Так вот, может, участие в сериалах и не сделало меня финансово благополучной, зато я примелькалась на экране, что было тоже приятно. Меня стали узнавать на улице, брать автограф. Может, я и дальше продолжала бы сниматься, тем более что приглашения поступали, хотя я и перестала ходить на кастинги, если бы не внезапная смерть Ванечки. Его предала печень. Кажется, она разложилась внутри него, человека непьющего, задолго до его смерти… И вот на какое-то время все потеряло смысл. Я не могла выйти на сцену, чтобы проигрывать другие жизни. Мне надо было как-то справиться со своей. Сначала я решила просто взять паузу в театре, чтобы прийти в себя и решить, как мне дальше жить. Потом стала готовить себя к тому, чтобы взять сиротку из детского дома – детей я Ванечке так и не подарила. Но когда я поняла, что пока не готова к этому, что просто не знаю, как воспитывать ребенка, словом, когда я по-настоящему испугалась ответственности за другую жизнь, тогда и познакомилась с Игорем. Влюбилась, ушла из театра и попыталась просто жить. Все дела строительных фирм, которыми владел мой муж, я поручила вести его заместителю. Мои интересы защищала команда опытных юристов. Словом, в этом плане я чувствовала себя более или менее защищенной, деньги текли на мои счета, я была спокойна. Но вот с личной жизнью, как мне тогда казалось, возникли проблемы – я постоянно сравнивала Игоря с Ваней. И Ваня, которого уже не было, всегда оказывался на тысячу пунктов выше Игоря. Ваня был большим умницей, и это сказывалось не только на его бизнесе и умении вести дела, но и просто в жизни. Казалось, он все понимал, и вообще, с ним было легко и просто. Кроме того, он не был эгоистом или лентяем. А вот Игорь был бездельником, шалопаем и вообще глуповатым, недалеким человеком, о чем я ему, причем не всегда тактично, частенько говорила. Говорю же, характер у меня сложный. Ну не могу я сдержаться, когда хочется выдать человеку прямо в лоб всю правду. Может, от этой самой правды он и сбежал от меня?

Словом, после бессонной ночи, когда он так и не приехал домой, я позвонила Марине, разбудив ее, и сказала, что хочу заглянуть к ней вечером.

– Приезжай! – пробормотала она сонным голосом.

Она знала, что моему приезду обрадуются все наши, кому после спектакля не к кому идти, кого дома не ждут. Наши посиделки в гримерке – это как праздники. И пусть не совсем радостные, потому что зачастую заканчиваются пьяными слезами. Зато наши девушки знают, что у меня во время таких вот вечеринок можно занять деньжат до зарплаты, да к тому же еще выпить хорошего коньяку, не говоря уже о закуске.

Конечно, я целый день ждала, когда же объявится Игорь. Я уже представляла себе, как буду дуться на него до вечера, а потом, нарядившись, отправлюсь в театр, мол, теперь моя очередь погулять. И Игорь действительно пришел, да только за вещами. Практически с порога он сказал, что нам надо перейти на другой уровень общения (и где только подцепил эту фразу, болезный?), что хотел бы, чтобы между нами установились свободные отношения, и все такое. Мысленно я уже убила всех его потенциальных любовниц, реально же купила коньяк, икру и шоколад и мчалась по заснеженной Москве в театр «Лероле»… le rôle значит «роль», театр назвали так, на французский манер, по прихоти нашего бывшего директора и основателя, Олега Смирнова, перекочевавшего впоследствии с основным составом труппы во Францию…

Говорю же, я тогда просто оцепенела. Вдруг почувствовала, что моя жизнь рушится. Моя и без того сложная и какая-то пустая жизнь окончательно уходит из-под ног. Я дождалась, когда утихнет шум удаляющегося лифта, глубоко вздохнула и поплелась в спальню – приводить себя в порядок. Но что можно сделать с припухшими от слез веками, с мокрыми губами, по которым продолжали стекать слезы? Из зеркала на меня смотрела настоящая уродина с оттопыренными ушами, заплаканным некрасивым лицом и жалобно приподнятыми «домиком» выщипанными бровями. Жалкая брошенка! Невеселая вдова! Вот интересно, если Ванечка видит меня такой (а мне постоянно казалось, что он где-то рядом, следит за мной, переживает), что бы он мог мне сказать? Думаю: «Плюнь и забудь. Выпей кофейку и посмотри комедию». Вот такой был мой Ванечка.

