А если ты меня обманешь, хотела спросить она, но почему-то не посмела. Что-то происходило с ней, она чувствовала, как невольно подчиняется Григорию. Да, безусловно, он ей нравился, и она знала за собой эту не очень-то правильную особенность попадать под влияние мужчины. Все мужчины, а их было всего трое, имели власть над ней. Вот такой дурацкий, слабый характер. Вот и сейчас, находясь рядом с мужчиной, который ей нравился, который к тому же еще был смертельно болен, она с трудом сопротивлялась его воле и в каждом его поступке старалась найти что-то хорошее, что могло бы его оправдать. И это удивительно, что она сейчас, понимая, что маршрут изменен, решилась на бунт.

Мысли заработали в обратном направлении, Надя лихорадочно пыталась понять, какой вред он может ей причинить, чем может быть опасен? Чем вообще могут быть опасны мужчины? Во-первых, мужчина может ее изнасиловать, что в случае с Григорием сразу же исключалось. Он болен, и этот вопрос его не интересует априори. Может заинтересоваться ее деньгами, как это было в случае с Мишкой Коротаевым, который поначалу, решив, что у них с матерью много денег, буквально прилип к Наде, а потом, после того как мама заболела и семья утонула в долгах, просто исчез, оставив ее, беременную. Но сейчас, с Григорием, как раз все наоборот, и первый шаг к тому, чтобы продемонстрировать свою щедрость и заботу по отношению к ней, он уже сделал – она вернула долг Ларисе Петровне. Тогда что еще от нее может быть нужно? Чтобы она всего лишь разделила с ним последние месяцы его жизни, чтобы была рядом, когда он попытается получить от этой самой жизни последние крупицы радости и счастья? Чтобы не быть одиноким перед тем, как уйти в мир иной?

Как было бы все просто, если бы те деньги, что лежали у него в спортивной сумке, были его собственными, а не украденными! Если бы не было реальной опасности быть обнаруженными и, возможно, убитыми!

Они стояли на обочине дороги. Собирался дождь. По небу неслись огромные фиолетовые тучи, ветер шумел в ветвях деревьев и ерошил вялую траву на поле. Пахло пылью и чем-то сладким, может быть теплыми, прогретыми июльским солнцем полевыми цветами? А еще ветер трепал светлые волосы Григория, до которых так хотелось дотронуться рукой. Наде показалось, что все это уже было. И это поле, и этот ветер, и это лицо, глаза, губы… И запах трав и цветов. Не хватало только плеска воды и пения птиц. А еще… Она закрыла глаза и будто бы увидела странную картинку: краснеющую прямо на глазах еще недавно такую прозрачную воду, ржавый топор, стайки мальков на песочном дне…

Она открыла глаза, подняла голову.

– Ладно, поступай как знаешь. Просто я нервничаю.

Она хотела сказать, что уже не уверена в том, что поступила правильно, согласившись поехать с ним. Что она просто не оценила степень риска и опасности, и что она не хочет умирать. Что ей страшно.

Но он, Григорий, словно услышав ее мысли, вдруг сгреб ее в охапку, прижал к себе и поцеловал в макушку.

– Упокойся, вот увидишь, все будет хорошо. Просто доверься мне и все. Да, мы, возможно, чуть позже отправимся в твой любимый Петербург, и рано или поздно мы все равно туда приедем. А сейчас, чтобы не думать о плохом, ты составляй наш питерский маршрут, экскурсии там, музеи, театры… Поверь мне, все это реально. Просто мы должны оторваться от тех, кто, возможно, ищет меня. Пусть уж лучше я перестрахуюсь, чем буду рисковать.

– Они, эти люди, реально могут нас найти?

– Думаю, что у них фантазии не хватит… Хотя, повторяю, мы не должны недооценивать своих врагов.

– Ладно. Я все поняла. Но последнее: кто они, эти люди? И почему ты с такой легкостью забрал их деньги?

– Один зарвавшийся чиновник. И для него эти деньги – может быть, одна миллионная доля, понимаешь? Это для него вообще не деньги. И может, меня на самом деле никто не ищет, и это я такой мнительный. Но твою бродяжку-то кто-то отравил… Вот что меня насторожило!

– Да, я понимаю. Все. Хорошо. Обещаю, что больше не буду расспрашивать тебя об этом. Поехали.

