Глава 7

Москва, 2010 г.

Ночная няня Вера Петровна, или просто Верочка, двадцати трех лет, проснулась оттого, что ей приснился нехороший сон. Комнатка, где ей иногда удавалось поспать, была расположена в правом крыле старого здания интерната, довольно далеко от спален воспитанников. Конечно, по-хорошему, ей спать нельзя было, и эта комната с продавленным диванчиком, шкафом, столом и единственным стулом была просто ее рабочим местом, где она могла переодеться и находиться в свободное от обходов время. Но, как она потихоньку выяснила, все ночные няни, работавшие здесь до нее, тоже позволяли себе поспать, а потому ничего страшного в том, что она немного отдохнула, не было.

Она встала, посмотрелась в зеркало, одернула помявшийся тонкий свитер и вышла из комнаты. В коридоре, освещенном тусклой лампой, которую оставляли для того, чтобы воспитанники могли ночью добраться до туалетов, было тихо. Полы блестели, и это тоже была заслуга Верочки, которой вменялось в обязанность мыть два коридора – на первом и втором этажах. Вроде все тихо, но почему-то на душе неспокойно. Так уже бывало, когда она, проснувшись среди ночи, испытывала необъяснимый страх. Вот вроде бы все хорошо, и дома, она знала, муж с маленькой дочкой, все живы-здоровы, тогда отчего такая тяжесть на душе?

Возможно, причина кроется в ней самой. Как только она устроилась работать ночной няней в интернат, она стала неспокойной. Жизнь маленьких детей, брошенных родителями, потрясла ее своей беспросветностью. Никому не нужные, одинокие маленькие люди с печальными глазами, пребывающие в постоянном ожидании чуда – прихода своих непутевых (или умерших) родителей. Это страшно, это очень страшно. Быть может, именно этот детский сиротский страх и пропитал все эти стены и затаился в темных углах интерната?

Верочка тихими мелкими шажками дошла до дверей спальни мальчиков, остановилась, прислушалась. Тишина. Открыла дверь, заглянула. Темно, тихо, слышно только дыхание и посапывание… Значит, все спят. Заглянула к девочкам – тоже спокойно. Вернулась к себе, и тотчас ей пришла эсэмэска от сторожа, Николая Петровича: «Приходи оладьи есть».

Она улыбнулась. Знала, что в кухне для сторожа повара всегда оставляют еду. А ему есть одному скучно, вот он всегда и приглашает ее почаевничать. Что ж, почему бы не воспользоваться приглашением?

Она быстро спустилась вниз, вышла из основного корпуса интерната, завернула за угол и побежала по дорожке к старому, построенному еще немцами-военнопленными зданию из потемневшего красного кирпича, где находились кухня и столовая. Фонари, расположенные по периметру высокого каменного забора, окружавшего большую территорию интерната, освещали не только корпуса, двор и спортивную площадку, но и часть улицы с прилепившимся к стене небольшим базаром. Днем здесь кипит жизнь, торговцы раскладывают свой товар, как будто бы дразнят детишек свежими фруктами и конфетами. Младшие особенно любят, сидя на подоконниках в своих классных комнатах, разглядывать расположенные внизу, под самыми окнами, торговые ряды…

– Пришла, ну, проходи-проходи…

Сторож, невысокий плотненький человечек в вечной душегрейке из старой овчины, которую он носил в любое время года, с симпатичным добрым лицом, которое он забывал побрить, курносый и большегубый, встретил Веру улыбкой.

– Не знаю, любишь ли ты холодные, но я на всякий случай подогрел на сковородке, на масле… Оладьи – мечта! Томка мне варенье оставила, ну а где лежит сметана, я и так знаю… Чай я заварил… Одному-то не хочется вечерять…

– Николай Петрович, скоро уже утро! – улыбнулась сторожу Вера. – Смотрите, небо порозовело…

Вот за чаем Николай Петрович и рассказывал ей истории воспитанников, которых знал много лет, потому как с незапамятных времен сторожил интернат. Истории бывали подчас страшными, когда выяснялось, что родители какого-нибудь воспитанника или воспитанницы погибли, или их убили, или они были наркоманами или алкоголиками. Некоторые дети сбегали от своих родителей, которые избивали их, но потом снова возвращались и снова сбегали… Бывали случаи, когда детей усыновляли, а потом снова возвращали в интернат, и таких историй становилось все больше и больше. Узнала Вера и о том, что многие воспитатели сами усыновляли своих воспитанников, давали им образование и отпускали в большую жизнь.

