***

Москва, 2000 г.

Дежурная часть отделения милиции

Центрального административного округа

Валентина медленно приходила в себя и заставляла себя поверить в реальность происходящего. Она уже устала зажмуриваться в надежде, что, раскрыв глаза, увидит себя в привычных уютных домашних условиях. Но тем не менее эта игра приносила ей заметное облегчение. Она забывалась в коротких снах, спасавших ее от кошмаров и страхов, и тогда ей казалось, что она дома, сидит на широком диване, покрытом оранжевым пледом, но не одна, а почему-то с Иудой, улыбающимся мокрыми толстыми губами Иудой, следящим за перемещением карт… Они часто играли с ним в карты или вдвоем мчались на колоссальной скорости на ярких компьютерных иномарках, не боясь разбиться о скользящие стены фиолетовых ночных туннелей, о кирпичные красные бордюры улиц виртуальных городов… Даже после ухода Иуды, когда они с Кайтановым засыпали, прижавшись друг к другу, ее преследовал воюще-трубный, моторный звук автомобилей и даже липкие, пристающие к языку фразы-словечки типа «счас я тебя урою», «зашибу», «вот я тебя и прижал к стенке», «гляди-кось, вырвалась, в натуре», «вон та желтенькая „Мазда“-хрюзда – это ты»… Лева считал эти совместные игры вредными для ребенка, на что Валентина легкомысленно отвечала, что мальчик вырастет автомобилистом. Она и сама не могла объяснить, как это случилось, что Иуда, взрослый, в общем-то, мужчина, стал неотъемлемой частью ее дневной жизни. Она словно обрела потерянного на долгие годы друга детства и теперь наверстывала с ним все детские игры, считая это вполне нормальным заполнением досуга. Ведь Кайтанова подолгу не бывало дома, особенно первый год их совместной жизни. Но поначалу Валя радовалась этому, потому что ей требовалось время, чтобы привыкнуть к нему и даже научиться по нему скучать. Эти тянущиеся в пустой и тихой квартире дни оказались хорошей терапией ее нарождавшейся любви к Кайтанову. Слоняясь по квартире и представляя себе их вечернюю встречу, она настраивала себя на близость, на то, что рано или поздно должно стать неотъемлемой частью их супружеской жизни, и ей это стало удаваться. Ожидая Леву, она рисовала в своем воображении сцены, в которых некрасивый и даже страшный Кайтанов насилует ее в темной спальне, как изголодавшийся и молчаливый зверь, и эти фантазии приводили ее даже в какое-то исступление, вызывая желание. В реальности же все оказывалось острее и ярче представленного – Кайтанов в полумраке комнаты казался ей еще более уродливым и даже злым, как и подобает быть зверю. Но спустя несколько месяцев после ее приезда в Москву, после ее – на первых порах жертвенного – поступка, вызванного решимостью отблагодарить этого удивительного человека за все то, что он сделал для нее там, в Саратове, в кафе, дав ей пачку долларов, ее отношение к Леве изменилось. И на смену животному инстинкту, распаляемому ее фантазиями и необычностью ситуации, в которой она оказалась, сбежав от своей прежней жизни, пришло настоящее чувство, не нуждающееся уже ни в каких психологических допингах. Она незаметно для себя стала частью Кайтанова, и его лицо вызывало в ней лишь трепет любящей женщины. И он чувствовал это, когда она целовала его лицо, когда ее глаза туманились желанием или наполнялись слезами благодарности и счастья. Ледяная корка, в которой билось ее измученное сердце, оттаяла. Прошлое этой талой кровью просочилось сквозь сознание, не задерживаясь, и Валентина решила подарить Кайтанову ребенка.

