12

Ранним утром они собрались у Лизы в кабинете. Денис, нисколько не смущаясь своими новыми обязанностями, приготовил кофе, принес и расставил чашки перед Мирошкиным, Лизой и Глафирой. Сейчас, когда Лиза уже была в курсе их с Глашей вечерних ресторанных приключений и, главное, оценила их инициативу по достоинству, гордость его так и распирала.

– Ну что ж, давайте работать, – загадочно улыбнулась Мирошкину Лиза.

– Лиза, у тебя глаза блестят так, словно ты уже нашла убийцу Гороховой, – сказал Сергей.

– Денис отвез важного свидетеля, бармена из ресторана «Милан», в прокуратуру, где он попытается составить фоторобот убийцы.

– И кто же он такой?

– Человек, с которым Люба была в ресторане гостиницы «Милан» в день своей смерти. Бармен, Никита, хорошо его запомнил. Они вместе вышли из ресторана, и больше Любу уже никто не видел.

– Отлично. У меня тоже есть кое-что. Значит, так. В крови жертвы обнаружен алкоголь, много алкоголя. Два с половиной промилле!

– Ба, да это же почти целая бутылка водки! – воскликнула потрясенная Лиза. Ей было неприятно услышать такое о «своей» поэтессе.

– Возможно, она просто напилась, понимаешь? Мы же не знаем, как и чем она жила последние дни, что ее мучило? Вот и пришла девушка в ресторан специально для того, чтобы расслабиться… – предположил Мирошкин.

– Она пришла туда не просто так, – сказала Глафира. – У нее была назначена встреча с Северцевым. Во всяком случае, она сказала об этом официанту Толику. Однако Владимир Александрович не пришел, Люба заскучала, ей явно требовалась компания, и тогда она сама окликнула своего старого знакомого… Денис, расскажи, как все было.

Денис охотно пересказал им свой разговор с барменом Никитой.

– Вы хорошо поработали! – сказал Мирошкин. – Вернемся к результатам экспертизы. Наша поэтесса была не совсем здорова, у нее была начальная стадия цирроза, больной желудок… Есть и еще кое-что, что вас, возможно, удивит. Вы вот тут говорили, что ее постоянно окружали мужчины, что она была, по сути, центром мужской компании, люди ночевали у нее дома. Однако спросите Геру: нарушение девственности произошло незадолго до ее смерти…

– Ты хочешь сказать, что ее изнасиловли?

– Нет, я этого не говорил. Возможно, это был обыкновенный половой контакт, но – первый в ее жизни! И не в день смерти, а незадолго до этого. В день смерти она ни с кем в половой контакт не вступала.

– Так вот почему она решила напиться! – предположила Глафира. – Решила отметить это событие… Сколько ей было лет?

– Полных двадцать девять, – ответил Мирошкин, заглянув в документы.

– Да уж, по нынешним временам она «продержалась» очень долго. Особенно если учесть ее образ жизни. Уверена, что никто из всех тех, с кем она общалась, не был посвящен в ее тайну…

– …и все считали Северцева ее любовником! – заметил Денис.

– А может, ее первым мужчиной как раз и стал Северцев?!

– Возможно, и он, – сказала Лиза. – Ты же помнишь, она недавно вернулась из Парижа, а весь этот конкурс был организован и проплачен именно им.

– Хочешь сказать, что ее меценат потребовал расплаты за все хорошее, что он для нее сделал?

– Почему бы и нет? Хорошо, что у нас еще, Сережа?

– Ну, как мы и предполагали в самом начале, смерть жертвы наступила от травм головы, несовместимых с жизнью. По голове ее били половинкой кирпича, его нашли рядом с трупом, на ней имеются следы крови, по групповой принадлежности совпадающей с кровью Гороховой, а прочие удары убийца наносил кулаками. На момент смерти желудок ее был практически пуст.

– Что и подтверждается, кстати, барменом, – сказал Денис. – Она ничего, кроме выпивки, в день, вернее, в вечер своей смерти не заказывала.