– Вот, возьми себе тарелку, наложи сколько хочешь… Варенье… Томка свое принесла. У нее же дача, так она насобирает клубнику, наварит варенье и приносит сюда, в интернат, ребятишек побаловать…

– Николай Петрович, я вот вас все хотела спросить. Этот мальчик, такой хорошенький, с белыми волосами, похожий на ангела. Саша его зовут.

– Казанцев?

– Да, Саша Казанцев. Хороший мальчик. Сирота. Его бабушка воспитывала, а когда она умерла, его и определили к нам. А родители?

– Нет родителей. Во всяком случае, я никогда не слышал ни о матери, ни об отце. Знаю только, что он сирота. Так ты у Марии Викторовны спроси, у нее же все личные дела на воспитанников есть.

– Просто я видела на тумбочке возле его кровати портрет в рамке, и на нем – две женщины. Я тогда еще подумала, что одна мать, а другая, может, тетя или еще кто… Молодые такие женщины, мне даже показалось, что они чем-то похожи… Знаете, так жалко мальчишку. Славный, тихий такой, с большими печальными глазами…

– У них у всех здесь такие глаза. Глаза сирот, Вера. Можно еще понять, когда родители умирают и детей сюда, к нам определяют, но когда родители живы, пьют и бьют своих детей… Это уже ни в какие рамки не укладывается. Знаешь, сколько раз я ходил по адресам по просьбам детишек, искал их родителей. Они, маленькие, описывали мне улицу, на которой жили, дом… Словом, пытались указать какие-то ориентиры, чтобы я только поехал и поискал родителей. И что самое удивительное – они продолжают любить их, представляешь? И мечтают встретиться с ними.

– А как так случилось, что здесь открыли лицейские классы? Неужели нельзя было как-то иначе решить вопрос… Я имею в виду, что теперь здесь можно увидеть на фоне интернатовских детей не сирот, из хороших семей, обеспеченных. Вы видели, какими глазами наши дети провожают эти роскошные дорогие машины, которые увозят из интерната учеников лицейских классов? Такой контраст… Это же ранит их. Не думаю, что это было правильное решение.

– Так нас же с тобой никто не спросил. У них там, – Николай Петрович поднял указательный палец вверх, – своя правда.

– Если бы у меня были средства, я бы усыновила Сашу. Он такой милый, мне кажется, что он очень умненький, вдумчивый.

– Сашка-то? Да, я тоже подметил. Но ты не расстраивайся особо-то. Таких мальчишек усыновляют. Симпатичных, умненьких. Сама же знаешь, видела небось, как время от времени к нам сюда приезжают парочки, будущие мамаши с папашами… Присматриваются к нашим, как в магазине игрушек – кого бы выбрать, мальчишку или девчонку. Странно все это, как-то не по-людски. Хотя, по мне, так пусть их побольше усыновляют, да только чтобы потом не возвращали обратно, вон как Валюшу Ефимову… Это же ужас какой-то! Поиграли и бросили, как куклу. Понятное дело, что она с характером, да и не привыкла еще к чужим… Можно было подождать, пока она сживется с ними… Подумаешь, взяла что-то там в супермаркете… Да у нее, поди, глаза разбежались, у девчонки! Стыдно им, видите ли, стало перед продавцами. В этом и состоит трудность усыновления. В понимании детеныша. Ну а у тебя как, Вера? Растет дочка?

– Растет. Все в порядке. Только работаю много, дочку почти не вижу. Утром в школе, я же домоводство веду, а ночью здесь вот подрабатываю. Устаю, сами понимаете. Но у меня и муж тоже труженик. Оба работаем, хотим кредит взять да дачу хорошую купить, где-нибудь в красивом месте, на реке или озере. Вот тогда брошу работу, переберемся с Маринкой на природу, пчел разведем, овощи выращивать стану… Мечтаю…

– Мечты – это хорошо. Без них – куда?

– Спасибо вам, Николай Петрович, и за оладьи, и за чай… А чай-то был не простой, с травками, а?

Старый сторож улыбнулся, развел руками:

– А то как же? Так что ты не торопись, Вера, с усыновлением… Мальчик-то он, конечно, хороший, да усыновят его, я думаю… уже в скором времени. Разговор я один слышал ненароком… Какой-то мужчина приезжал на дорогой машине, тоже им интересовался. Может, посторонний, которому он приглянулся, а может, родственник какой, а то и вовсе… папаша.

Настроение Верочки сразу упало. Она выбежала из кухни, глотнула свежего утреннего воздуха, быстро поднялась по ступенькам на крыльцо и бросилась в сторону спален. Все было тихо, но сердце так тревожно забилось, что Вере пришлось приостановиться, чтобы перевести дух. Интересно, и кто это такой приезжал, интересовался Сашей? И правда, папаша, что ли, нарисовался?