Иуда, появившись в их доме в первый раз, когда его прислал к ним Ваэнтруб, чтобы настроить новый компьютер, смотрел на нее так, словно после жизни в лесу он оказался в портретном зале Третьяковки – он не спускал с Валентины глаз… Понятное дело, что он влюбился. И хотя любовь его была как бы игрой, где было много места для шуток, общего интереса к компьютерным играм, откровенных бесед со стороны Иуды о своих уже реальных псевдолюбовных похождениях, но все равно Валя чувствовала рядом мужчину, готового в любую минуту доказать ей свое вполне конкретное чувство, пусть даже оно ограничивается рамками естественного влечения. Так случилось, что уже очень скоро она привыкла к его приходам в качестве компьютерщика-учителя, терпеливо объяснявшего ей смысл каждой клавиши, а впоследствии даже окунувшего ее с головой в дебри сложной терминологии и основных принципов работы «железа». «Чайник» в лице Валентины делал большие успехи и уже мог бы сам справляться с несложными входами и выходами из игр. Но ей почему-то было жаль потерять Иуду – веселого и остроумного партнера по этим же играм и интересного собеседника. И Кайтанов, выслушав ее, согласился с тем, чтобы Иуда навещал ее уже просто так, независимо от компьютера. Он настолько доверял ей, что не мог и мысли допустить о каких-то других отношениях, которые могли бы связывать его жену с этим большим кудрявым толстяком, скрашивающим ее дневное одиночество. Он не видел в этом ничего предосудительного, ничего дурного, хотя, если бы ему кто-нибудь из посторонних рассказал о таком «друге дома», он, не задумываясь, предположил бы наличие сексуальных игр между компьютерщиком и молодой женщиной. Тем более что формула отношений между мужчиной и женщиной, при которой внешность мужчины не играет никакой роли (он уже успел испытать это на себе), как нельзя лучше могла бы подойти и к Вале с Иудой.

Иуда стал приходить к Вале почти каждый день. Кайтанов напрасно называл его «мебелью», Иуда обладал завидным интеллектом, и беседовать с ним можно было на самые разные темы. Но больше всего Валентину забавляли рассказы о его любовных похождениях, о девушках, с которыми он встречался и которые все как одна требовали от него денег. «Если спросить всех этих самочек, что им больше хочется – секса или денег, то девяносто девять процентов ответят в пользу „зеленых“, – сокрушался, качая своей круглой кудрявой головой, Иуда. – А я ведь половой гигант, я многое умею, и деньги в жизни не самое главное…» Свои рассказы он сдабривал солеными словечками, щедро сыпал современным подростковым сленгом и от души хохотал над своими же незадачливыми похождениями, сравнивая себя с Ламме Гудзаком. Почти всегда его бросали. И редко когда он сам давал понять своей очередной девушке, что не собирается больше встречаться с ней. Короче, этакий современный Казанова с той лишь разницей, что Казанова имел привлекательную внешность, а Иуда был «жирная бочка родила сыночка», как он сам себя обычно называл…

Полнота Иуды была не случайной. Этот большой тридцатилетний мальчик был классическим обжорой. Но ел не все подряд. Делая культ из еды, стремясь получить наслаждение от принятия пищи, он сам готовил и даже научил кое-чему Валентину. К продуктам он относился с трепетом, наделяя кочан капусты или копченый окорок такими эпитетами, каким позавидовал бы и Шарль Де Костер. Отказавшись еще в самом начале жизни с Кайтановым от домработницы, Валентина все делала по дому сама, но постепенно в приготовлении еды стал активнейшее участие принимать Иуда. Ему поручалась самая грязная и утомительная работа – чистить овощи, отбивать мясо и мыть посуду. Совместными усилиями была собрана неплохая библиотека по кулинарии, и Валентина очень скоро наряду с компьютерными премудростями познакомилась и с основными принципами и правилами готовки.

Понятное дело, что Иуда обедал у них, но к приходу Кайтанова и духа его уже не было в их доме. Он во всем знал меру, кроме еды, с улыбкой думала о нем Валентина, вспоминая каждый прошедший день, заполненный до предела их совместными с Иудой делами и играми. С Кайтановым они о нем не говорили – у них были темы поважнее и поинтереснее этой.

Сейчас, сидя на жестком стуле в камере, Валентина, вспомнив внезапно лоснящееся розовое лицо Иуды, его кудри и хитрые глаза, вдруг ущипнула себя за руку и даже вскрикнула от боли. Нет, это не сон, она здесь, в камере, одна, ее посадят в тюрьму, и никогда уже больше она не сможет жить той райской жизнью, которой она жила с Кайтановым и с Иудой… Она опустилась на такую низкую ступень, что поднять теперь ее отсюда наверх сможет только чудо или смерть, когда она вознесется… И все из-за кого? Из-за человека, не способного в свое время доказать свою невиновность, человека слабого и слишком порядочного по отношению даже к самому себе… Да разве можно в этой стране защищаться законными методами?

