Я погладила ладонью шелковые обои и усмехнулась: мессере Джованни Дандоло сумел создать нечто непреходящее из временных материалов. Мрамор ведь тоже не вечен, «ржавеет золото, и истлевает сталь…»^[1]

Джованни выстроил свой дворец на острове посреди лагуны, дабы никто не смог войти в его дом незваным. Все пятьсот шестнадцать лет своей жизни мессере Дандоло, маг воды, один из десяти соправителей Серениссимы, до смерти пугал врагов и был, говорят, невероятно милостив к друзьям и просто к слабым. Недаром на его личном гербе рычал золотой лев, защищающий детеныша.

Странный, вообще говоря, набор качеств для венецианского патриция.

Жаль, что я на двести лет опоздала со своим рождением, думаю, я бы стала его горячей поклонницей.

Увы, единственный сын великого мага погиб совсем молодым при загадочных обстоятельствах, а внук обладал весьма слабыми способностями к магии. В дедовом палаццо Руджеро Дандоло предпочел устроить отель, передал управление им наемному персоналу, а сам переехал в империю Новый Свет.

Комната, в которой я разместилась, была когда-то малой гостиной супруги мессере Джованни, Франчески; с тех времен сохранились высокие, слегка облупившиеся зеркала между стрельчатыми окнами, зеленые шелковые обои, золоченые обводы дверей, фреска на потолке и десюдепорт^[2], изображавшие модных когда-то пастушек и пастушков. С того же времени остался и мраморный камин, растопленный сегодня по случаю холодного февральского ветра со стороны лагуны.

Камин доедал последние страницы моей статьи, которую я уже не стану отправлять в «Вестник магической косметологии и пластической хирургии».

Глава 1. Bauta Casanova

Возвращаясь в свой номер после завтрака, я рассеянно кивнула человеку на ресепшене и сделала шаг в сторону лестницы, когда портье окликнул меня:

– Синьора! Простите, ваша почта!

– Почта? – удивилась я. – Странно, я вроде бы не жду никаких известий…

– О, синьора, это местная почта. Из Ка’Градениго.

Еще более странно. Я очень удивилась бы, получив известия из клиники или из дому, поскольку просто сбежала из Бостона, не оставив координат. Но письмо от кого-то в Серениссиме, городе, где я впервые?

Я взяла конверт. Плотная рельефная бумага, в правом верхнем углу вытиснен зеленым и золотом герб: грифон, держащий в клюве оливковую ветвь. Под грифоном девиз: «Post tenebras lux»^[3]. Четким почерком на всеобщем адрес: «Отель “Палаццо Дандоло”, синьоре Хемилтон-Дайер». Надо же, даже имя не переврали.

Портье протянул мне резной костяной нож для бумаг.

– Спасибо, – улыбнулась я и вскрыла конверт.

Письмо было написано (да-да, написано, а не напечатано!) тем же четким почерком на бумаге с тем же гербом и приглашало синьору Хемилтон-Дайер, то есть меня, посетить Chiocollata Danzante завтра вечером, после десяти, во дворце Градениго. Приглашение было на двоих.

– Очень странно, – я посмотрела на портье. – А что такое Chiocollata Danzante? Впрочем, нетрудно догадаться, шоколад и танцы, не так ли?

– Вы совершенно правы, синьора, – вновь поклонился портье.

– И что мне с этим делать?

– Подбирать костюм и маску, синьора. Вам удобно будет посетить ателье Флавиа сегодня в полдень? Тогда при необходимости останется еще время, чтобы подогнать платье.

– Ну… пожалуй, да, благодарю вас. Но подождите, ведь приглашение на два лица. Получается, я не могу идти на бал без спутника, а здесь, в Венеции, у меня нет знакомых!

– Это не проблема, синьора. Вас будет сопровождать accompagnatore temporaneo, в плаще и бауте разумеется.

Сопровождающий на один раз, перевела я для себя. Почему бы нет?

Начать новую жизнь с бала-маскарада, это, по крайней мере, оригинально. Я направилась было к лестнице, но портье продолжил говорить:

– Если позволите, синьора, я рекомендовал бы вам на три-четыре дня воспользоваться услугами consigliere… советчика, если можно так выразиться. Вы ведь не просто туристка, которая завтра упорхнет куда-нибудь в Галлию или Дойчланд. Вы здесь задержитесь, а значит, вам нужно знать, что стоит, а что не стоит делать там, – он кивнул в сторону лагуны, за которой высился Дворец дожей, – в Городе.

– Вот как… – я медленно вернулась к стойке рецепции. – И это будет тот же самый человек, который должен сопровождать меня на вечер с шоколадом?

