– Не паникуй, Катя! Веди себя правильно. Наведывайся время от времени в полицию, требуй, чтобы меня нашли. Поскольку никто из этих идиотов не знает, что мальчики – мои дети. Захаров же как-то раз увидел, как мы прогуливаемся с тобой и мальчиками в парке, и я сказала ему, что ты моя подруга и это твои дети. Так вот, пока они не знают, что у меня есть дети, за тобой они будут следить лишь постольку-поскольку, ты им интересна исключительно как моя подруга, с которой, в случае если я выкарабкаюсь, я должна встретиться или связаться. Возможно, они будут прослушивать твой телефон, следить за квартирой, поэтому пока что я не могу увидеть детей. Но потом, когда ты позвонишь Феликсу и построишь свой разговор таким образом, будто бы он – отец твоих детей и ты просишь у него денег, вы с ним встретитесь, и ты приедешь на встречу с детьми. Дальше он сам тебе все скажет и привезет тебя ко мне.

– Постой, чего они от тебя хотят?

– Думаю, они поспорили на меня, есть ли у меня мозги и способности или нет. Вырулю ли я из ситуации, которую они мне подстроили, или нет.

– Боже… – Катя прижала ладони к щекам и замотала головой. – И что же теперь делать? Вернее, не то! Я хотела спросить: зачем им это нужно?

– Катя, это очень долгий разговор, и он скорее философский, понимаешь? Мужчины хотят править миром, вот и все объяснение. Это вечное, как мир, соперничество между мужчиной и женщиной. Но этот разговор, я повторяю, не для супермаркета. Вот, держи, – и Зоя сунула ей в руки рулончик денег.

– Постой… – Катя, машинально спрятав деньги в карман курточки, вдруг заговорила, словно только что вспомнила: – Совсем забыла, вернее, растерялась. К тебе приходили. Тебя искали.

– Кто?

– Один мужчина. Высокий такой, худой. Не очень молодой.

Зоя напряглась. Кто бы это мог быть? И кто мог ее искать у Кати? Последние месяцы она жила у Захарова.

– И что ему нужно было?

Промелькнула нехорошая мысль, что ее разыскивал (не без помощи какого-нибудь нанятого им за деньги профессионального сыщика-детектива) кто-нибудь из постоянных клиентов «Золотой нимфы». Мужчин, которые хотели провести с ней ночь, становилось все больше и больше. Мерзость… Выйти на адрес, где она прячет своих детей!

– Ты открыла ему?

– Нет, дверь была на цепочке, и мужчина совершенно спокойно к этому отнесся. Он просто спросил, где ты, и все.

– И все?

– Я хотела сказать, что больше он ничего не говорил. Просто уточнил, здесь ли ты живешь, и когда я сказала, что нет, он спросил, вижусь ли я с тобой, потому что он хочет тебе кое-что передать. И я сказала, да, конечно. Может, конечно, мне не следовало так говорить, но я же не знаю, кто это, подумала: вдруг что-то важное. Тем более что он просто передал мне небольшую коробку, завернутую в оберточную бумагу и заклеенную в нескольких местах.

– Ты ее, понятное дело, не открывала.

– Конечно, нет!

– Хорошо, возьмешь ее с собой, когда соберешься на встречу с Феликсом.

И вдруг Зоя, бросив взгляд на двух маленьких плюшевых мишек, которых Катя бросила в корзинку наряду с фруктами и ряженками-кефирами, заплакала. Тихо так, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не привлекать внимания.

– Как там Женечка? Макс? Как же я по ним соскучилась! Катя, милая, спасибо тебе, что ты не растерялась и продолжала заботиться о них. Кстати говоря, сколько времени прошло с тех пор, как я здесь у тебя была?

– Восемь дней, – отчеканила Катя. – А ты что, не помнишь?

– Почти все помню. Но последнее, что осталось в памяти, это пробка. Я сижу в моей белой машине, светит солнце… Лора! На заднем сиденье машины сидит моя Лора. Боже, где она теперь и что с ней сделали?! Ты не видела ее, может, они выбросили ее где-нибудь по дороге и она вернулась домой?

– Нет, Лорки не было…

– Так вот, я включила Моцарта и закрыла глаза… Пробки – это просто какой-то ужас! За время, проведенное в пробке, оказывается, можно и забеременеть, и родить, и умереть, и даже вот так исчезнуть, вернее, переместиться в пространстве, оказаться заколдованной. Но подробности потом. Мне пора. А ты купи моим деткам все, что они любят, себе что-нибудь приятное, букет цветов, к примеру, помаду и возвращайся. Кстати говоря, с кем сейчас они?

