4
Отрывок из книги О.З.
«Холодные цветы одиночества»

«Не знаю даже, как тебе объяснить, но я в последнее время живу как-то автоматически, почти ничего не чувствуя и заставляя себя вставать, ехать на работу, отвечать на звонки, пить кофе… Мы с Бимом прекрасно ладим, он хороший человек, очень добрый, следит за тем, чтобы я поскорее поправилась, водит меня обедать в кафе и даже сам заказывает еду. Никогда не знала, что салат из капусты может быть таким вкусным. Неужели я иду на поправку и у меня просыпается аппетит? Внешне я изменилась. Вернее, для тебя-то я не изменилась, я всегда была такой, просто после того, как ты исчез, я сильно сдала, похудела, на моем лице стали выделяться одни скулы, я подумала еще, не течет ли во мне татарская кровь… Видишь, какими странными стали мои письма к тебе? Но жизнь, как говорит Бим, продолжается. И хотя радости я по-прежнему не испытываю и, думаю, не испытаю ее никогда, ко мне возвращается здоровье. Прежде мои мысли о смерти были спокойными, я знала, что долго не выдержу без тебя и уйду вслед за тобой, теперь же я хочу жить, чтобы думать о тебе, пусть и страдать, но все равно с твоим именем на губах. Знаю, что никогда не забуду тебя, мой дорогой Герман, что все, что я буду делать хорошего в этой жизни, будет только в память о тебе. Не думаю, что ты одобрил бы мой уход из жизни… Это не решение, это не выход. К тому же меня иногда посещает чувство, похожее на просветление, и тогда мне кажется, что ты жив… Вот ради таких редких минут и стоит, наверное, жить. Я очень люблю тебя».

Ей казалось, что Герман, следя за ней откуда-то сверху, слышит лишь то, что обращено именно к нему, а потому она не стала прежде времени травмировать его тем, что на самом деле происходило с ней в последнее время. Хотя с ней-то лично ничего не происходило, просто в кабинете Германа теперь жила Ирина. Со своим водителем. Они жили как-то обособленно от нее, своей жизнью, сами себе готовили, шумно предавались любви за стенкой, иногда приводили к себе друзей… Переехать к ней решила сама Ирина, причем, как она выразилась, не ради себя (к тому времени она все же решилась бросить своего проблемного мужа и сойтись с Тарасом), а только ради Жени. «Ты не должна жить одна, так ты скорее сойдешь с ума. Так и быть, я поживу у тебя, послежу, чтобы с тобой было все в порядке, чтобы ты не наделала глупостей… Пойми, ты сейчас одна, у тебя много денег, а ты добрая, такая добрая, что снимешь с себя последнюю рубашку и отдашь первому встречному, кто тебя попросит об этом. Я твоя подруга и не могу допустить, чтобы кто-то воспользовался твоей добротой. Как ты понимаешь, мы с Тарасом спокойно могли бы снять квартиру и жить отдельно ото всех, но я объяснила ему, что ты нуждаешься в помощи… Так что за тобой – должок…»

И действительно, в первые дни, что Ирина жила в ее квартире, Женя испытала чувство, похожее на облегчение: рядом был человек, который знал ее, который понимал все, что с ней происходит… И Герман, точнее, его призрак, стал приходить реже, и Женя стала крепче спать… Но когда появился Тарас, причем он заявился с большущей спортивной сумкой, в которой был весь его гардероб плюс боксерские перчатки, которые он сразу же с хозяйским видом повесил в гостиной на стену, Жене стало немного не по себе… В ванной комнате корзина сразу же набилась его грязным бельем, которое Ирина стирала порциями в стиральной машине. Словом, квартира ожила, заполнилась нормальными человеческими звуками, голосами, запахами готовящейся еды (Ирина готовила для своего Тараса щи и супы, жарила картошку и даже пекла пирожки). Она быстро освоилась не только в «своей» комнате, но и в кухне, и в ванной. Начинала сразу несколько дел, торопилась, еда у нее часто пригорала, серая бульонная пена, поднимаясь из кастрюли, заливала всю еще недавно сверкающую итальянскую плиту, а на полу в кухне постоянно под ногами хрустели то капустный сор, то луковая шелуха… Женя от нечего делать помогала ей, чтобы как-то убивать время. Ирина никогда не звала ее обедать вместе, зато каждый раз, выходя из-за стола, стучалась к ней в спальню и говорила, что на плите суп, котлеты… Женя не обижалась, считала, что так действительно будет лучше, она и сама постеснялась бы есть в присутствии Тараса. Иногда она представляла себе, что в квартире она по-прежнему живет одна, что кругом тишина, порядок и чистота, и спрашивала себя, как бы ей хотелось жить: как прежде или как сейчас? Но отвечала себя каждый раз по-разному. То ей хотелось, чтобы Ирины с ее любовником не было, то, когда ей становилось не по себе от охвативших ее страхов, она даже радовалась присутствию в квартире чужих людей. А то, что Ирина с Тарасом были да и всегда будут оставаться чужими, она никогда не сомневалась…