Если он скажет «да», я немедленно уеду из этого отеля, поняла я. Но портье был искренне возмущен таким предположением:

– Ну что вы, синьора! Как можно! Встретьтесь с consigliere, это ни к чему не обязывает ни вас, ни, кстати говоря, его самого. Синьор Лаварди не со всеми соглашается работать.

– Хорошо, – я кивнула. – Давайте попробуем.

– Благодарю вас, синьора! Думаю, через час-полтора он приедет.

– Скажите мне еще вот что, синьор… – я поискала на лацкане его форменного пиджака табличку с именем, но ее не было.

– Меня зовут Антонио, синьора.

– Синьор Антонио, а почему никого нет? Мы с вами беседуем уже полчаса, и за это время никто не выходил сюда, в лобби.

Портье позволил себе снисходительную ухмылку.

– Дело в том, синьора Хемилтон-Дайер, что все эти люди, – он очертил рукой круг, захватывающий, кажется, всю территорию отеля, – все эти tedesci и другие туристы отправились на Сан-Марко смотреть полет голубки. Пфф! Церемония для плебса! Вы увидите совсем иную Серениссиму.

Вернувшись в номер, я перечитала приглашение и снова удивилась красоте почерка. Значит, бал-маскарад… Говорят, костюмы и маски в венецианских ателье стоят целое состояние, а самые большие энтузиасты заказывают их за год. Вот просто в последний день карнавала приходят в ателье и придумывают то, в чем будут танцевать через год.

Цена будущего наряда меня не особо волновала, благодарение богам, денег у меня больше, чем нужно одинокой женщине, не ведущей светской жизни. Я унаследовала неплохое состояние от отца и получила еще одно после смерти мужа. Впрочем, даже если бы они ничего мне не оставили, я могла заработать своими руками и головой сколько угодно: пластические хирурги, владеющие еще и медицинской магией, бедными не бывают.

Наверное, я задремала в кресле у окна с видом на город, иначе почему от резкого звонка внутренней связи сердце мое заколотилось, как заячий хвост?

– Синьора Хемилтон-Дайер, вас ожидают в баре нашего отеля, – сообщил мягкий женский голос.

И что я так всполошилась?

В конце концов, если мне не понравится этот синьор… как его? Лаварди, я всегда могу мило улыбнуться и сообщить, что у меня изменились планы. Мои планы могут измениться даже так сильно, что я закрою чемодан, отправлюсь на станцию и сяду в первый попавшийся поезд.

Я ополоснула лицо холодной водой и взглянула в зеркало. Увиденное мне не понравилось.

Синьор Лаварди был похож на любимого дядюшку. Ну, у меня лично был именно такой любимый дядюшка, двоюродный брат отца. Дядю Руфуса в семье никто и никогда не принимал всерьез. Вот он точно так же осыпал сигарным пеплом лацканы пиджака, и цветной шелковый платок в нагрудном кармане, и морщинки у уголков глаз у него были похожие.

Consigliere встал, здороваясь, и оказался высоким и худым, словно складной метр.

– Итак, синьор Лаварди? – спросила я самым деловым тоном.

– Итак, синьора, – передразнил меня собеседник и неожиданно засмеялся. – Я весь в вашем распоряжении. Как мне сообщил наш дорогой Антонио, у вас завтра Chiocollata Danzante в Ка’Градениго и для начала вам нужно подобрать наряд?

Ателье Флавиа сверкало витриной на calle de le Becarie, однако гондола подвезла нас к водному подъезду, со стороны sotoportego de ca’Dorso. Я уже знала, что вход с воды считается здесь более почетным. За двадцать минут в гондоле от причала «Палаццо Дандоло» до этого sotoportego синьор Лаварди успел рассказать мне о некоторых тонкостях жизни в городе; пожалуй, возникло ощущение, что информация меня уже переполняет.

Хозяйка ателье, синьора Паола Флавиа, смотрела на меня без особой приязни, постукивая указательным пальцем по выпяченной нижней губе. Потом повернулась к моему сопровождающему, и пальцы ее быстро замелькали в воздухе, ведя разговор на тайном языке жестов. Я не удивлялась: два моих старших кузена освоили подобный язык во время службы в армейской разведке и кое-каким жестам даже научили меня. Синьор Лаварди отвечал редко и коротко, но, по-видимому, был убедителен, так что через короткое время дама вновь посмотрела на меня и сказала вслух:

– Ну, хорошо. Значит, Chiocollata Danzante, и будет это завтра.

– В Ка’Градениго, Паола, – многозначительно сказал мой consigliere.

Обойдя меня, будто колонну, она задумчиво постучала себя пальцем по подбородку.

