узнаешь не скоро.

– Ладно, – кивнул Торнабуони, переложил какие-то куски ткани и уселся в кресло. – Рассказывайте то, что можно, а дальше будет видно.

«То, что можно» в изложении госпожи Редфилд уместилось в пять минут. Короткий и сухой перечень происшествий, из-за которых господин суперинтендант не спал ночами, закончен был будничным тоном:

– Я обследовала один из подвергшихся воздействию предметов…

– Кресло из партера, – подсказал суперинтендант.

Коммандер пронзила его недовольным взглядом и договорила:

– И на этом кресле я обнаружила проклятие. Вернее, конечно, след проклятия, воздействовавшего на предмет как на часть единого целого.

– Единое целое, ты считаешь, это театр?

– Именно так.

– Никогда не слышал о таком, чтобы проклятие действовало не на конкретное живое существо или точку в пространстве, а на здание…

– Полагаю, здесь оно отнесено не к зданию, а к «Ла Фениче» как идее. Можно было бы доказать это, перенеся оперный театр в другое место…

Тут синьор Кавальери, слушавший диалог специалистов с величайшим почтением, возопил:

– Нет-нет-нет, только не это! Синьора коммандер, синьор Торнабуони, помилуйте!

Маги переглянулись, и Джан-Марко сказал:

– Спокойно, господин суперинтендант! Я, глава венецианского отдела Службы магбезопасности, обещаю вам, что приложу все усилия для нейтрализации отрицательного магического воздействия и скорейшего выявления и наказания виновных. Кем бы они ни были.

Это обещание, изложенное максимально канцелярским языком, волшебным образом успокоило Кавальери. Он закивал и сказал:

– Так я принесу дневники?

– А они не здесь, в кабинете? – удивилась Лавиния. – Несите, конечно.

– Кабинет – проходной двор, – махнул рукой Кавальери. – А всей охраны один Бартоло. Сейчас, минуточку.

Он выбежал за дверь.

Серый кот, устроившийся теперь на подоконнике, шевельнул ухом, широко зевнул и накрыл нос хвостом.

– Туман поднимается, – озабоченно заметил Джан-Марко. – А погодные маги обещали ясные дни до конца недели.

– По-моему, изменения погоды здесь случается чаще, чем в Люнденвике, – госпожа Редфилд пожала плечами.

– Он мне не нравится. Хватило бы и обычного, естественного, но этот, по-моему, имеет магическую природу. Сама понимаешь, просто так туман не вызывают. Не вздумай открывать портал к себе в Лютецию.

– Я ночую здесь, в городе.

– Где?

– В Ка’Тезено, – неохотно ответила Лавиния.

Она не сомневалась, что Торнабуони сумеет сложить два и два и догадаться о том, кто её в Венецию вытащил.

– Во-от как? – взгляд Джан-Марко стал острым.

Возможно, он бы выпытал у неё все подробности, но тут в дверь вошёл господин суперинтендант, прижимающий к груди большую тетрадь в сафьяновом переплёте и её сестру-близнеца, вдвое тоньше.

– Вот, – сказал он. – Дневник.

– Это за какой период? – спросила госпожа Редфилд.

– Восемнадцатая тетрадь, начата пятого апреля 2180 года, и девятнадцатая, начиная с Перелома года.

– Почти шесть лет… И начало происшествий с заменой предмета на иллюзию здесь отмечено?

– Во всяком случае, здесь отмечен тот случай, когда я лично был привлечён к решению вопроса.

– То есть, история с креслом?

– Да, госпожа коммандер, – с достоинством поклонился Кавальери.

– Отлично, – вмешался в беседу Торнабуони. – Тогда мы можем идти…

И снова господин суперинтендант с реверансами и сожалениями объяснил, почему невозможно вынести записки из здания «Ла Фениче». Выслушав его витиеватые извинения, Джан-Марко потёр подбородок.

– Ладно, – решился он. – Выделите нам какую-нибудь тихую комнату, часок я могу урвать от дел.

Взвесив на руке тетрадь, Лавиния тихонько хмыкнула, но возражать не стала. Кавальери выдвинул ящик стола, достал оттуда ключ, снабжённый загадочной биркой «худ. маст.» и распахнул дверь.

Вновь они шли по узким коридорам, поднимались и спускались по лестницам, пока, наконец, госпожа Редфилд не уверилась окончательно в том, что без посторонней помощи она не выберется на улицу никогда. Ну, разве что проломит стену или откроет портал неизвестно куда, искажённый водой каналов. Наконец синьор Кавальери подошёл к двери, примечательной тем, что она была, во-первых, вдвое шире обычной, а во-вторых, на ней широкими мазками был нарисован знаменитый крылатый лев с раскрытой книгой. Лев был зелёный, крылья – нежно розовые, а книга алая. Покрутив ключом в скважине, суперинтендант распахнул правую створку и сказал:

– Вот, господа, здесь никто вам не помешает. Вон те два кресла очень удобные, не смотрите, что такие страшненькие.

Кивком поблагодарив, Лавиния вошла и осмотрелась. Загадочная надпись на ключе стала понятной: вокруг стояли несколько мольбертов, множество картонов, как чистых или загрунтованных, так и с начатыми картинами. Пахло скипидаром и чем-то ещё, неуловимым, но не противным.