Александр Васильевич Мещанинов лег спать, не поужинав. Вытянулся на своей постели и закрыл глаза. Он хотел раствориться в воспоминаниях, связанных с теми незабываемыми минутами, которые он провел с женщиной. Но его блаженно-сонное состояние было прервано телефонным звонком. Он уже устал от них. Он ненавидел эти телефонные звонки – предвестники драматических, а то и трагических событий в жизни людей, которых ему приходилось защищать. Мещанинов был адвокатом. Опытным, но так и не привыкшим к чужой беде. Звонок, раздавшийся в его квартире или замурлыкавший в кармане, – это очередной рассказ о конфликте между человеком и его окружением, сколь бы близким оно ни было. Муж и жена, брат и сестра, отец и сын, внук и дед. Все делят имущество, мечтают о наследстве и в экстремальных ситуациях выказывают все свои самые низменные качества. Человечество не изменилось со времен Достоевского. Разве что в худшую сторону. А еще люди убивают друг друга. По разным причинам. Иногда не по своей воле: автокатастрофа, например. Или прошлой зимой был случай: машина, набитая подвыпившими людьми, ушла под лед… Страшная история, закончившаяся погребальным звоном в одной маленькой волжской церквушке. Трупов было семь. А вот водитель остался жив. Но жив ли?..
Александр взял трубку и услышал голос одного из своих многочисленных приятелей. На сей раз тому требовалась срочная консультация по разводу. Он хотел переоформить акции Газпрома задним числом, как если бы он приобрел их до брака, чтобы не делиться со своей женой, от которой он уходит к молоденькой любовнице. Пошлейшая история. Александр потратил сорок минут на тяжелый и выматывающий разговор и в результате остался один на один с замолкнувшей телефонной трубкой и мерцающей за окнами ночью. Снова лег, закрыл глаза и представил себе прогретую солнцем скамейку городского парка и подсевшую к нему женщину. С первых же секунд ему стало ясно, что она ошиблась, приняв его за другого человека. Возможно, психолога или психотерапевта. Хотя поначалу он подумал, что к нему обращается одна из его потенциальных клиенток за советом по поводу развода. Обычно женщины не любят раскрываться, рассказывая о причине развода. Это унизительно. Все равно как трясти нижним бельем перед носом постороннего человека. «Меня зовут Вера. Я думаю, можно пока без фамилии… Меня к вам прислала Августа. Как вы понимаете, мне немного не по себе, потому что мы с вами совершенно незнакомы…» Редкое женское имя Августа не произвело, однако, на него никакого впечатления. Но когда прозвучало слово «доктор» («Однако вы специалист, другими словами, доктор, поэтому я просто вынуждена ради себя же самой раздеться перед вами. Раздеться душой, разумеется…»), то сразу все встало на свои места. Она обозналась, промелькнуло в голове, но ему не захотелось прерывать эту женщину. Уж больно горячо и взволнованно она говорила. Обрывать этот искренний монолог он просто не посмел, а потому весь обратился в слух, пытаясь представить себе мужа этой красивой молодой женщины, а потом и начальника, указывающего (как в немом кино) рукой на дверь. Причем муж у Александра получился толстый и с голубыми подтяжками, почему-то, а вот начальник, уволивший Веру (какое нежное и домашнее имя!)– черно-белый, вылитый Макс Линдер. И кто знает, сколько еще она успела бы о себе рассказать, как вдруг явно передумала и вскочила со скамейки, передумала делиться своими проблемами с кем бы то ни было. Она побледнела, и Александр решил, что ей стало плохо. Кажется, он спросил ее об этом. А потом предложил выпить кофе. Интересно, что она тогда подумала? Но теперь уже бесполезно вспоминать то, что предшествовало их близости. Вера сидела к нему вполоборота, и ее профиль был так нежен, а плавная линия подбородка, спускавшаяся к шее, так притягательна, что ему захотелось провести пальцем по ее коже. Он даже представил себе ее шелковистость. Солнечный луч зажег прядь золотистых волос, и Александр понял, что у нее темно-карие глаза, и ему захотелось заглянуть в них. Вера была необычайно женственна, и от нее исходила такая сексуальная энергетика, что он возбудился, даже не прикасаясь к ней. Предлагая ей кофе, он предложил себя. Всего. Целиком. Он хотел ее так, как не хотел никого и никогда. Но она была случайной прохожей, и овладеть ею прямо там, в парке на скамейке, было невозможно. Много чего в жизни Александра казалось ему невозможным. И хотя остальные жили по другим законам, и многие из тех запретов, которые он для себя вывел, нарушались легко и безболезненно, перешагнуть определенную психологическую грань для Александра было равносильно преступлению через Закон. Свой, личный внутренний Закон.