– Серые глаза, светлая шатенка, кожа чуть смуглая… Вы, наверное, носите голубое и синее, синьора?

В ее голосе мне послышалось слегка прикрытая снисходительность, я разозлилась и ответила резко:

– В основном я ношу зеленое! Хирургическую робу. А в свободное время, которого немного, надеваю джинсы и то, что попадется под руку.

– Понятно, – откликнулась синьора Флавиа, нисколько не обидевшись. – Черное и белое, вот так мы попробуем. Джованна! Принеси «герцогиню Сфорца» и все, что положено!

Я хотела упереться: что такое, вокруг полно дивных платьев всех цветов радуги – малиновые, золотые, бирюзовые, – а меня, словно монахиню, упихивают в ахроматическую гамму. Но потом мне стало любопытно, что ж за платье названо именем знаменитой герцогини?

Черный шелк, шитый серебром. Белое кружево манжет и широкого стоячего воротника, сверкающее серебром и мелкими стразами. Черный плащ с объемным капюшоном и треуголка, отделанная серебряным галуном.

И корсет, мамочки!

– А неплохо, – с одобрением сказала синьора Флавиа, осматривая меня со всех сторон. – Весьма неплохо. Осталось подобрать маску.

– Возможно, у госпожи Хемилтон-Дайер есть какие-то предпочтения? – вежливо поинтересовался синьор Лаварди, одновременно продолжая выплетать пальцами кружево тайной речи.

– Джованна! Принеси второй и третий наборы! – закричала хозяйка ателье, и еще прежде, чем эхо ее голоса затерялось в складках платьев, немолодая помощница внесла две подставки с масками.

Я затаила дыхание. До меня вдруг дошло, что с завтрашнего дня в этом городе можно не снимать маску вообще. Быть без лица. Без имени. Без биографии, анкетных данных, перечня научных достижений, списка использованной литературы. Медленно я протянула руку к белой маске, полностью закрывающей лицо. Нижняя часть ее была выдвинута вперед длинным и довольно уродливым клином.

– Это баута, синьора, – мягко проговорил Лаварди. – Отличный выбор, именно то, что нужно к tricorno. Только, позволю себе заметить, белую бауту носят летом, зимой же полагается черная. Вот, например, такая.

И он протянул мне черную маску, украшенную алыми ограненными кристаллами.

Я приложила маску к лицу и повернулась к зеркалу. Там отражалась совершенно не знакомая мне дама, лицо которой искажал и немало уродовал клин, клюв, выпяченный подбородок. Мой глаз хирурга, специалиста по красоте, это резало ужасно.

– Синьор Лаварди, а почему эта… баута имеет такую странную форму? – спросила я, пока госпожа Флавиа завязывала на затылке ленты маски, закрывала мои волосы шелком и кружевами и водружала треуголку поверх платка.

– Это очень просто, синьора. Благодаря этой детали, кажущейся вам столь странной, вы сможете есть и пить, не снимая маски. Кроме того, она изменит ваш голос.

– Изменит голос, – повторила я, продолжая глядеть, как в зеркале приобретает пугающую реальность черно-белая фигура, на бауте которой сверкают алые капли. – Очень интересно. Скажите мне вот еще что, я ведь могу носить и мужской костюм?

– Разумеется, синьора! – ответили в один голос мои советчики.

– Тогда хотелось бы примерить… ну, скажем, вот этот, – не глядя, я ткнула пальцем и попала в лазурно-синий камзол, отделанный бледно-голубым шитьем и белоснежными кружевами.

В гондоле синьор Лаварди снова сел напротив меня и спросил:

– Могу ли я предложить вам отличное место, чтобы пообедать? Вам понравится.

Я взглянула на часы: оказывается, в ателье мы провели гораздо больше времени, чем я предполагала, стрелка подползала к половине шестого. Ну да, уже почти стемнело…

– А нас сейчас покормят где-нибудь? – с сомнением спросила я. – Мне говорили, что в Лации все рестораны закрываются в половине третьего и будут открыты уже только к вечеру. Вообще-то, конечно, есть хочется.

Есть хотелось просто зверски, честно говоря. Завтрак был давным-давно, еще утром, а с тех пор мне перепали только чашка кофе с крохотной печенинкой, принесенные одной из мастериц в момент смены костюма.

– Покормят, – кивнул мой consigliere. – Конечно, вам не принесут раззолоченного меню на десяти языках, что так любят туристы. Уж что приготовили сегодня, то и подадут. Но зато это будет настоящая венецианская кухня, никаких штучек с юга.

Слово «юг» было выплюнуто синьором Лаварди с таким презрением, что я поклялась себе самой страшной клятвой: никогда при нем не признаваться в своей любви к пицце.