– С соседкой.

– Валентиной Петровой?

– Да. Я попросила побыть с детьми, чтобы сходить в магазин.

– Все нормально. Хорошо, Катя, я исчезаю. Жди звонка. Скоро, думаю, мы увидимся. Ах да, вот что еще: ноутбук! Захвати и мой ноутбук. Думаю, что Феликс сам приедет к тебе. За ним точно следить не будут, потому что он – лицо случайное, его никто из моих палачей не знает.

Катя схватилась за сердце.

– Ты чего?

– Ты сказала – «палачи». Зоя, что же случилось? Было вроде все так спокойно…

– Потом, все потом.

Зоя развернула свою пустую тележку в противоположную сторону и покатила в отдел с овощами.

8

– Вот, смотри, – и Юра уставился в экран ноутбука, где несколько минут потратил на поиски нужного текста. – «Одно из самых древних пари в истории человечества было заключено между Клеопатрой и ее римским любовником Марком Антонием. Царица поспорила, что сможет за один ужин выпить вина на 10 миллионов сестерциев. Перспективы открывались весьма интересные, и Марк с удовольствием принял пари. Однако коварная женщина, естественно, схитрила. В самом начале ужина перед ней поставили бокал с винным уксусом, Клеопатра вынула у себя из уха огромную черную жемчужину, которая была известна своей баснословной стоимостью, и бросила в этот бокал. Карбонат кальция вступил в реакцию с уксусной кислотой, ослабил ее, и под конец ужина образовавшийся коктейль вполне можно было выпить одним эффектным глотком, что царица и проделала. Марк Антоний признал ее победу».

– Да, быть может, ты и прав, и Захаров с Убейконем развлекаются подобным образом, заключают какие-то тайные пари, коверкают жизни других людей, наказывают их, ставят эксперименты, соревнуются друг с другом…

– Вот сейчас ты попала в самую точку! Именно. Соревнуются! Быть может, они только на глазах других людей выглядят закадычными друзьями, а на самом деле кто знает, что они испытывают друг к другу? Так часто бывает, близкие, казалось бы, друзья протягивают тебе руку помощи лишь тогда, когда тебе действительно плохо, тяжело и ты нуждаешься в их помощи. Когда же тебе хорошо, ты добился чего-то, в твоей жизни произошли какие-то позитивные перемены, да ты счастливым почувствовал себя наконец-то, то все твои близкие друзья почему-то не рады. Они тебя любили, когда ты был беден и одинок, а когда, грубо говоря, поднялся и у тебя все сложилось отлично, ты стал их раздражать…

– Ладно, хватит о них уже. У богатых свои причуды.

– Вот! Именно об этом я и хотел тебе сказать, – сказал Юра, захлопывая ноутбук. – Они в какой-то мере опасны. Поэтому держись от них подальше.

На столе стояла баночка с майонезом. Зоя отвернулась – ее снова затошнило. Юра посмотрел на нее с сочувствием. Потом, не выдержав, спросил:

– Ты, случаем, не беременна?

– А что, сильно заметно?

– Мать, да ты что? И какой срок?

– Маленький. Совсем маленький.

– И ты собираешься работать в стрип-клубе?

– Ну да. Пока не видно. Я же не гантели там собираюсь поднимать!

– Но это рискованно.

Он замолчал, и Зоя поняла, о чем он хочет ее спросить.

– Я люблю Шорохоффа и аборт делать не собираюсь.

Юра заметно погрустнел.

– Ты чего?

– Так вот почему ты ушла из дома, от родственников… Был скандал?

– Нет, что ты, они ничего не знают о моей беременности.

– А отец ребенка?

– Тем более. Он – гений. Пусть творит, занимается своими делами, живет как хочет. Оставить ребенка – это было мое решение.

– Но он хотя бы знает, что ты его любишь?

– Думаю, что нет.

– Почему ты не сообщишь ему об этом?

– Не хочу ему мешать. Думаю, он уже забыл меня. У него своя жизнь, я же говорила. Он женат. Правда, жена у него проблемная…

– В смысле?

– Желтая пресса утверждает, что она алкоголичка.

– Понятно. Она француженка?

