7

– Правильно, Глаша, я тоже не верю в подобные совпадения. Позвони Мирошкину и попроси его просмотреть сводки за прошлый год, выясни фамилии людей, о пропаже которых их близкие заявили шестнадцатого июня и в районе этой даты, ну, ты понимаешь. Может, где-то в Саратове опустилась инопланетная тарелка?

– Лиза, тебе все шуточки? Какая-то ты сегодня несерьезная, – покачала головой Глафира. Она сидела за письменным столом Лизы, в офисе, и разглядывала падавшие за окном снежинки. – Все-таки человек пропал, вдовец, к тому же – инвалид.

– Я помню его. Довольно симпатичный парень. Правда, выглядел он гораздо старше своих лет. Но ты права. Он не мог вот так взять и исчезнуть, даже не предупредив Агишина. Это неестественно, особенно если учесть все то, что ты мне рассказала о том, как Агишин помогал этому гардеробщику. Нет, здесь действительно что-то не так. И дети. Куда делись дети? Один-то человек мог исчезнуть. В конце концов, его могли просто убить…

– Лиза!!!

– …а тут – трое детей, – Лиза словно и не слышала Глафиру. – Не мешало бы выяснить, нет ли детей по фамилии Трубниковы в каком-нибудь интернате или детском доме? Знаешь, у этого гардеробщика просто нервы могли не выдержать, и вот он, сдав детей на попечение государства, покончил с собой. А что?

– Какая же ты жестокая все-таки, Лиза, – упрекнула ее Глафира. – Нет бы предположить что-нибудь не такое страшное…

– Да ты пойми, Глаша, что от моих версий все равно ничего не изменится, но не забывай также, что я практически каждый день сталкиваюсь с убийствами, самоубийствами, человеческими подлостью и слабостью в различных проявлениях. Поэтому лучше уж вообразить самое худшее, чтобы потом, если окажется, что я ошиблась, вздохнуть с облегчением.

– А что мы с Верой Нечаевой будем делать?

– Понятия не имею, – отозвалась беспечным тоном Лиза. – Попытаемся ее поискать. Надо опросить всех общих знакомых Нечаевой, Халина и Наумова. Может, кто-то что-нибудь и скажет. Работать надо, Глашенька, работать!

Выпив чашку кофе, Глафира позвонила следователю прокуратуры Сергею Мирошкину. Так сложилось, что вот уже пять лет они – Сергей и Лиза – зачастую вели параллельные дела и оказывали друг другу всяческую поддержку. Вот и сейчас Глафира знала, что он сделает все от него зависящее, чтобы помочь в поиске Веры Нечаевой.

– Сережа, привет, это Глафира.

Она пересказала ему суть проблемы, и он обещал перезвонить, как только что-нибудь выяснит. Сама же Глафира, чтобы не тратить время зря, отправилась в контору «Железный двор» (внизу таблички под русским названием было красиво выведено английскими буквами «Iron court»), где, по информации сожителя Нечаевой, Халина, еще полгода тому назад Вера мыла полы.

Скромный офис и какая-то пришибленная секретарша в открытом цветастом платье, играющая в компьютерную игру – падающие цветные шарики. Занятие для дебилов.

– Вера Нечаева? Да, была у нас такая уборщица.

Секретарша (ее звали Лена), не в пример многим другим секретаршам, с которыми Глаше приходилось иметь дело, с удовольствием отвлеклась от игры и с воодушевлением приняла участие в разговоре:

– Я слышала, что она пропала. Исчезла. Но сейчас исчезает такое количество людей!

Окно в приемной было открыто, и голос молодой девушки, вполне довольной своей жизнью, накладывался на уличный шум, шелест листвы, звуки города. Тихая мирная обстановка, никак не вяжущаяся с темой разговора. Ведь пропал человек. Исчез. Возможно, умер!

– Чем занимается ваша контора?

– Черным металлом. Правда, говорят, что мы скоро закроемся, но пока еще мы на плаву.

Глафира поняла, чем занимается «Железный двор». Это на их площадки стягивается огромное количество бесхозного металла. Это к ним алкаши-мародеры несут медные кладбищенские таблички, оградки, это для них обрываются электрические провода…

– Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь ценное о Вере Нечаевой? – спросила она.

– Конечно, могу. Вера была очень приятной молодой женщиной. Она чисто прибиралась у нас, даже оставалась допоздна после корпоративов. Тихая, незаметная женщина. А еще – очень несчастная. Она хоть и замазывала свои синяки пудрой, но все равно ведь все видели, что ее бьют. Это в теплое, солнечное время года ей хорошо было ходить в темных очках, чтобы спрятать разбитое лицо, а зимой… Не представляю, как она мыла полы на лестницах! Между прочим, она была красивая, это многие отмечали. И не понимали, зачем она продолжает жить со своим пьяницей-мужем. Да она при желании могла бы выйти замуж за хорошего человека!

– Лена, вспомните, пожалуйста, последние ее дни, которые она проработала у вас, может, случилось что-то, что вы запомнили? Какой-то звонок, обрывок разговора, может, она сама вам что-то рассказала…

– Вообще-то она ничего о себе не рассказывала. Да и что ей можно было рассказать, если ее любовный роман был, как говорится, налицо? Вернее, на лице. Нет, ничего она не говорила. Ни с кем по телефону не разговаривала, так, чтобы я слышала. Но некая особенность мне запомнилась. Понимаете, Вера всегда была какая-то потухшая, грустная. Оно и понятно, чему тут радоваться, когда тебя твой мужик бьет? А незадолго до своего исчезновения она ходила в каком-то приподнятом настроении. Улыбалась. И даже губы у нее были накрашены!