Я так и сделала. Нашла уморительные комедии с участием Паоло Вилладжо, как-то продержалась вместе с ним до вечера, потом собралась и поехала в театр. По дороге купила выпивки, закуски. Вечер должен был закончится весело, пусть даже и со слезами моих подружек. Хороший алкоголь – он все равно расслабляет, добавляет теплых красок в жизни. Проблемы кажутся не такими серьезными, над ними в какой-то момент можно даже посмеяться!

Спектакль еще шел, когда я поднялась в гримерку Марины, которую она делила с Галей Горной. Немного прибралась, вытерла пудру со столика Гали, выдвинула из-за ширмы сервировочный столик, который, кстати, специально покупала еще сто лет тому назад для таких вот случаев, накрыла его, расставила красивые тарелочки с нарезкой, фруктами. Выложила в маленькую хрустальную вазочку икру. Приготовив все к маленькому банкету, уселась перед зеркалом и вот теперь своим отражением была довольна. Глаза блестели, губы (от жирной помады) тоже, на скулах горел, правда, какой-то болезненный румянец. Возможно, у меня в тот момент поднялась температура. На мне было красное облегающее кашемировое платье и красные замшевые сапожки. Мне бы еще белого песца на шею, усы приклеить да белую шапочку надеть, сошла бы за Деда Мороза.

Театр зашумел, засуетился, я услышала этот характерный гул и поняла, что спектакль закончился. В коридоре затопали, захлопали дверями гримерок. Вот наконец распахнулась и наша дверь, я увидела розовое от грима и мокрое от пота лицо Марины Тряпкиной. Отличный дорогой парик с локонами восемнадцатого века был куплен, кстати говоря, на мои деньги. У остальных актрис парики были так себе, свалянные и грязноватые.

Марина бросилась меня обнимать. Я с ходу объявила ей о своем разрыве с Игорем. Она, рухнув в кресло и обмахиваясь пышным, с настоящими страусовыми перьями, веером, замотала головой. Слово «альфонс» применительно к Игорю прозвучало из ее уст, наверное, миллион раз.

Я помогла ей раздеться, она быстро освежилась в маленьком тазике за ширмой, переоделась в привычные джинсы и свитер, и мы накатили по первой.

Затем заглянули еще две девочки, потом еще кто-то (разве всех упомнишь?), сказали, что торопятся куда-то, тоже выпили, пощипали виноград и убежали.

Галя Горная появилась минут на десять позже Марины, тоже переоделась, сказала, что хочет пить, открыла маленький холодильник и взяла прямо оттуда початую бутылочку фанты (хотя там стояло еще две, неоткрытые, я сама лично поставила их туда!), сделала несколько больших глотков, отдышалась и села за наш стол. Мы, последовав ее примеру, тоже взяли себе по бутылочке. Я вообще люблю фанту. Потом, когда уже приехал следователь и эксперты, на столе стояли три почти пустые бутылочки с остатками оранжевой жидкости, и поди разберись, в какой бутылке был яд!