Когда же Вера согласилась выпить с ним кофе, он усмехнулся про себя. Безусловно, ни о чем таком Вера и не думала. Она, вероятнее всего, предполагала, что ее приглашают в более укромное место, где бы они (она и ее доктор, лица которого она не знала, иначе не подошла бы ко мне) могли продолжить беседу. Не более. Но ведь что-то же с ней произошло по дороге, раз она покорно проследовала за ним вплоть до самой его квартиры. Она вошла и отдалась ему легко, словно именно для этого они и встретились. У нее были нежные сладковатые губы, мягкое и податливое, теплое тело. Она была настоящей женщиной, эта Вера. И отдалась ему самозабвенно, страстно, как если бы они были любовниками, встретившимися после долгой разлуки. Все в этой женщине показалось ему знакомым и родным, хотя в его жизни никогда еще не было такой зрелой женщины. Его девушки, с которыми он вступал в связь, были, как правило, возрастом чуть за двадцать, и он платил им за любовь. Вере же было около сорока, и он так и не угостил ее кофе. Забыл. Ему было не до этого.
В полночь он пришел к выводу, что попросту изнасиловал незнакомую ему женщину и что теперь его осудят. Он, адвокат со стажем, представил себе всю процедуру, предшествующую судебному заседанию. Он даже успел увидеть себя за белой больничной ширмой, подвергающегося унизительным манипуляциям, связанным с взятием анализов у него как насильника. Картина показалась ему столь омерзительной, что он весь в поту вскочил с постели, включил свет и обхватил лицо ладонями. Ему стало страшно. Он сам вел несколько случаев, когда молодые девицы с целью заработать несколько тысяч рублей провоцировали парней, чтобы потом обвинить их в изнасиловании. Как правило, родители «насильников» не допускали, чтобы дело дошло до суда, и откупались от мошенниц. Но как поступит Вера? И не проще ли ему самому разыскать ее и дать денег? И потом взять расписку?
Ему было стыдно своих мыслей. Он посмотрел на дверь как раз в тот момент, когда в другой части города бросила не менее мечтательный взгляд, и тоже на дверь, но уже ванной комнаты, женщина… Вера. Александр закрыл глаза и представил себе, что вот сейчас откроется дверь в комнату, и он увидит женщину, которую желает.
Но дверь не открылась, а ему пришлось принять холодный душ. Чтобы успокоиться и остудить мозги. И не только.
В два часа ночи он достал из холодильника сардины, масло, порезал хлеб и с аппетитом поужинал. Или позавтракал. Выпил горячего чаю и лег спать.
Но в четыре часа утра раздался звонок в дверь. Александр, чертыхаясь, пошел открывать. Он спросонья никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Когда же ему это удалось и дверь открылась, ему на голову обрушился удар…
Эта ночь промелькнула как одно мгновенье – Вера отлично выспалась, несмотря на голоса, раздающиеся за стеной, звон посуды на кухне и завывание ветра за окном. Дождь бросался тяжелыми злыми каплями на стекло, словно просясь в комнату, но Вера даже не пошелохнулась. Она медленно приходила в себя после целительного сна и, не открывая глаз, думала о том, как же она теперь будет жить дальше. Работы не было. Денег – тоже. Те крохи, что давал ей ее муж, позволяли ей разве что не умереть от голода. Значит, надо было что-то делать, как-то действовать, чтобы выжить. И вчерашний день, проведенный в обществе психотерапевта Нагаева, сильно помог ей в этом. Она вдруг поняла, что эта роковая встреча должна сыграть в ее жизни определенную, облегчающую ее жизнь, роль. То, что Нагаев забыл, зачем пришел в парк, понятно. Никакого сеанса психотерапии не было. Было лишь одно его желание, передавшееся и ей, Вере. Но так ли это плохо? И зачем ей теперь врач, когда она и так поняла самое главное. Доктор Нагаев захотел ее как женщину, а разве этого мало? Разве это не придало ей сил? Значит, он сумел разглядеть в ней нечто такое, что перестал видеть Илья. Кроме того, его не отвратило ее тело, которое так предательски располнело, что Вера последнее время предпочитала не видеть себя в зеркале. Еще Вера поняла, что, когда человек, причем сильный человек, чего-то очень хочет, то он непременно этого добьется. Здесь ее мысли резко перешли к проблеме выживания, и она наконец поняла, как ей следует действовать прямо сейчас, немедленно: ей надо найти человека, который очень чего-то хочет, а она, Вера, за определенную плату должна ему это предоставить. Она и понятия не имела, что именно ей придется делать, но внутренне, психологически была готова свернуть гору, чтобы только раздобыть деньги.