– За сутки до смерти – примерно – она ела зеленый виноград и персики, – продолжил Сергей.

– Возможно, этим виноградом ее и угощал тот самый мужчина, который… – вздохнула Лиза.

– Северцев? – одновременно произнесли Глафира и Денис.

– Веревка, которой ее привязали к стулу, была старой, хлопчатобумажной, грязной… – продолжил Мирошкин. – Предполагаю, что веревка валялась в багажнике машины, на которой ее привезли на Аткарскую, к дому, где имеется подвал.

– То есть веревку никто заранее не покупал, – принялась развивать свою мысль Лиза, – иначе она была бы новой… Хотя, это, конечно, тоже не факт. Но пока что вырисовывается следующая картина. Мужчина, он же водитель автомобиля, на котором он привез Любу… Постойте, а с чего это я решила, что он приехал туда на своей машине? А вдруг это было такси?! Денис, срочно звони бармену Никите и попытайся узнать от него, на чем эта парочка уехала из ресторана! Если нужно, пусть он свяжется со швейцаром или охранником, гардеробщиком, может, кто-то их видел?

Денис тотчас позвонил Никите, и через несколько минут бармен перезвонил ему. По лицу Дениса стало ясно, что цель достигнута.

– Значит, так, – сказал он, возбужденно и радостно. – Есть свидетели, которые могут подтвердить, что Горохова уехала вместе со своим приятелем на такси! Больше того: они знают и самого таксиста, он частенько дежурит возле ресторана, его зовут Юра. Думаю, найти его будет легко.

– Отличная работа, Денис, – подмигнул ему Мирошкин, которому Денис и был обязан тем, что тот познакомил его с Лизой.

– Вот и займись этим таксистом, – сказала Лиза. – Бери машину и поезжай.

Денис тотчас бросился выполнять поручение.

– Хороший парень, а? – сказал Мирошкин. – Не зря я его заприметил.

– Хороший-то он хороший, – сказала Лиза, – да только трудно ему будет с нами, юристами! Он еще совсем неиспорченный, принципиальный, смотрит на этот мир чистым, незамутненным взглядом. Так не хочется, чтобы он превратился в циника, как мы с Глашей, к примеру! Ладно. Мы отвлеклись от веревки. Значит, машина не принадлежала тому мужику. И веревку соответственно не взяли, как мы ранее предполагали, из багажника машины. Но трудно себе представить, чтобы он заявился в ресторан с мотком грязной веревки в кармане! К тому же не факт, что он знал, что там будет Люба. Он мог встретить ее там случайно.

– Бармен сказал, что она сама окликнула его. А если бы не окликнула? Или, к примеру, если бы Северцев пришел?

– Вот чует мое сердце, что это убийство не было запланированным, – сказал Мирошкин.

– Думаешь, на месте Любы могла оказаться другая женщина?

– Не знаю. Но история в самом деле странная!

– Что с отпечатками на кирпиче? А следы в подвале? Кому они принадлежат?

– Отпечатки сняли, пробили по базе – у нас этот человек нигде не засветился. Следы обуви также имеются, да только с чем их сравнивать?

– Ну вот, составит Никита фоторобот, найдем мы этого ресторанного приятеля Любы, тогда и будет с чем, вернее с кем, сравнивать.

– Уверен, что этот гад уже смылся из города.

– Возможно. А что с Тайлером? Что-нибудь удалось выяснить?

– Да. Ну, во-первых, никакой официальной информации об ограблении его перевозчика ни в прокуратуре, ни в полиции нет.

– Так я и предполагала.

– О самом Тайлере тоже ничего не удалось выяснить. Разве что один человек намекнул мне, что из-за него пришлось уволиться одному моему хорошему знакомому – Лене Тарасову.

– Лене? Да я его отлично знаю! Он что, уволился?

– Мне сказали, что вроде бы он занимался Тайлером, все пытался кому-то что-то доказать…

– Что именно?

– Лиза, не гони!

– Так что с Леней-то?