Но даже произнося это, она до конца не была уверена в том, что доверяет ему полностью. Просто колесо ее судьбы слишком резко крутанулось, и она уже несется, просто летит в какую-то другую жизнь. А лучше она будет той, что ее ожидала бы, останься она в Михайловске, или нет, разве кто может знать?

Такси остановилось возле придорожного кафе «Браво» в тени березовой рощи. Григорий расплатился, и таксист, зачем-то подмигнув Наде, махнул рукой и уехал. Должно быть, принял их за любовников и пожелал им в душе приятной поездки. Таксист вообще оказался на редкость тактичным – всю дорогу молчал. Должно быть, решила Надя, ему посулили ну очень хорошие деньги.

На парковке перед кафе, небольшим строением желтого цвета с острой высокой крышей, стояло несколько фур и скромных автомобилей. Поскольку собиралась гроза, посетители расположились внутри кафе, на крытой же террасе со столиками ветер уже разметал бумажные салфетки, которые белыми крупными бабочками летали вокруг.

– Я ужасно голодная, – призналась Надя.

– Аппетит – это признак здоровья, – сказал Григорий.

Значит, у него нет аппетита, с грустью подумала Надя, вздохнув.

Однако он заказал, как и она, макароны с мясом, салат и компот, и все это съел, даже глазом не моргнув. С очень даже хорошим аппетитом. Потом, подозвав официантку, женщину средних лет в цветастой блузке и черной юбке, с накрашенными яркими губами, спросил, как им добраться до города.

Женщина протянула им визитку, на которой было только имя Виктор и телефон. Частный таксист. Он приехал через четверть часа и отвез их в гостиницу «Ковчег», расположенную на улице Спартака. Двухэтажное вытянутое наподобие барака здание из белого кирпича с красной вывеской. Они сняли номер на втором этаже, и Надя первым делом решила помыться.

– Слушай, в номере нет ни душа, ни туалета! – заключила девушка, обойдя номер, состоящий всего из одной небольшой комнаты с двумя деревянными потертыми кроватями, заправленными голубыми застиранными покрывалами, двумя стульями и тумбочкой с допотопным телевизором. Окно выходило на парковку.

– Пойду поищу, – сказал Григорий. Он после сытного обеда выглядел бодрым, веселым и уж никак не походил на смертельно больного человека.

«…У меня ремиссия, знаете ли. Поэтому не хочу грустить. Жизнь, она такая короткая», вспомнила Надя слова Григория на поминках. Она имела самое смутное представление о ремиссии, но, кажется, это – улучшение здоровья во время болезни. Что ж, уже неплохо.

– Душ за отдельную плату, и ключ от душевой и туалета на ресепшне, – смеялся он, разводя руками. – Вот такой ненавязчивый сервис. И все это на первом этаже. Сейчас поеду куплю мыло, шампунь. Что еще нужно?

Она взглянула на него и ничего не ответила.

– Ясно, сам решу.

И уехал.

Вернулся с пакетами, полными на самом деле всем необходимым для дороги и жизни. Купил все вплоть до палочек для ушей, плюс сладости, фрукты.

Надя спустилась в душ, вернувшись, съела яблоко и улеглась на свою кровать, что рядом с окном. И сразу услышала, как зашумел дождь – сначала по подоконнику застучали редкие капли, потом все потемнело, и по стеклу полилась вода, словно на гостиницу обрушилось все небо с его тучами и серыми потоками влаги.

Григорий тоже последовал ее примеру и вернулся из душа бодрый, довольный, с розовым лицом. На его плече висело новое голубое полотенце.

– Спать так спать, – сказал он, расстегивая ремень джинсов.

Надя отвернулась, чтобы его не смущать. Скрипнула его кровать – он лег.

Если бы кто увидел ее здесь, в этом убогом гостиничном номере, лежащей на соседней койке рядом с таким красивым молодым мужчиной, подумал бы, что они брат и сестра. Как странно устроена жизнь, и чего только в ней не случается!