Она все же открыла глаза и взглянула в окно. Там, за ветками качающихся от порывов ветра деревьев, она увидела клочок серого, пасмурного неба. «Где-то там, – подумала она, – за тучами, за мной наблюдает создатель, и он не может допустить моей смерти. Я еще слишком молода. У меня еще достаточно сил. Но как я узнаю, что мне делать? Знаки? Я должна обращать внимания на знаки? Хорошо, я буду внимательнее».
Вера поднялась с постели, заправила ее и, накинув халат, вышла из комнаты. В передней, на пути к ванной, она столкнулась с Мариной. Ее соперница проснулась намного раньше ее – она была уже тщательно накрашена и одета. Кроме того, эта девица благоухала, как чайная роза.
– Доброе утро, – промурлыкала Марина и скользнула к себе, откуда тотчас раздался голос Ильи. Но Вера, не желая ничего слышать, зашла в ванную и пустила воду.
Вот тебе первый знак, Вера. Взгляни на себя в зеркало. Тебе не кажется, что пора бы тоже привести себя в порядок? Уложи волосы, подкрась ресницы и губы. Не все мужчины так импульсивны и всеядны, как доктор Нагаев. Может, он просто изголодался по женщинам. Его жена могла уехать куда-нибудь, а ему приспичило. А ты вот уже несколько часов только и думаешь о нем. Забудь. Подумай лучше о себе.
Она позавтракала хлебом с медом и, дождавшись, когда Илья со своей Мариной уйдут, позвонила Августе, чтобы поблагодарить ее за доктора Нагаева. Она еще не знала, о чем расскажет ей, но ей было важно почему-то услышать ее исполненный заботы голос. Но Августы дома не было. Это тоже знак? Возможно.
Вот ты и разговариваешь сама с собой, как твоя больная мать. Хотя что же в этом плохого? Так я хотя бы не чувствую свое одиночество.
Она вытерла чашку и поставила на полку. И в это самое время раздался телефонный звонок. Вера вздрогнула, представив себе, что это звонит Августа. Сейчас она спросит, как прошла встреча с доктором… Вот теперь Вере стало не по себе. Она поняла, что не готова к разговору. Вся ее храбрость и авантюризм исчезли, уступив место прежним страхам и комплексам. Но она все же заставила себя взять трубку. И тут же услышала взволнованный женский голос:
– Нас прервали. Что-то на линии. Но ты уже поняла, да? Квартира ушла. Вместе с высокими потолками и комнатой для прислуги. Это была шикарная генеральская квартира. Я понимаю, она старая, и сейчас строят новые дома с большими комнатами, но это все не то, ты знаешь. Но стоит только одному из старых строений обозначиться на рынке недвижимости, как меня опережают толпы желающих. Просто я невезучая. Алка, ты меня слышишь?
– Да… – просипела, очнувшись, Вера. – Слышу.
Так случилось, что голос ее на самом деле сел, пропал. Поэтому, спустя паузу, она услышала вновь:
– Представляешь, вчера познакомилась с одним мужиком. Красивый как черт, но какой-то недоверчивый. Пригласил меня в ресторан. Дешевка. Весь вечер этот идиот задавал мне какие-то странные вопросы, совсем не улыбался, как больной… Ты чего молчишь? Мне кажется, я говорю в пустоту…
– Горло, – выдавила из себя Вера.
– Хлещешь ледяную водку, чего же ты хотела? Шучу. Так вот, зовут его Андрей. Знаешь, я так и не поняла, чем он занимается, но мне почему-то показалось, что он фээсбэшник. Слишком много вопросов задавал. А когда я сказала, что мой папа Чарли Чаплин, – не поверил. Тогда я сказала ему, что меня зовут Анна Каренина… Знаешь, не могу больше трепаться, опаздываю… Меня ждет мой енот. Пока. Целую. Звони.