– Говорю же – имя Тайлера всплыло, когда Леня распутывал одно дело, связанное с производством синтетических наркотиков. И как только он нащупал, как ему казалось, след и тот привел его к Тайлеру, так Лене сразу же, просто моментально, поручили вести другое дело, в котором ему отводилась роль подсадной утки. Словом, кто-то очень постарался, чтобы у самого Лени в кармане оказался героин. Ну а дальше – сама понимаешь…

– На него не стали заводить дело с условием, что он уволится? Сережа, когда это закончится?! И какая грубая работа! Да сейчас любой молодой опер или помощник следователя, даже сразу после студенческой скамьи, вроде нашего Дениса, догадается, что дело против Лени Тарасова сфабриковано и что Тайлер – центральная фигура в рамках местного наркопроизводства. А если этот принципиальный и «зеленый» человек копнет поглубже, он выяснит, что нити тянутся на самый верх. И тогда жди беды! Знаешь, когда начинаешь думать об этом, лишний раз перекрестишься: хорошо, что такого чистого парня, как Денис, я взяла к себе под крыло.

– Да, это верно. Денис, как и Леня, пошел бы до конца, да только ему досталось бы по полной программе. Если Лене удалось избежать самого страшного, то…

– Ладно, Сережа, давай вернется к нашему делу. Значит, Тайлер по уши в дерьме. И его жена, понимая это (вот что значит женская интуиция!), обращается за помощью ко мне, предупредив, что я должна обо всем этом молчать. Причем, не догадываясь, конечно, что в это же самое время Тайлер обратился за помощью к моему мужу…

– К Гурьеву?! Ничего себе! – воскликнул Мирошкин. – Да у вас, как я посмотрю, семейный бизнес поставлен на широкую ногу!

– Нет-нет, я – пас. Я не буду заниматься делом Тайлера. Это слишком опасно! Ирина просила меня узнать лишь одно: заявил ли об ограблении ее муж в полицию или нет? Вот я ей и отвечу: мол, нет, не заявил.

– Лиза, ты такая наивная! – всплеснула руками Глафира.

– Вот и я тоже хотел сказать… – поддержал ее Сергей. – Неужели ты думаешь, что она на самом деле хотела выяснить у тебя, не обращался ли ее муж в официальные органы, и все? Да чушь это полная! Думаю, она навела о тебе справки, выяснила, кто ты и чем занимаешься, и теперь спит и видит, как ты найдешь этих двух гаишников, укравших у ее мужа миллион евро!

– Вы действительно считаете, что я полная дура и ничего не понимаю? – Лиза выглядела окончательно расстроенной. Разговор с мужем не прошел для нее даром. – Нет-нет, пусть уж этим занимается Гурьев, он же у нас профессионал, а я – так… И, пожалуйста, если вы меня хотя бы немного уважаете, давайте прекратим разговор на эту тему! Кажется, мы собирались поехать на квартиру Гороховой?

Квартира Любы Гороховой располагалась на первом этаже двухэтажного старого особняка, стоявшего на тихой, недлинной, ловко затесавшейся среди основных центральных транспортных артерий города улице Пушкина. Эта улица всегда была темной из-за густо посаженных еще в начале прошлого века лип и кленов, и бо́льшая часть ее жителей уже давно продала свои дома под офисы. Люди эти переехали в более современные, хотя и расположенные дальше от центра благоустроенные квартиры.

Многие дома были отреставрированы новыми владельцами и напоминали своими нежными бледно-зелеными и желтыми расцветками бисквитные торты.

Дома эти в некоторых местах соединялись низкими темными арками, внутри которых и находились обитые – как правило, дерматином – двери. Такая же мрачная и тяжелая с виду дверь с табличкой под номером три вела в квартиру Любы.

Лиза достала ключ и вдруг обратилась к Глаше и Сергею:

– Послушайте! А вы не заметили ничего особенного? Смотрите, – она выглянула из арки на улицу, – вокруг Любиного дома все выкупили, отремонтировали… А что, если ее убили именно из-за этой квартиры? Приставили к горлу нож там, в подвале, и заставили ее подписать бумаги, ну, то есть собирались отнять у нее эту квартиру под офис? Знаете же такие истории.