Еще одно странное чувство испытывала она, оторвавшись от своего прошлого и ринувшись в новую жизнь – какое-то несерьезное отношение к той опасности, которая, если верить Григорию, нависла над ними. Вроде бы она ему поверила, ведь деньги-то – вот они, она сама их видела, целая сумка. И если бы он их не украл, то с какой стати стал бы на себя наговаривать? Значит, все-таки украл. И за ним, что тоже нельзя исключать, могут следить или, во всяком случае, искать его. Но если он сел на первый попавшийся поезд, то почему вышел рядом с Михайловском? Не самое удобное место, между прочим.

– Гриша… – тихо сказала она, проверяя, спит он или нет.

– Да, что случилось? – ответил он спросонья.

– Все думаю… Хорошо, что мы поехали на такси, хотя еще лучше было бы отправиться просто на частной машине. Таксист тоже может проболтаться.

– Да он вроде не из болтливых.

– Но если к горлу приставят нож или пистолет?

– Ух какие страсти ты рассказываешь… – Он говорил уже едва слышно, как человек, почти погрузившийся в сон.

– Ты где сошел, когда приехал к нам, на вокзале?

– Ну да, а где же еще?

– И сразу в больницу?

– Да, конечно… – Она услышала, как он начал тихонько посапывать. Уснул. Задремал.

– Больница в самом Михайловске?

– Ну да…

– Скажи, какой красивый у нас вокзал!

– Да, очень…

– С колоннами, как дворец, его строил архитектор…

– Да, с колоннами… Давай уже спать, а?

Она вздохнула. Вокзал с колоннами. Откуда бы ему вообще взяться… Да и мама лежала в больнице в Арти, что в сорока семи километрах от Михайловска. Какой уж теперь сон!..

6

Стоило ей только проснуться, как волна страха окатила ее с головой. Словно и не холодный дождь поливал снаружи стекла гостиничного номера, а именно страх. Он солгал ей. Но чтобы убедиться в этом, надо все-таки с ним поговорить. Быть может, про вокзал с колоннами он пробормотал просто во сне, а она зацепилась за это. Мало ли что человек может повторить, находясь в полудреме!

Надя открыла глаза, повернула голову. Соседняя кровать была пуста и аккуратно застелена. Он в туалете или снова в душе? Может, отправился прогуляться? Или вообще исчез. Сбежал. А сумка?

Девушка, набросив на себя легкое покрывало, поднялась и прошла до стола, заглянула под него. Сумка. Прислушалась к тишине. Нет, шагов не слышно. Тогда она быстро выдвинула сумку и заглянула в нее. Деньги были на месте. А это значит, что Григорий не сбежал. Или же сбежал, оставив ей кучу денег?

Она усмехнулась своим бредовым мыслям. Вернулась, села на кровать и уставилась в окно. Комната наливалась сумерками, было почти темно. А что, если ей деньги померещились? Она снова встала, включила настольную лампу и заглянула в сумку. Нет, все в порядке, они на месте. Она ведет себя так, словно это она украла деньги и теперь постоянно проверяет, не исчезли ли они, не приснились ли ей.

А что, если взять эту сумку и сбежать?

На этот раз она засмеялась почти в голос.

Что, если и с Григорием было то же самое, и он не смог побороть искушения – взял то, что лежало так близко, достаточно было только протянуть руку?

Она не услышала шагов, дверь распахнулась, и в комнату вошел Григорий, увидев Надю, завернутую в покрывало, тотчас вышел и постучался.

– Да входи уже!

Он вошел.

– А я тут прогулялся немного.

– Под дождем, я поняла.

– Скажем так – постоял на крыльце гостиницы. Вид унылый, конечно, но ничего. Живут же здесь люди.

– Поедем уже отсюда, а? Ты же и сам понимаешь, что тебя здесь никто не достанет… Это такая Тьмутаракань!

– Провинция. А я, знаешь, люблю провинцию. Маленькие городки, поселки, деревни. Люблю рыбалку…

И тут, словно из распахнутого окна, потянуло запахом свежей рыбы, тины, реки… Надя тряхнула головой, стараясь избавиться от наваждения.

– Кинь мне джинсы, а?!

Он подал ей одежду и отвернулся.

– Ты врешь мне на каждом шагу. Вот так, – сказала она, осмелев и пользуясь тем, что он не видит выражения ее лица.

– В каком смысле?

– Ты сказал, что приехал в наш город на поезде, а у нас поезда не ходят. И никакого железнодорожного вокзала с колоннами нет. Я проверяла тебя, и ты попался.

