Она открыла глаза и увидела голубой потолок. Рядом кто-то дышал. Она повернула голову и увидела мужчину. Она вспомнила, что его звали Али, но вот как он оказался в ее номере, не помнила.
– Уходите. – Она натянула простыню до подбородка. – Уходите, слышите? Я включаю свет…
Но при свете он показался ей еще более привлекательным, чем в том ее сумасшедшем сне, в котором она отдавалась не только администратору Али, бравшему ее, не снимая белого костюма, но и доктору, сухому высокому и жилистому турку с глазами-виноградинами… Натана больше не было, теперь его место на подушке рядом с ее головой будут занимать другие мужчины, в тысячу, нет, в миллион раз хуже Натана, глупее, грубее… У нее начнется новая жизнь, и ей придется научиться обходиться без него…
Смуглое тело Али нравилось ей, несмотря на то, что сейчас его присутствие в ее постели было противоестественным, ведь она еще не оправилась от истерики, ее глаза щипало от слез, а голова прямо-таки раскалывалась. Его присутствие казалось противоестественным уже по той причине, что она только сегодня по-настоящему осознала, какую потерю понесла… Она горько оплакивала своего мужа, а негодяй Али воспользовался ее состоянием, решил успокоить ее, заласкать чуть ли не до обморока… Ну и пусть. Должен же ее хоть кто-то немного любить. Пусть даже одну ночь.
Она выключила свет, набросила на себя рубашку и, стараясь не тревожить сон своего нового любовника, вышла из спальни и устроилась в кресле в другой комнате. Там при свете лампы она перечитала письмо Ольги и поняла, что созрела для того, чтобы впустить ее в свою новую жизнь. А почему бы и нет? Может, еще не поздно ей помочь? Так, во всяком случае, ее жизнь будет чем-то, вернее кем-то, заполнена. Она взяла телефон и спокойно, нисколько не волнуясь, набрала саратовский номер своей подруги.
Она звонила по этому телефону три дня. Но телефон не отвечал. Причин этому могло быть сколько угодно. Не отвечал и телефон Ирины. В Саратове жила тетка Аллы, Евгения Александровна, которую, правда, Алла звала просто Женей, в свои пятьдесят та выглядела очень молодо. Поэтому третий звонок был адресован ей. Вот в ее жизни в плане координат ничего не изменилось, и после второго длинного гудка Алла услышала ее приятный голос.
– Женя, это я, Алла Дворкина, – проговорила она и вдруг, произнеся фамилию Натана, захлебнулась в плаче, успокоилась на мгновение и выпалила: – Натан умер, представляешь? Я в Кемере, сижу вот в гостиничном номере и не знаю, кому позвонить, чтобы поделиться страшной новостью… Никого из московских знакомых ни видеть, ни слышать не хочу…
– Аллочка! – задохнулась в искреннем возгласе сожаления и выражения соболезнования вежливая и добрая Женя. – Какое несчастье!
Алла тотчас представила ее себе – высокая, худая, сложенная втрое в своем глубоком красном любимом кресле, свет от торшера освещает ее впалую напудренную щеку и уголок пунцового рта. Женя доигрывала в драмтеатре последние роли, но, еще полная сил, готова была играть все, что угодно, лишь бы подольше оставаться на сцене. Женя похоронила своего мужа, художника этого же театра, десять лет тому назад, поэтому лучше всех могла понять свою так рано овдовевшую племянницу. Женя Оськина была красива той яркой, оригинальной красотой, что не дает женщине права запускать себя, забывать о своем истинном предназначении. У нее были идеальная фигура, густые, коротко остриженные волосы, потрясающей красоты кисти рук, которыми она играла на сцене не меньше, чем своим лицом, и большой чувственный рот, который она безбожно, с восьми лет, красила ярко-красной помадой. Штат ее любовников постоянно обновлялся, как и ее кровь. Словом, она жила полной жизнью и давала жить тем, кто ее любил. К своей единственной племяннице она относилась с трепетом и ужасно тосковала, когда та перебралась в Москву. Первое время они перезванивались, поскольку разлука всегда подразумевает перемены, и Алла испытывала желание поделиться с теткой впечатлениями о своей новой семейной московской жизни, но потом звонков стало меньше, хотя обе, и тетя и племянница, продолжали любить и помнить друг друга. И вдруг этот звонок. Евгения на какое-то время замолчала, осмысливая услышанное.