Она замедлила шаг возле спальни мальчиков, где спал Саша Казанцев, отворила дверь, вошла. В голубом полумраке спальни, раскрашенной бледным фонарным светом, льющимся из окон, по периметру стояли узкие деревянные кровати, на которых спали мальчики. Кто-то разметался во сне и раскрылся. Вера подошла и укрыла детей одеялами. Возле кровати Саши задержалась. Он спал на боку, подложив под щеку ладошки, маленький семилетний мальчишка. Головка его, заросшая густыми светлыми волосами, переливающимися бледным перламутром, казалась такой трогательной, что Вера едва сдержалась, чтобы ее не погладить.

Глава 8

Афины, 2007 г.

Андреас вышел из палаты, держась за голову. Полина отскочила в сторону, чтобы он не сбил ее. Чувство вины держало ее в напряжении все эти часы ожидания Андреаса, – вины за то, что не сумела сохранить для него Ксению. Она была жива, но, как сказал врач, находилась в глубокой коме. Удар, нанесенный неизвестным преступником, оказался очень сильным. И вот сейчас, когда Андреас приехал, когда все узнал и увидел свою невесту собственными глазами (упакованная в кокон из бинтов голова, распухшие щеки и нос, фиолетовые с желтым синяки под глазами, и все это жирно блестит, словно смазанное маслом), она ждала от него реакции. Ждала, что он скажет, повесит ли ответственность за то, что произошло, на Полину, или же у него в голове уже сложился вполне обоснованный мотив преступления, замешанный на его прошлом: ревность бывшей любовницы, зависть конкурентов…

Он пролетел мимо, обдавая ее слабым ароматом одеколона, и вдруг остановился, резко повернулся к ней и большими шагами приблизился.

– Полин, она была в твоей голубой кофте. Может, в темноте подумали, что это ты? – Он состроил страдальческую мину.

Если бы не остатки сил, она сползла бы по стенке вниз и растворилась на плиточном, сверкающем чистотой полу.

– Почему я, Андреас? Меня здесь никто не знает…

– Но и ее тоже не знал. И ее не ограбили, я разговаривал с комиссаром. Ее хотели убить, и она чудом осталась жива. Пойдем поговорим…

Они вышли из клиники, сели в его машину, проехали пару кварталов и остановились возле террасы кафе. Накрапывал дождь, но Андреас, находясь мысленно где-то очень далеко, даже не заметил этого, он сел за столик, машинально жестом пригласив Полину сесть напротив него. Подошедшей официантке, ежившейся в тонкой кофточке, он бросил через плечо: «Два кофе».

– Полин, расскажи мне, – они разговаривали на английском, – что такого могло случиться в вашей жизни – в твоей ли, в жизни ли Ксении, – что кого-то из вас захотели убить?! Возможно, я сейчас неадекватен и мною движет единственное желание – понять, кто чуть не убил мою невесту, а потому я могу просто фантазировать… И все-таки ты поняла мой вопрос?

Многочисленные любовники Ксении, которыми она пренебрегла, решив сорваться в Грецию, те мужчины, которые тратили на нее большие деньги, с помощью которых она, в сущности, и смогла отправиться в это путешествие, вряд ли взяли на себя труд последовать следом за ней, чтобы отомстить ей. Это глупо было предполагать. Хотя если разобраться, размышляла про себя Полина, то она вообще ничего толком не знала о жизни сестры в Москве. А что, если она была замешана в каких-либо нехороших историях, которые требовали продолжения, завершения или, наоборот, развития? Это могло касаться не только любви, денег, но и чего-то посерьезнее… И хотя Ксения не употребляла наркотики, она могла просто случайно пересечься с людьми, которые занимались этим, распространяли, да мало ли!..

– Андреас, моя сестра вела весьма аскетический образ жизни, и все, чему она научилась (я имею в виду танцы, пение и игру на музыкальных инструментах), лишь подтверждает мои слова. Она девочка домашняя, все свободное время проводила перед телевизором, стараясь подражать танцовщицам или певицам. Она никогда в жизни не брала профессиональных уроков, она самоучка! – Никогда еще Полина так отчаянно не лгала. Но не станет же она придерживаться своих принципов и рассказывать всю правду о сестре ее жениху! Сестра она, наконец, или нет?! Да она на тот момент готова была на все, лишь бы вернуть Ксении здоровье и счастье.