– Но как-то же я сюда приехал! – Его голос звучал спокойно. И это тоже было странно.

– Должно быть, так же, как и сейчас, на машине.

– Да, ты права. В городе вокзала нет, но есть станция «Михайловский завод», что в десяти километрах от города. Но об этом я узнал уже в поезде, изучая местность по интернету.

– Ты не ехал на поезде. И знаешь почему?

– Конечно, знаю.

Она резко повернулась, натягивая край блузки на бедра. Машинально подхватила рукой свои волосы и, уложив на затылке в толстый жгут, укрепила заколкой.

– И в больнице ты нашей не был. А если и был, то маму мою не видел. И знаешь почему?

– Знаю, потому что она там не лежала, так?

– Да, она последние два месяца лежала в больнице Арти, это в пятидесяти километрах от нас. Там и больница лучше, и врачи. Скажи, что тебе от меня нужно? Где ты раздобыл мои фотографии? И как узнал о поминках? Кто ты вообще?

Он с совершенно невозмутимым видом взял со стола яблоко и откусил. Потом улыбнулся, словно это было единственным его оружием или просто беспроигрышным средством общения.

– Ну да, наврал! Врал с самого начала.

– Но почему я? У меня же нечего брать!

– Да при чем здесь это? Да, я приехал в Михайловск на машине, вернее, на трех разных машинах. Москва – Казань – Пермь… Ехал куда глаза глядят, пока вечером не оказался в твоем городе. Вышел на первой же попавшейся темной улице, такой глухой и заросшей старыми тополями, что аж жуть… Увидел свет в твоем окне, а там люди… Зашел в подъезд, поднялся, увидел, что дверь в твою квартиру открыта и туда заходят люди, потом кто-то вышел покурить на лестницу. Я постоял, послушал, понял, что это поминки. Разговорился с одной женщиной, она мне и рассказала про твою маму. Ты прости меня, но я, как тот мошенник, что ходит по свадьбам да банкетам со своим хрустальным фужером, вот только на поминки заглянул…

Она проглотила и это. Возможно, окажись она на его месте, то есть в поисках еды и ночлега, так же вот забрела бы на огонек в чужую квартиру, откуда доносится запах еды и где среди большого количества народа легко затеряться.

– Но фотографии мои у тебя откуда?

– Честно?

Она замахнулась на него, как это делают дети, полусерьезно, желая дать понять, что сердятся.

– Нашел в твоем почтовом ящике.

– Ты что, все ящики там прошарил?

– Нет, только твой, по номеру квартиры определил. Мне же надо было узнать хотя бы что-то о твоей семье. Может, письмо какое с именем, да мало ли! Квитанции…

– И что, неужели они лежали вот просто так? Мои детские фотографии? И без конверта?

– Нет, почему же, конверт был. Простой, коричневый, и на нем написано… Да вот же он, я тебе сейчас его покажу!

Надя ушам своим не поверила и следила теперь за каждым движением Григория. Снится ли ей все это?

Большой мятый конверт коричневой плотной почтовой бумаги он положил на стол. На нем было написано размашистым почерком «Надежде Суриной. Лично в руки».

– Вот я лично в руки тебе и отдал.

Почерк был незнакомым, то есть не ее и не мамин. Но фотографии точно их, семейные. Может, кто-то из знакомых решил как бы подарить их ей или вернуть, подсунуть инкогнито в такой печальный момент, чтобы после мамы у Нади осталось больше фотографий-воспоминаний?

– Ты сама-то можешь предположить, кто подкинул тебе эти фото?

– Нет. Не знаю. Ни у кого не должно было быть этих фотографий. С чего бы?

– Но родственники-то у вас есть? Быть может, какая-нибудь тетушка?

– Да нет никого!

– А отец?

– Утонул.

– Извини.

– Да ладно, чего уж там. Он давно утонул, я тогда в школе училась, мне лет десять было. Мы поехали на рыбалку, на машине, мы вообще часто выбирались за город, позагорать, отдохнуть. Папа вообще не умел плавать, но было очень жарко, он пошел просто окунуться и не вернулся…

– Какой ужас… Представляю, как все это было тяжело… Тело нашли?

– Ну и вопросы ты задаешь! Хочешь меня отвлечь от своих сказок?