Здесь можно только умереть – этого права никто не посмеет у меня отнять…

Она закричала. Она хотела какого-то действия, поступка, реакции следователя на ее слова. Она будет паинькой и все расскажет ему про соседа-маньяка, напавшего на нее с целью изнасиловать, а может, и убить. Она будет защищаться до конца. И спасет своего ребенка, и Кайтанова, и свою жизнь. Либин не стоит таких жертв, которые она уже принесла к его холодным, мертвым ногам. Смерть никуда не уйдет, она всегда здесь, рядом, стоит только решиться. А вот жизнь впереди прекрасная, на удивление…

– Скажите следователю, что я готова ему все рассказать. Мне уже лучше. Ты слышишь, что я тебе сказала, старая корова?

Ее бросило в пот от последней грубости, она увидела, как женщина в форме, появившись на пороге камеры с ключами в руках, побледнела и глаза ее словно превратились в черные неподвижные блестящие камни.

– И попробуй только дотронуться до меня или моего ребенка пальцем – мой муж сделает так, что вместо костей у тебя будет дробленка, каша… Я не шучу… Веди к следователю и не смей касаться меня своими грязными лапами…

Как ни странно, но ее слова произвели впечатление на женщину в форме – пыхтя и отдуваясь от злости, та вывела ее из камеры, даже не надев наручников…

***

Москва, 2000 г.

Адвокатское бюро «Шапиро и партнеры»

Кайтанов сразу из милиции поехал к своему другу, адвокату Захару Шапиро. План, который родился в его голове, пока он разговаривал с Валентиной, был неблагоразумен, опасен, но сулил им обоим пусть сомнительное, но все же счастье находящихся в бегах преступников. Да, он был готов пожертвовать всей своей жизнью и карьерой, всем своим будущим (без Валентины оно все равно бы потеряло всякий смысл), лишь бы быть с ней вместе и присутствовать при рождении своего первого и, как ему теперь казалось, единственного сына. Они купят фальшивые паспорта, уедут за границу, и их никто и никогда в жизни не разыщет. Он не верил в справедливый суд, в возможность выбраться из этой странной и страшной истории посредством одних лишь усилий адвокатов и порядочности судьи. Он верил только в свою любовь, в свои деньги, которые как раз и помогут ему сохранить эту любовь в живых. Он с содроганием думал о том, что ждет Валентину в том случае, если она окажется в российской тюрьме со всеми ее законами и правилами. Не ощутив реальной помощи от мужа, то есть от него, от Кайтанова, она примет самое беспроигрышное (на ее взгляд) решение и уйдет из жизни, чтобы не обрекать своего ребенка на существование в пропитанных всеми людскими пороками стенах тюрьмы. Она найдет в себе силы, чтобы совершить этот тяжкий – уже перед лицом бога – грех, и предпочтет смерть гниению на нарах. И ни за что не допустит, чтобы ее ребенок родился на цинковом столе в тюремной больнице и чтобы по розовой попке его хлопнула красная от цыпок и дрожащая от дешевой водки рука тюремного акушера.

Шапиро ничего не знал и, услышав, что Валентина убила человека, так и сел. Толстые коричневые от заморского загара щеки его нависли над белым тугим воротничком сорочки, глаза из любопытных стали усталыми, в них читалась боль. И Кайтанов понял, что ни красноречия известного Шапиро, ни его интеллектуального потенциала все равно не хватит для того, чтобы Валя вышла на свободу.

– Пойдем… выйдем, подышим свежим воздухом, – пригласил он Захара на улицу из опасения, что их разговор может быть подслушан.

– У тебя есть какие-то конкретные мысли? – сразу же, оказавшись в тени лип на скамейке рядом с крыльцом адвокатского бюро, задал вопрос деловой и всегда собранный Захар. Бриллиант сверкнул на его мизинце, когда он в замешательстве потер свой аккуратный нос – единственный неосмысленный и вошедший в привычку жест, за который его ругала жена. («У тебя же после того, как ты потрешь свой нос, всегда идет кровь… Ты перепортил все сорочки, а они, между прочим, денег стоят…») – Ты не веришь, что нам удастся решить этот вопрос обычным путем.