Вера еще какое-то время смотрела на трубку, еще не веря своему счастью. Затем быстро схватила карандаш и записала высветившиеся на электронном табло телефона с определителем номера шесть цифр. «…мой папа Чарли Чаплин», «…Анна Каренина». Вера, чтобы проверить свою догадку, набрала номер справочной:
– Девушка, я ищу свою подругу, Анну Чаплину. Ей дали новую квартиру, она переехала…
Но девушка из справочной, не дослушав ее, быстро произнесла номер телефона, совпадающий с тем, который только что записала Вера.
Не может быть. Вот так быстро? Не может быть…
Получалось, что некая Аня Чаплина хочет купить большую квартиру в старом доме. Человек с такими запросами должен быть очень богат. Значит, если Вера найдет ей такую квартиру, то эта самая Аня Чаплина заплатит ей за посреднические услуги. Но где взять эту квартиру, во-первых. А во-вторых, как обезопасить себя и заставить Аню раскошелиться? Какой договор с ней заключить? «Да никакой, – оборвала она себя. – Что бы мы ни составили, в ее глазах потом все это будет выглядеть филькиной грамотой. Что же теперь делать? Заранее ведь никто не даст денег. Разве что выкупить квартиру, предварительно заинтересовав Чаплину, а потом перепродать ей? Но где взять денег? Разве что украсть».
Вера посмотрела на часы. Прошло всего четверть часа, а как много мыслей успело прийти и уйти за это короткое время. «Меня ждет мой енот», – вдруг вспомнилось ей. Зайка, рыбка, птичка, а теперь еще и енот? Как только не называют друг друга любовники.
Что же будет со мной? И кто ждет меня? Какой енот, скунс?
Она вернулась к себе в комнату, оделась и вышла из квартиры, прихватив зонт.
Она шла по улице, подставляя свое разгоряченное лицо ветру и дождю. Ей почему-то не было холодно. Но она нервничала. Зубы ее стучали, как если бы ей предстояло сейчас идти к стоматологу удалять зуб. На самом же деле она медленно, но верно приближалась к городскому парку. Ей хотелось еще раз увидеть ту скамью, где вчера ее ждал доктор Нагаев.
Он татарин. Все всякого сомнения. И имя, и отчество, и фамилия. Все на это указывает. Но у него европейское лицо, тонкое, красивое. Волосы темные, с проседью. Интересно, сколько ему лет? И как часто он своих пациенток укладывает в постель?
Она остановилась рядом со скамьей и оглянулась. В парке не было ни души. Сгибались от ветра кусты. Хлестала сама себя (как законченная мазохистка!) мокрыми зелеными ветвями старая горбатая ива. Вера любила ивы. Ей нравилось звучание этого слова, как нравились и тонкие длинные ветви, стремящиеся почему-то к земле, да так упорно, словно земля им что-то пообещала, и листья.
– Вера, хотите кофе?
Она оглянулась и даже вскрикнула. Она не могла поверить. Перед ней стоял доктор Нагаев. С полей его черной шляпы стекала вода. Он властно схватил ее за локоть и куда-то повел. Как и в прошлый раз. Через пару минут Вера оказалась в машине. Вот теперь ей стало совсем холодно. Она даже боялась увидеть себя в зеркальце, нависшее сверху, потому что была уверена, что ее лицо сейчас от холода стало голубоватым, а губы и вовсе лиловыми.
– Я знал, что вы придете, – Нагаев, повернувшись к ней, взял ее лицо своими большими теплыми ладонями и привлек к себе. Поцеловал в губы. – Но вы так можете заболеть.
– Знаете, – вдруг сказала Вера, – я вспомнила фильм. Французский. Называется «Последнее танго в Париже».
– Бертолуччи. Знаю. Но мы не станем никого убивать. Кроме того, я же знаю ваше имя. Я бы хотел знать о вас больше…
– Нет, только не это. Я уже жалею, что рассказала вам часть из своей жизни.
– Вы ничего не рассказали. Я ничего о вас не знаю.
– И не надо. Мне холодно… я боюсь простыть. Я очень тяжело переношу грипп.
– А вы и не простынете.
О проекте
О подписке