Галя схватила бутерброд с маслом, собиралась намазать его икрой, как вдруг ее взгляд словно остановился, она схватилась за горло, грудь, захрипела… Я подумала еще тогда – «как в кино». Даже осознать не успела, что это реальная жизнь и что на полу, на вытертом ковре корчится, выпуская изо рта кровавую пену, наша Галочка, наша красавица… Она умерла прямо там, в своей гримерке. И яд был, как потом выяснилось, не в коньяке, что принесла я, а в бутылке фанты. И на бутылке этой были отпечатки пальцев Марины (что, естественно, она и не отрицала, что делала пару глотков сутки назад, перед спектаклем) и Гали Горной. На столе стояли, повторю, три оранжевые бутылочки по триста граммов. И любая из нас могла взять и допить отравленную фанту. Но взяла Галя. Поэтому определить или просто догадаться, кого же из нас хотели отравить, было просто невозможно. Хотя меня-то следователь сразу исключил. Я же пришла неожиданно. Мой визит был непредсказуем! Поэтому отравитель не мог предугадать, что это именно я возьму бутылку и выпью фанту. К тому же отравитель наверняка наш, из театра, а уж он-то точно знал, кто может воспользоваться напитком – Марина или Галя. Но Марина-то точно никому дорогу не перешла – мы лихорадочно пытались вспомнить, кто и за что мог возненавидеть ее настолько, чтобы пожелать ей смерти! Остается Галя. Она красавица, за ней ухлестывают многие мужчины, ее просто заваливают цветами. Вот и на этот раз в гримерке стояла огромная корзина с красными розами от какого-то поклонника (правда, записки там не нашлось, а то можно было бы узнать хотя бы имя воздыхателя). Если, к примеру, Галя ответила на чувства какого-нибудь женатого мужчины, то ей, вполне возможно, могли пожелать смерти.

Не хочу рассказывать, как нам всем трепали нервы, даже тем девушкам, которые заглядывали к нам на огонек, чтобы угоститься несколькими виноградинами. Уголовное дело было заведено, нас постоянно таскали на беседы в следственный комитет, но никто так никогда и не узнает, решили мы с Мариной, кто и, главное, за что отравил бедную Галю.

Конечно, плохо так думать, но история с отравлением актрисы Горной на время затмила своими траурными красками историю моего расставания с Игорем. Надо сказать, что он мне время от времени звонил, но, думаю, просто из вежливости и, так сказать, на будущее – а вдруг ему в силу каких-то жизненных обстоятельств все же придется ко мне вернуться. Когда я думала об этом, мне становилось как-то уж особенно плохо. Не хотелось думать, что меня держат как запасной вариант. Чтобы не на морозе, не с голоду…

Нанимать частного детектива, чтобы проследили за Игорем, я не стала – если бы узнала какие-нибудь подробности о том, на кого меня променяли, то вряд ли это подняло мне настроение. Если молоденькая красотка – тогда мне пришлось бы застрелиться с досады. Если богатая старуха – вообще повесилась бы с тоски. «Флай, Игорь, флай». Вот примерно в таком ключе я думала о бывшем, когда натыкалась в квартире на какие-то его забытые вещи или же случайно откуда-то приносило облако потускневшего аромата его одеколона. Я выстирала и сложила в пакет все постельное белье, которое могло бы мне напоминать о моем гражданском муже, – отнесла все в церковь, чтобы раздали бедным. Купила новое белье. Постелила и, типа, начала новую жизнь.

Мысль о том, чтобы завести ребенка, взять малышку из приюта, снова вернулась ко мне, но в каком-то блеклом, болезненном виде. Нет-нет, я не готова. Я действительно не представляла себе, что делать с маленьким ребенком – чем кормить, как пеленать. А вдруг он заболеет? Да еще и по моей вине? А что, если я его случайно уроню? Я же часто засыпаю перед телевизором. Вот присяду с ребенком на руках на диван, засну и выроню малыша, и что тогда? Он же хрупкий, словно из тонкого стекла, как рюмка… Разобьется, и меня посадят! А я всю оставшуюся жизнь буду корить себя за его смерть. Нет-нет… Нет!

Как-то вечером ко мне забежала Марина. Настроение у нее было отличное. Про Галю мы уже старались не говорить – просто не знали, что думать об отравителе. На Марине была новая белая шубка.

Марина моя – рыженькая, похожая на белочку с длинными белыми зубками, молоденькая женщина. Ей шел тридцать второй год, мы с ней были почти ровесницами. Замужем она никогда не была, очень любила театр, пропадала там почти все время, не забывая между тем заниматься самообразованием. Она очень много читала. В основном ее интересовали пьесы. Конечно, она, как и любая актриса среднего звена, мечтала найти мецената, который купил бы ей театр, где она играла бы все главные роли. Нет, ей и сейчас поручали хорошие роли, но все знали, что это явление временное: после ухода основного состава труппы, которую увез с собой в Париж Олег Смирнов, еще не нашли замену нашей приме Вере Розановой. И когда в коридоре