– Полин, я понимаю твое желание представить мне свою сестру как ангела, – тихо и как-то нервно, судорожно растягивая слова, проговорил Андреас, и от одного его тона Полине стало нехорошо. – Но сама-то Ксения рассказывала мне о своей жизни совершенно другое… Поэтому, пожалуйста, не трать время, лучше постарайся вспомнить имена, телефоны тех людей, с которыми она находилась в связи…

– Я ничего о ней не знаю… Совсем. Она на самом деле сначала была очень домашней девочкой, но потом вышла из-под моего контроля, и с кем встречалась, какие у нее были с кем отношения – тоже не знаю. Я уже голову сломала, думая о том, кто и за что мог на нее напасть…

– Но тогда постарайся вспомнить, может, в твоей жизни было нечто такое, за что тебя хотели бы убить… Ты же понимаешь, дело серьезное. Рано или поздно полиция разыщет преступника, и тогда правда все равно всплывет…

– Андреас, поверь мне, ничего такого в моей жизни не было… Я работала в бюро переводов, ни с кем не конфликтовала. Личной жизни – никакой, честно тебе говорю. Подрабатывала тем, что убиралась в доме одной женщины, Маши Арефьевой. Незадолго до того, как Ксения уехала в Афины, произошло кое-что. Моя хозяйка, эта самая Маша Арефьева, погибла, ударившись головой… Она делала зарядку на специальном круге, поскользнулась, упала и ударилась. Сразу погибла. Меня допрашивали как свидетельницу, но, как объяснила мне Ксения, которая все это время пыталась меня успокоить, все это делалось формально… То есть я хочу сказать, что самое яркое мое впечатление за последние годы – это смерть Маши. Все, больше ничего.

– А может, ее убили? – спросил Андреас. – Может, ты видела убийцу и вот тебя тоже решили убить?

– И для этого специально искали меня по всему миру? К тому же я не видела никого, понимаете, ни-ко-го!!! Я – не свидетельница. Я просто пришла и нашла мертвое тело. Вызвала «Скорую помощь» и милицию… За это не убивают. К тому же я не знала никого из окружения Маши.

– Может, и так, – вздохнул Андреас. – Да я бы и не подумал на тебя, если бы не эта голубая кофта… Зачем она ее надела? У нее что, своих кофт нет? Я купил ей много одежды…

– Она всегда любила эту кофту. Вообще-то это даже не моя, а мамина. Когда холодно, я всегда в нее укутываюсь… Она какая-то безразмерная и выглядит как новая… Мы сидели с Ксенией, выпили, и тут ее потянуло покурить… Она редко курит, только когда нервничает. Ну, я и подумала, что нервничает она из-за предстоящей свадьбы. Да и вообще, вы же понимаете, Андреас, так много на нее всего навалилось. Пусть хорошего, но это все равно волнение. Слишком много перемен, впечатлений. Знаете, человек может и от радости умереть, от разрыва сердца… Словом, она захотела покурить, но вспомнила почему-то о тех сигаретах, которые я привезла из Москвы. Я уже вам рассказывала…

– Полин, ты пойми, просто так на улицах Афин не станут разбивать голову русской девочке! У нас, а тем более в нашем районе, всегда было спокойно, и я вообще не помню, чтобы происходило что-то подобное!

– Да, я знаю… Но тогда, может, стоит покопаться в вашем прошлом, Андреас? – Она все же произнесла это и густо покраснела, в душе понимая, насколько это предположение нелепо.

– В моем? Ты что, Полин! Я живу здесь давно, меня все знают и уважают. Если ты имеешь в виду какие-то мои личные связи, то и здесь ты тоже промахнулась… Женщины, которых я любил, никогда не пожелали бы смерти Ксении. Все они – умные и свободолюбивые существа, которые были счастливы тем, что были со мной… Нет-нет, этого просто не может быть! Я не так молод, и у меня было немало женщин, но никогда и ни у кого не возникало желания избавиться от соперницы таким вот вульгарным, убийственным способом! Женщина, когда любит и хочет сохранить рядом с собой мужчину, не станет вести себя таким провокационным образом. Напротив, она постарается доказать мужчине, что она лучше любой соперницы… Да, она может сделать пластическую операцию или сняться в новом фильме, чтобы всех затмить… Или заведет себе шикарного любовника, который купит ей дорогую машину или бриллианты… Но чтобы убивать, да еще в таком спокойном месте, как наш район, неподалеку от ресторанов… Ведь убийцу могли увидеть!

– Но не увидели. Вы же сами говорили, что полицейские опросили местных жителей – никто не видел человека, походящего на убийцу… Я хочу сказать, что публика здесь постоянная, все друг друга знают. Так вот, чужих не было. Возможно, они нарочно так говорят, чтобы их оставили в покое, ведь здесь бывает много туристов… Словом, это очень странная история…

Андреас попросил себе вина. Полина тоже себе места не находила и думала только о сестре, которая находилась на волосок от смерти.

И вдруг она услышала: