Цитаты из книг автора «Анна Данилова»

прости господи, в отель «Парус», в Эмиратах, куда я и сам был бы не прочь съездить, а

объясню ей, что никогда не надо торопиться лишать себя свободы, даже когда ты сильно влюблена. Влюбленная женщина – дура-женщина! Ею можно манипулировать, из нее можно выкачивать деньги, обманывать ее…

любишь ветер, но, Когда он дует, закрываешь окно. Вот почему я боюсь, Когда ты говоришь, Что любишь меня. Боб Марли

– Красоту? – Ну да! Я же видел ваши фотографии в молодости. – Где это? – удивилась она. – Где вы могли видеть мои фотографии?! – А разве в гостиной на стене не висит ваш портрет? – А… Вон вы о чем. Нет, это портрет бабушки Сони, моей матери, Лидии Козельской. – Судя по овалу лица, форме носа и разрезу глаз – вы точная ее копия! – Так дочь же! – Вот и я о том же. Вам достаточно сделать несколько – пусть дорогостоящих – операций в лучшей клинике мира, и вам вернут ваше лицо. Я уже устал взывать к вашему разуму! – Но если я возьму все это себе, то что люди обо мне подумают? – Послушайте, а с чего это вы решили, что все эти сокровища принадлежат именно Соне? Разве они не достались ей от бабушки, то есть от вашей мамы? – Да, от мамы… Но она прокляла меня, я же в свое время сбежала из дому, обидела ее, сильно… Разочаровала. – В любом случае вы – последняя наследница, последняя и… единственная!!! Все, мы договорились? Объявите завтра нотариусу, что вы принимаете наследство, и через шесть месяцев вступите в свои права. А пока можете хранить все это не в трубе, а в банке. Думаю, вы можете себе это позволить. Ну как? Уговорил? – Уговорили. – А прибор для пряностей вы мне продадите? – Посмотрим, – уклончиво ответила Валентина.

Ну да, я пьяница. И что с того? Теперь мне уже обратной дороги нет. Все знают, что Любка Загуменнова – горькая пьяница. И мало кто помнит, что когда-то я работала в местной библиотеке. Ровно до тех пор, пока не умер мой муж, Федор. Вот как его не стало, и меня, почитай, тоже не стало. Водка спасает. От вина голова болит, а от водки – нет. Больше мне и прибавить нечего. Я люблю покой, свою розовую шерстяную кофту, длинную серую юбку, толстые носки и удобные резиновые калоши. В калошах я хожу по двору, а как вхожу в дом, так разуваюсь. И остаюсь в одних носках. Но они свалялись и стали толстые, как тапки. Вы, конечно, хотели бы услышать, что я раскаиваюсь, что я презираю себя за тот образ жизни, который веду, что пью. Не дождетесь. Это моя жизнь, и то теплое болото, в котором я оказалась, меня вполне устраивает. Помните Франсуазу Саган? Когда ее спрашивали о наркотиках, она, стоя на пороге собственного дома, отмахивалась от назойливых доброжелателей, мол, какого дьявола вы ко мне пришли и какое вам дело до того, как я живу. Это мой дом, моя жизнь, и нечего совать туда свои любопытные носы. Вот так. Поэтому, оглядываясь на кумиров, предлагаю всем сказать себе: это не наше дело. И это будет правильно. У вас своя жизнь, у меня – своя. Ну да, я пропила остатки своих мозгов. Однако не до такой степени, чтобы не разглядеть ночью в окно при свете подлого уличного фонаря (который освещает не только мой захламленный двор, но и чужие злодеяния) детскую коляску с торчащими из нее женскими ногами. Или свисающими… Сначала ноги торчали, потом свисали, словно колясок две, хотя на самом деле она была одна, я так думаю. И я знаю эту коляску. Все ее знают. И проезжала-проплывала она мимо меня два раза. И толкала ее впереди себя женская темная фигура. Как в театре теней. Женская, потому что на ней была шляпка. Идиотская такая. Понятное дело, прохладные нынче вечера. Конец августа…