– Нет, русская. Юра, пожалуйста, давай не будем об этом. Если тебе интересно, сам покопайся в Интернете и все узнаешь. Конечно, если всему этому можно верить.

– Можно вопрос?

– Валяй.

– Когда ты в галерее увидела Шорохоффа, ты что-нибудь о нем знала?

Знала ли она о нем?

Его книги – вот что знала. Она хотела ему рассказать о Шорохоффе, но в последний момент передумала. Она так ясно представила себе их дальнейшие разговоры о Шорохоффе, комментарии, высказанные Юрой после прочтения светской хроники, где бы упоминалось имя Шорохоффа, что ей стало даже как-то не по себе. И зачем она вообще рассказала про беременность? Могла же придумать, что просто съела что-то несвежее.

– Ладно, мне пора, меня ждут, – сказал закрытый на все пуговицы таинственный Юра, поднимаясь. – Что я тебе могу сказать, Зоенька… Береги себя и своего ребенка. Но я бы на твоем месте…

– Ты? На моем месте? – Зоя улыбнулась. – Ты никогда не сможешь быть на моем месте, Юрочка.

– Ты же отлично поняла, о чем я. Так вот, если бы я оказался в твоем положении, то занялся бы чем-нибудь другим, но не стриптизом.

– Вот заработаю денег, осмотрюсь, быть может, и найду себе что-нибудь более безопасное. Но ты же знаешь меня, я ничего не умею. Только танцевать.

– Давай договоримся с тобой, что, когда ты поймешь, что уже не можешь работать в стриптизе, я придумаю для тебя какой-нибудь другой проект. Тоже связанный с танцами. Возможно, это будет театр или антреприза. У меня есть человек, который все проплатит. Ты, главное, не исчезай, не растворяйся в этой новой своей жизни. И не забывай, у тебя есть я. Твой возлюбленный не достоин тебя, и ты это знаешь, иначе рассказала бы ему о своей беременности.

Зоя подошла и обняла Юру, поцеловала в висок.

– Спасибо тебе за все. И ты, Юра, всегда можешь на меня рассчитывать.

На следующий день она уже работала в «Золотой нимфе».

Было ощущение нереальности происходящего. Это как в зной, в самую жару входишь в ледяную реку, бросаешься в нее, и тебе кажется, что сердце сейчас не выдержит и остановится.

Зое казалось, что с лица ее ни на минуту не сходила краснота. Она испытывала жгучий стыд за каждое свое движение в кабинете, где ей заказывали приват-танец. Пожалуй, она, соглашаясь работать в клубе, не до конца понимала, что от нее требуется. И почему-то пропустила мимо ушей, что приват-танец она будет исполнять без трусиков.

– Если гость откажется оплачивать приватный танец, потому что ты не удосужилась снять трусы, то ты сама будешь его оплачивать, – сказал ей ротатор. – Клиент должен видеть тебя всю, понимаешь, всю. А ты должна вызывать в нем желание.

– А если он вдруг набросится на меня? – Зоя в какой-то момент решила, что это будет первый и последний ее танец в «Золотой нимфе». – Если не сдержится?

– Тогда ему здесь делать нечего. К нашим девушкам прикасаться запрещено.

– Но мы же будем только вдвоем в кабинете, кто услышит, если я закричу?

– Не сгущай краски.

«Малыш, это все ради тебя», – настраивала она сама себя перед каждым своим выходом, перед каждым приватным танцем в кабинете, где она, едва сдерживаясь, чтобы не ударить клиента (просто потому, что он мужчина!), танцевала, демонстрируя свое пока еще гибкое и легкое тело. Она, извиваясь и дразня мужчину, подчас заводила его так сильно, что понимала по его взгляду и поведению – еще немного и он не сдержится, схватит ее, поймает в опасном танце, опрокинет на мягкий ковер и возьмет ее… Иногда ей казалось, что она слышит бешеное сердцебиение мужчины, которое колоколом отзывалось в ее раскаленной голове.