– Да ей бы и угроз хватило, – заметила Глафира. – Тебе же ее мать сама говорила, что Люба боялась боли. Стоило ее пару раз ударить по лицу, и она бы все на свете бумаги подписала.

– Да? Ну, ладно. Вы же понимаете, версий-то может быть много. И эта – лишь одна из них.

Лиза открыла дверь, и они вошли в квартиру.

Маленькая прихожая, одновременно бывшая и кухней, заканчивалась деревянной, выкрашенной в белый цвет застекленной дверью, ведущей в гостиную.

– Послушайте, тут такая вонь стоит! – сказала Глафира. – Чувствуется, что здесь жил курящий человек. Все пропитано застарелым запахом табака. Смотрите, полная раковина грязной посуды. Пепельница, из которой забыли вытряхнуть окурки.

– Да уж, – Лиза, морщась, осматривала кухню.

– Стоп! – вдруг остановил их своим возгласом Мирошкин, замерев на пороге. – Ну ничего себе! Лиза, у нас труп.

Решив, что ничего страшного не произойдет, если они все-таки войдут в комнату, он позволил женщинам пройти дальше.

Большая комната с прокуренными насквозь стенами и потолком, в углу – белая, обложенная белой плиткой газовая печка. На окнах – некогда белые, а сейчас – кремового, грязного цвета занавески. В центре комнаты – круглый стол, покрытый толстой гобеленовой скатертью, на нем – грязная посуда с остатками пиршества. Вот откуда пованивало прокисшими салатами и протухшей рыбой. Не менее отвратительный и ядовитый, очень характерный дух исходил и от распростертого на полу, на вытертом красном шерстяном ковре, трупа мужчины в сером костюме. Он лежал лицом вниз. Седая шевелюра выдавала его солидный возраст.

– Неужели Северцев?! – проговорила Лиза. – Я хоть никогда и не видела его, но сразу почему-то подумала, что это он.

– Ни крови, ни иных следов убийства… Я имею в виду – он не застрелен, не зарезан, крови-то нигде не видно.

Глафира обошла труп, нагнулась, заглянула в лицо покойнику.

– У него на губах что-то… Может, рвота…

– Вот что, дорогие мои, я должен срочно позвонить и вызывать наших. Вот вам и Люба Горохова! Значит, пока она поджидала своего друга-мецената в ресторане, он в это самое время находился у нее дома?

– Судя по количеству тарелок, за столом пировало пятеро человек. Все пили-ели… Водка была дорогая, хорошая, вино французское, да и закуска тоже солидная. Я обратила внимание еще там, в кухне, на упаковки и коробки из-под рыбных и мясных консервов. Плюс дорогой балык, ветчина, сыр. Даже копченый угорь! Смотрите, вот, несколько кусков осталось. Икра! – перечисляла Лиза.

Глафира прошлась по комнате, остановилась возле письменного стола, на котором, помимо механической машинки «Robotron», высились кипы пухлых папок, стопки бумаги с печатным текстом, какие-то блокноты, записные книжки и разнокалиберные, в большинстве своем самиздатовские, поэтические сборники. Среди всего этого богатства она заметила и пузырек замазки, «штриха», точно такого же, какой обнаружили на месте убийства Гороховой.

– Здесь еще дверь, – сказала Лиза, обойдя стол и толкая дверь, ведущую, судя по всему, в спальню хозяйки.

Распахнув ее, она замерла на пороге. Толстые красные занавески едва пропускали утреннее солнце, окрасившее все предметы в комнате в кроваво-вишневые тона. В том числе и широкую неприбранную кровать с ночной сорочкой на подушке, и лежавшего рядом с кроватью на ковре мужчину в джинсах и белом (но казавшемся розовым) свитере.

– Сережа, иди сюда, здесь еще один труп!