– Может, у нее возник роман с кем-нибудь из ваших работников?

– Нет, не думаю. Здесь, в офисе, работают в основном женщины, а мужики пашут на площадках да в разъездах бывают… Нет, я бы тогда заметила. Но что-то в ее жизни произошло, это точно. Я даже подумала – уж не нашла она себе хорошую работу?

– Но почему вам в голову пришла мысль только о работе? Почему, к примеру, вы не подумали, что она встретила подходящего человека?..

Глафире почему-то хотелось, чтобы счастливое лицо женщины связывалось в первую очередь с переменами в ее личной жизни. Это было бы естественнее. Но вот и секретарша говорит почему-то про работу. Как будто бы это и есть великое женское счастье!

– Просто у Веры было такое нежное лицо, она, чувствовалось, была интеллигентной, начитанной женщиной, но ей приходилось мыть полы в комнатах, на лестницах, в туалетах. Мы все понимали, что это как бы временное ее занятие, рано или поздно она все же найдет более приличную работу. Вот поэтому, когда я увидела, что она радуется чему-то, сразу подумала именно о работе. Да, знаете, почему я не подумала о том, что в ее жизни появился другой мужчина? Да потому, что она так много и долго терпела издевательства своего мужа и не уходила от него, поневоле думалось, что она – однолюбка, понимаете? Что она в принципе не может полюбить другого мужчину. Она была как бы олицетворением той самой русской женщины-мученицы, жертвы, всю жизнь терпящей унижения от своего мужа-тирана. Вот в Штатах, к примеру…

Глафира слушала рассуждения секретарши о невозможности подобной ситуации с домашним насилием в другим странах вполуха. Жаль, думала она, что ничего нового о Вере Нечаевой она так и не узнала.

– Подождите… Кажется, я вспомнила! Она купила новое платье. Очень красивое. И примеряла его тут, у меня в приемной, в обеденный перерыв.

– Так, может, это и было причиной для ее хорошего настроения? – вяло предположила Глафира.

– Наверное, да. Но все равно я подумала тогда, что платье это она купила не случайно, она собиралась куда-то в нем пойти…

– Устраиваться на новую работу?

– Ну да.

– Может, она все-таки что-то сказала, кружась перед зеркалом?

– Постойте. Надо вспомнить…

Секретарша закрыла глаза, и Глафира увидела, как затрепетали ее длинные, тщательно накрашенные ресницы. В сущности, Лена была очень привлекательной девушкой, да и сердце у нее было добрым. Интересно, какие отношения ее связывают с хозяином этого «железного двора»?

– Знаете, она говорила что-то про подарок. Да, точно, – Лена подняла указательный пальчик кверху и поднесла его к своим накрашенным губам, как припечатала. – Она спросила меня, что лучше – миксер или кофеварка? Вот, точно! И как это я тогда не обратила на это внимания? Да она наверняка собиралась к кому-нибудь на день рождения, потому и радовалась, бедняжка. И платье купила!

– А к кому, к кому же она собиралась?

– Не знаю, – сморщила носик Лена, явно сожалея, что не может помочь посетительнице, вернее, представительнице прокуратуры, как было указано в самопальной ксиве Глафиры. – Иначе я бы запомнила.

– Может, она дружила, общалась с кем-то из вашего коллектива?

– Нет, ни с кем. Только со мной иногда разговаривала.

– Значит, беседовать с остальными – бесполезно?

– Абсолютно.

– Ну что ж, спасибо, Лена, вы мне все равно помогли.

– Заходите.

– Вот трубу найду, большую, тяжелую, мелиоративную – тогда и зайду, – улыбнулась Глафира, распрощалась с секретаршей и вернулась в машину. Было жаль потраченного времени – ничего существенного о Вере Нечаевой ей так и не удалось узнать.

Она достала блокнот, где был записан адрес пропавшего гардеробщика-швейцара, Бориса Трубникова, и поехала навестить его соседку, еще не так давно присматривавшую за его детьми.

По дороге она подумала почему-то, что в отсутствие хозяина квартиры эта самая соседка вполне могла сдавать ее и получать за это деньги. Если, конечно, у Трубникова – уже после его исчезновения – не обнаружились какие-нибудь родственнички.

Все, что ее интересовало, она узнала от двух сидевших на залитой солнцем скамейке пенсионерок – этого вечного кладезя чистейшей воды информации. Женщины, оказывается, были очень хорошо знакомы с Борисом, знали и жалели его детей и до сих пор не могли прийти в себя после исчезновения целого семейства.

– Скажите, кто-нибудь писал заявление о пропаже Бориса и его детей? Ну, может, какие-нибудь родственники, друзья? – спросила у них Глафира.

Они не знали, а сами, понятное дело, в милицию не обращались.

– Об этом вам лучше всего спросить Свету, соседку его, няньку его детей. Она, кстати говоря, утром вернулась с ночной смены, так что дома.

– Что за человек эта Света?

– Одинокая молодая женщина. Мужиков к себе не водит. Спокойная, работящая. Она была очень привязана к детям, жалела Бориса, но никаких отношений между ними, если вам это интересно, у них не было. Во-первых, Борис тогда еще не отошел после смерти жены, Любаши, которую он сильно любил, во-вторых, Света тогда встречалась с одним человеком… правда, потом они расстались, выяснилось, что он женат. Вот так.

Свету она, конечно, разбудила. Розовое после сна лицо, растрепанные короткие волосы и удивленный взгляд.

– Вы ко мне?