Работа была трудная, изнуряющая. Когда мужчина заказывал для нее напитки, она лишь касалась губами бокала, понимая, что уже только этим может вызвать недовольство ротатора, в случае если ему пожалуются на нее. Но жалоб не было. Пока что она своими танцами, своей работой лишь привлекала к себе мужчин, и поскольку была новенькой, то ее стали заказывать даже те мужчины, у которых до ее появления в клубе были свои постоянные девушки. Понятное дело, что возникали конфликты, обиженные на нее девушки устраивали ей в гримерной разборки, грубые, неприятные. Зоя слушала молча, зная, что их подслушивает находящийся за стеной ротатор, и, как правило, все эти разговоры приводили к штрафам девушек. Обстановка накалялась, Зоя начала даже подумывать о том, чтобы уйти из клуба. Но визит к начальству откладывала, потому что каждый вечер приносил ей помимо основного заработка еще и щедрые чаевые.

– Убью тебя, гадина, – набросилась на нее Вероника, красивая блондинка с зелеными глазами, как-то поздно вечером, когда Зоя вышла из клуба и ждала такси. Осенний ветер насквозь пронизывал ее разгоряченное, уставшее тело. Вероника появилась из-за угла, где поджидала ее.

– Что вам всем от меня надо? Я точно так же, как и вы, работаю. Все ваши мужики мне глубоко безразличны.

– Врешь! Я знаю, что Ренат, ты знаешь, о ком я говорю, назначил тебе свидание!

– Может, и назначил, да только я не согласилась. Повторяю: меня ваши мужики интересуют исключительно с финансовой стороны.

– Он предложил тебе содержание?

Зеленые глаза Вероники при свете фонаря казались прозрачными, холодными, как изумруды, черные зрачки буравили Зою ненавистью.

– Я здесь ненадолго, – сказала Зоя, кутаясь в шарф. – У меня ипотека. Как расплачусь, так сразу и уйду.

– Ты врешь. Ты все врешь.

И тут Зоя почувствовала опасность, она вдруг поняла, что Вероника может ее ударить и надо что-то делать. Она уже замахнулась на нее, как Зоя, поймав ее руку, сказала ей, глядя в ее глаза своим уже затуманенным взглядом:

– Запомни сама и скажи всем остальным: попробуйте поднять на меня руку или сделать что-нибудь против меня, вылетите отсюда, как пробки. И не факт, что целые и невредимые. Сломанный нос – это самое малое, о чем я смогу попросить своих друзей. Или вы думаете, что я оказалась здесь случайно? И у меня нет покровителя?

Такси мягко притормозило рядом, знакомый таксист приветственно кивнул Зое. Она отпустила руку Вероники.

– Ты все поняла?

– У тебя кто-то есть?

– Петр Аркадьевич Захаров.

Вероника отпрянула от нее. На самом деле ее звали Саша Ковалева, и в Москву она приехала два года тому назад из Оренбурга. Красивая, гибкая, с прекрасным телом, она полгода проработала моделью в агентстве среднего пошиба, потом, рассорившись с хозяйкой (увела у нее любовника), уволилась и два месяца училась на курсах шестовой акробатики, после чего и пришла в «Золотую нимфу».

– Захаров? Откуда ты его знаешь?

Зоя молча села в такси. Она и сама не могла понять, зачем она это сделала, зачем приплела сюда Захарова. Быть может, потому, что его имя было у всех на слуху? Конечно, она рисковала, ведь могло случиться такое, что в клубе он не появлялся, да и вообще, Вероника могла его не знать. Оказывается, знает. Или же не знает, но сделала вид, что знает. Испугалась, предположив, что Захаров – авторитет и с ним лучше не связываться. Или же вообще проверяла Зою, может, девушки поручили ей узнать, кто стоит за Зоей?

От Вероники пахло алкоголем. Может, она была влюблена в Рената, одного из клиентов, который ей что-то пообещал, может, они встречались за пределами клуба, и вдруг на ее глазах он, появившись в клубе, заказывает приватный танец не с Вероникой, а с Зоей.

Ренат, красивый молодой татарин, страстный и одновременно сдержанный. Лишнего не говорит, только комплименты. И на свидание он ее не приглашал, Вероника это придумала.

Уже дома, в душе, Зоя, наслаждаясь теплой водой и ароматами шампуня, размышляла о том, какой странной жизнью она живет. Всю жизнь мечтала быть танцовщицей и радовать людей красотой танца, а сама показывает под музыку все части своего тела, вызывая в мужчинах желание, обманывая их надежды, дразня их. И получает за этот обман деньги.