– Приезжай ко мне! – вдруг услышала Алла то, что хотела услышать.
За этими словами стояли долгие вечера за чаем или кофе в уютной, украшенной веточками сухой рябины кухне Евгении, ее советы, рассказы… Алла вспомнила звучание хорошо поставленного голоса Жени и запах, неповторимый запах ее просторной комфортной квартиры, где много воздуха, цветов и где после каждой выкуренной сигареты на стол ставится чисто вымытая пепельница…
– Приеду. Я тебе не помешаю?
– Нет, что ты! Вот только говорю с тобой сейчас, и не верится, что то, что ты мне сказала, произошло на самом деле… Натан. Он же был так молод. Что случилось?
– Тромб, – всхлипнула Алла, посмотрев на дверь, в которую постучали.
Это пришел Али. Жизнь продолжалась. Она на цыпочках подошла к двери и впустила к себе любовника.
– Я хотела тебя спросить, ты не видела Ольгу или Ирину? Они не заходили к тебе? Не звонили? Они бывают в театре?
– Ирина? Ольга? – Евгения тихо свистнула. – Алла, ты что, ничего не знаешь?
– Нет… – Алла подняла руки, помогая нетерпеливому Али раздеть себя. – А что я должна была знать? Три года тому назад…
– Да, три года назад это и произошло… Значит, ты знаешь?
– Да нет же! – Она перешагнула через трусики и легла с телефоном на кровать. Закрыла глаза. Али склонился над ней…
– Они погибли. Автомобильная катастрофа. Говорят, они поехали на Ольгиной машине в лес, то ли на пикник, то ли за грибами… Это было летом… Вот такие дела.
– Женя… – но больше уже она говорить не смогла. Язык Али коснулся ее, и она, почувствовав мощный прилив желания, выгнулась дугой на постели и застонала от наслаждения. – Я тебе потом перезвоню…
– Приезжай, – мягко повторила свое приглашение Евгения. – Целую тебя, моя дорогая…
Спустя неделю она уже стояла у саратовского аэровокзала и растерянно разглядывала подернутую сиреневой дымкой панораму города – аэропорт располагался на горе… Пассажиры, летевшие вместе с ней на самолете, все, как один, покидали аэропорт на своих, поджидавших их на стоянке машинах, Алле же пришлось останавливать попутку, чтобы доехать до центра города. Она уже сто раз пожалела, что не попросила свою тетку встретить ее. По телефону они договорились, где Евгения оставит ключи от своей квартиры – это был тайник, старый коричневый башмак, стоявший на обувной полке в общем коридоре, дверь в который не запиралась.
– Угол Радищева и Мичурина, – сказала она водителю, бросая легкий чемодан и дорожную сумку на заднее сиденье. – У вас здесь что, дождь был?
О том, что ее подруги Ирина и Ольга погибли три года тому назад и что она, разнеженная браком, не посчитала нужным помочь им, Алла думала постоянно. И не то чтобы ее мучили угрызения совести, нет, это было совершенно другое чувство. И чувство это было почему-то сродни обыкновенному любопытству. Так получалось, что все самое важное в своей жизни она воспринимала с опозданием. Взять хотя бы смерть Натана или свой роман с администратором Али, от которого она начала приходить в себя только в Москве, когда вошла в свою квартиру и Зоя, с нетерпением поджидавшая ее, бросилась ей на грудь…
Вот так и теперь. Погибли ее подружки, а она, вместо того чтобы горевать, чувствовать себя предательницей, пыталась понять, как же так могло случиться, что они разбились на машине приблизительно в то же время, в 2002 году, в июле, когда она получила письмо от Ольги. Что это, совпадение? Или же это был не несчастный случай и их смерть как-то связана с той проблемой, о которой упоминала в своем письме Ольга?
Ответ на этот вопрос она могла получить лишь в Саратове. И хотя девчонки не так уж долго были ей подругами, общалась она с ними с 1998-го по 2000 год, то есть не больше двух лет, все равно ей хотелось хотя бы сейчас, после их смерти, принять в них участие и понять, виновата ли она, Алла Дворкина, в том, что с ними случилось, –
О проекте
О подписке