– Да! – Он снова широко улыбался, и глаза его светились совершенно непонятной радостью. Удивительный тип, она рассказывает ему о том, как утонул ее отец, а ему весело. Может, у него с мозгами проблема?

– Конечно, нашли! В тот же день и нашли. Там люди были рядом, рыбаки, один нырнул и вытащил папу… Мама с тех пор на речку не ходила, хотя плавала отлично. Отец ей всегда говорил: «Тоня – не тонет».

– Не сердись на меня. Да, я понарассказывал тебе разных глупостей, а мне тогда хотелось только одного. Поесть и поспать. После того, что я сделал, стал мнительным, я и сам не ожидал от себя, что я такой трус.

– Постой, так ты, значит, не больной!

– К счастью… Прости.

Она бросилась в нему и принялась колотить его кулаками в грудь, приговаривая: «Да разве так можно? Я же поверила! Какой же ты дурак! Идиот просто!»

Он схватил ее за плечи и остановил. Заставил успокоиться. Слегка коснулся губами ее щеки. Она зажмурилась. Господи, какое счастье, что он здоров!

– Так, ладно. Хватит ссориться. Поедем куда-нибудь поужинаем, а?

– Но ты не ответил! Почему я? Зачем ты вернулся, я хотела спросить.

Надеялась ли она услышать что-нибудь типа «ты красивая девушка, поэтому я решил вернуться», «ты мне понравилась»? Надеялась, однако и боялась этого. Ведь после того, как он признается в этом, их отношения могут приобрести совершенно другой смысл. Да и вести себя с ним она должна будет иначе. Но как? Да, он нравится ей, но она же его совершенно не знает! И одно дело украсть деньги у зарвавшегося чиновника, настоящего вора, зная, что тебе за это все равно ничего не будет, что тебя могут просто не успеть вычислить, поймать и призвать к ответу, потому что ты обречен и тебе осталась пара месяцев жизни, а другое… А вот другой вариант он пока еще не озвучил. Он врал ей напропалую и постоянно. Один только хоровик-затейник чего стоил!

Ладно, ужин так ужин. Выпьет и сам все расскажет. Да и она после бокала вина, может, воспримет его очередную байку не так агрессивно. Вот только теперь она совсем запуталась: то ли благодарить его за то, что он избавил ее от старика с синими губами, то ли… Запуталась, короче.

– Зачем я вернулся? – Он снова приблизил ее к себе и теперь уже поцеловал прямо в губы. – Вот зачем!

– Ладно, поехали уже ужинать… – отдышавшись после долгого поцелуя, вкус которого она так и не поняла, потому что сильно нервничала, сказала Надя. – Надеюсь, в этом городе найдется приличный ресторан.

– Да, мне подсказали здесь, на ресепшне… Слушай, я вот с трудом произнес это слово.

– На самом деле как-то смешно звучит. Одно дело ресепшн в каком-нибудь приличном отеле, другое дело… Ладно, не будем снобами. Вполне себе нормальный город, нормальная гостиница, хотя бы чистая – уже хорошо.

Она открыла свою дорожную сумку и извлекла дежурное черное платье из нейлона, которое не мялось и всегда выглядело отлично. Облегающее, с большим декольте и маленькими атласными красными розочками на рукавах. Ну и туфли-шпильки. Все было старое, но выглядело вполне сносно.

– Ну, как я тебе?

– Для Красноуфимска вполне себе. – Григорий, отойдя подальше от Нади, осмотрел ее критическим взглядом.

– Типа, для сельской местности, что ли, сойдет? – Ей захотелось запустить в него чем-то тяжелым.

– Приедем в Питер, купим тебе самую красивую одежду.

Она почувствовала, что краснеет.

– Знаешь, я никуда не пойду. Вот.

И хотела уже стянуть с себя платье, но Григорий, бросившись к ней, обнял ее, остановил.

– Успокойся, я не хотел тебя обидеть.

– Послушай, – не выдержала она, ей хотелось узнать правду здесь и сейчас, что называется на берегу, – почему именно я? Почему именно со мной ты решил потратить эти проклятые деньги? У тебя что, в Москве не нашлось ни одной знакомой девушки, с которой ты мог бы отправиться…

– Да я как-то и не подумал об этом. Мне важно было поскорее выбраться из Москвы, раствориться где-нибудь на периферии.