Быть может, она бы и не задумывалась над этим и спокойно работала, добывая деньги на беременность и роды, на квартиру и все необходимое, если бы сама в ту ночь, когда они с Шорохоффым сбежали из арт-галереи, не испытала сильнейшее желание. Она вдруг почувствовала, как мозг ее отключается и вместо него в голове закипает какая-то сладкая лава, сжигающая разум и распаляющая тело. Причем желание было направлено именно на Шорохоффа, мужчину, которого вряд ли кто мог назвать сексуальным. Ни прекрасного молодого тела, ни накачанных мышц, ничего такого, что должно нравиться девушкам.

Шорохофф был, конечно, не стар, и тело его было молодым и здоровым. Он был худощав, белые руки его были покрыты шелковистыми черными волосами, ноги – тоже. Но даже если бы его кожа была разрисована разными красками и покрыта чешуей, она все равно бы желала его. И объяснить это чувство к нему Зоя не могла.

Да, она боготворила его как писателя, ей всегда казалось, что ей хватило бы счастья просто находиться рядом с ним, сидеть, скажем, с ним на одном диване и разговаривать, философствовать, размышлять о жизни, расспрашивать о его романах, жизни, рассказывать о себе (хотя и рассказывать-то особо было не о чем), но почему же тогда, оказавшись в одной с ним компании в галерее и почувствовав лишь легкое прикосновение его руки на своей, Зоя потеряла разум? Почему Захаров, очень приятный мужчина, который проявлял к ней внимание и был увлечен ею, как она полагала, не вызывал у нее вообще никаких чувств? Разве что покуражиться над ним, поиграть в кошки-мышки. А вот с Шорохоффым захотелось сесть в самолет и улететь на острова, где провести с ним всю оставшуюся жизнь. Откуда вдруг такое облако счастья, куда она провалилась с головой, как в сугроб?

А как он был нежен…

Она вышла из ванной в махровом халате, с тюрбаном из полотенца на голове, прилегла на диване, вытянув ноги. Кровь быстро бежала по жилам, словно по инерции, забыв вернуться в свое привычное состояние, темп. Зоя закрыла глаза – все вокруг сразу стало красным, как в кабинете, где она танцевала приватный танец. Бесстыдный танец.

Она замотала головой. Надо бы принять снотворное и уснуть. Но снотворное нельзя. Малышу это не понравится.

Она села за стол, открыла ноутбук. Набрала «Шорохофф». Картинки. Появилось великое множество обложек его книг, изредка попадались его портреты, но все какие-то несерьезные, словно вырезанные из контекста кино- или фото-коллекций. Вот Шорохофф за ноутбуком в своем парижском кабинете, слева от него большое окно с белыми решетками, а за ними – зелень сада. Или в парке на скамейке сидит с книгой в руках и читает. Такой неземной, красивый, элегантный, в серых брюках и песочного цвета пуловере. Где это он? А, в Лондоне. Ну да, его часто приглашают на какие-то конференции, встречи. О нем снимают документальные фильмы. Журналисты следят за его жизнью. А вот пожалуйста, полноватая блондинка – его жена Маша Шорохофф. Вот просто Маша. Никто. Алкоголичка. И далеко не его муза. Вышла за него замуж, когда он был студентом-филологом, и вот, повезло же, стала женой известного писателя, автора знаменитого романа «Стеклянная гильотина», переведенного почти на двадцать иностранных языков. А на гонорары от его спектакля «Реинкарнация поневоле», который идет в Париже, эта самая Маня покупает дорогущий виски или ром и напивается в их парижской квартире. Дура. Ведь могла бы воспользоваться своим положением (имеет возможность не работать!) и заняться творчеством. Зачем пить, когда можно, к примеру, рисовать, писать пьесы или рассказы, стихи, да хоть лобзиком выпиливать! Еще раз дура.

И детей у них нет. Что уж совсем непростительно. У такого человека, как Шорохофф, непременно должно быть потомство.

Вспоминать о ночи, что они провели вместе, Зоя заставляла себя фрагментами, какими-то короткими кадрами, чтобы не распахнуть все ворота сразу, а понемногу, небольшими порциями, желая оставить все самое важное, что заставляет так биться сердце, на потом. Какие-то его слова, комплименты, вопросы… Прикосновения – нежные, а иногда властные, неожиданные по своей силе, и следующие за ними ее ощущения. Скромность и нескромность. Сдержанность и пламенеющая раскованность. Страсть, переливающаяся разными оттенками, когда тебя бросает то в жар, то в холод… И боль, слаще которой ничего нет.