– Нет, не верю… Я тут кое-что придумал… Короче, Зоря, тебе надо будет просто пару минут ничего не делать, и все.

– Побег?

– Да, из кабинета следователя, куда ее приведут для того, чтобы она поговорила с тобой как с адвокатом. Им и в голову не придет, что она сможет сбежать. Я был там, видел, что решеток на окнах нет, больше того – они вообще раскрыты… Первый этаж высокий – идеальный способ для побега. Мои люди примут ее, когда она заберется на подоконник, я все продумал и даже нашел людей, хотя ничего еще никому не рассказал. Мне важно было, чтобы согласился ты. Ты согласен?

– Но у меня будут неприятности… Не проще ли поговорить со следователем? Может, он сам поможет тебе?

– Нет, это исключено. Я наводил справки – наш следователь не продается. Редкая порода людей. С одной стороны, это приятно, что еще не весь мир скурвился, но с другой – он ни за что не поможет мне с побегом. Если ты боишься, что тебя в чем-нибудь заподозрят, то можешь не переживать… Валентина оглушит тебя чем-нибудь, небольно… А за это небольшое неудобство ты получишь пять тысяч баксов. Решай, Зоря…

– Я понимаю тебя, Лева, но уж больно просто, если тебя послушать, все это… Твою жену могут подстрелить при побеге, или же она может быть травмирована в момент спуска из окна, ты подумал об этом?

– У нее все получится. Зоря, мне больше не к кому обратиться с этой деликатнейшей просьбой. Но от того, как мы все сработаем, зависит слишком много…

Шапиро чувствовал, что Кайтанов находится в последней стадии нервного напряжения и что, если он ему сейчас откажет, тот сам, своими силами все равно попытается вызволить жену. Но у него, как у человека, у которого отняли самое дорогое, все гиперболизировалось в сознании. Простой выход, подсказанный ему рассудком, решал проблему, что называется, «малой кровью». Захар попытался это озвучить:

– Лева, существует еще один способ – залог. Ты не думал об этом?

– Так ведь она же совершила убийство…

– Ну и что? Ведь она – женщина, к тому же никогда не сидела, беременная… Я думаю, вот об этом как раз и можно договориться. Должны же они учесть тот фактор, что она сама призналась в убийстве. Это случается не так уж и часто. Если ты позволишь, я попытаюсь договориться об этом, тем более что шанс выиграть дело и ограничиться условным сроком – есть…

– Уж слишком неуверенным тоном ты мне это сейчас сказал. Хорошо, залог так залог. Ты готов прямо сейчас звонить следователю и говорить об этом?

– Готов…

– Тогда иди и звони, а я подожду тебя здесь…

Захар ушел, оставив после себя сладкий дух одеколона, Кайтанов же достал пачку сигарет и закурил. Чтобы убить время, он достал из кармана телефон и набрал номер Иуды.

– Привет, Иуда, это я. Теперь тебе не с кем будет играть на компьютере… – Он нервно засмеялся. Иуда сейчас для него был частью его семейной жизни, атрибутом домашних невинных развлечений, ожившим пуфиком или заговорившим толстым кудрявым псом. – Я бы хотел с тобой поговорить… Ведь ты часто сопровождал ее в магазин, на прогулках… Может, ты видел что или знаешь? Все бросай и приезжай на Таганку, я у Шапиро… Кажется, ты знаком с ним…

Иуда, ничего не понявший из разговора с Кайтановым, сказал, что через полчаса будет на месте. Но в конце не выдержал и все же спросил:

– А что случилось? И почему мы не будем играть…

– Хороший вопрос. – Не в силах сдержать нервную дрожь, Кайтанов разразился ужасным хохотом: – Твоя подружка, Валентина, убила какого-то подонка из соседнего дома. Р-р-раз – и убила! Пиф-паф! – И уже более серьезно: – Ты мне нужен, Иуда, лети скорее… Кто знает, может, твои показания окажутся полезными… А ты действительно ничего не знал?