Иногда по вечерам к ним захаживал Бим. Он приносил закуску, выпивку, они втроем запирались у себя в комнате, включали музыку и отдыхали. Судя по количеству пустых бутылок, которые Женя находила утром на кухне, пили они много. Бим иногда уходил от них под утро, а иногда и оставался до утра. Женя понять не могла, где он спит, ведь диван в кабинете был всего один. Видимо, на полу…

Вскоре и Ирина бросила свою работу в музыкальной школе и устроилась к Биму, как она выражалась, «под крылышко». Выполняла его поручения, ездила на встречи с клиентами, куда ее возил Тарас, и стала получать неплохие, судя по ее счастливому виду и изменившемуся образу жизни, деньги. В холодильнике стали появляться деликатесы, а домашние ужины сменились ресторанами. Ирина стала как-то поспокойнее, располнела, а через некоторое время и вовсе заявила Жене, что беременна и собирается развестись со своим мужем и выйти замуж за Тараса. Жене не оставалось ничего другого, как порадоваться за подругу. Шли дни, месяцы, Женя и сама стала приходить в себя, все реже и реже делала записи в своем дневнике, а к Герману обращалась лишь в ночные часы, мысленно подолгу разговаривая с ним и спрашивая его совета, и, как правило, получала ответ. Понимала, что ведет себя неестественно, но успокоиться не могла, не верила, что он мертв.

Они познакомились два года тому назад на Кипре, это был веселый курортный роман, закончившийся пышной свадьбой и обещавший долгую и счастливую жизнь. Оба были влюблены, ходили, обнявшись, и думали только друг о друге. После свадьбы резко сократили свои визиты к знакомым, приемы и все свободное время проводили только вдвоем. Еще тогда Женя подумала, что так не бывает, что невозможно вынести такое количество счастья, что любовь переполняет ее, что желания ее иссякли и что жизнь не может держать ее в постоянно расслабленном, блаженном состоянии. Должно быть, поэтому Герман и исчез. Отправился в командировку в Кению, снимать львов, – и пропал. Прошел месяц, другой, а он так и не дал о себе знать, если не считать звонка из аэропорта Найроби, что, мол, долетел, все в порядке, люблю, целую. Кажется, это было в другой жизни, пропитанной запахами любви, миндальных печений и яблок – крошки и яблочные огрызки каждое утро выгребал из постели Герман, смеялся тому, как странно они ужинают, и обещал купить точно такие же печенье и яблоки… С тех пор как его не стало, Женя не съела ни одного яблока… Райские дни закончились, она стремительно летела в ад, и Ирина, сама этого не подозревая, толкала ее в спину… Ну зачем она поселилась в ее квартире, где всей своей бурной, почти семейной жизнью вытеснила запахи хозяев, какое право она имела забеременеть и выселить Женю из спальни («Тебе же все равно, где валяться на кровати и смотреть телевизор, мы с Тарасом переселимся в спальню, а когда к нам будут приходить гости, то станем принимать их в гостиной»). Как могла она воспользоваться слабостью хозяйки, ее душевной болезнью, чтобы занять квартиру и пользоваться ею, как собственной? Да еще и под предлогом того, что она тем самым приносит себя в жертву и делает все это исключительно ради Жени. Странно было бы предположить, что она не понимала, что делала, что Женя не прозреет и не поймет, что ее обманули, что ее болезнью воспользовались, а это означало, что Ирину отношение Жени ко всему происходящему интересовало меньше всего. Да и с какой стати она должна переживать за Женю, когда в ее собственной жизни произошли такие изменения, ведь она все-таки решилась бросить мужа и сойтись с Тарасом! Разве не к этому призывала ее в свое время уравновешенная и здоровая Женя, еще до знакомства с Германом… Кто бы мог подумать, что ее решительность когда-нибудь отразится на жизни самой Жени таким вот вероломным способом!

Подтверждение своим мыслям она услышала как-то раз от человека, от которого меньше всего можно было бы этого ожидать. От Бима! Как-то раз во время обеденного перерыва, когда они сидели в кафе, он вдруг прямо спросил ее:

– Какого черта ты позволила этой суке поселиться у тебя? Я слышал, она беременная, а это означает, что с ребенком ты вряд ли ее когда-нибудь выселишь… Зачем тебе все это? Свою депрессию ты уже давно пережила, ты уже здорова, к тебе, слава богу, вернулся аппетит, да и выглядишь ты замечательно. Я так думаю, что она намеренно может внушать тебе, что ты больна, ей это выгодно…

К счастью, нашелся человек, который наконец-то называл вещи своими именами. Женя слушала чуть ли не со слезами на глазах.

– Вы тоже так считаете? Понимаете, Ирина – моя подруга, ей нелегко пришлось со своим мужем… А тут такая любовь, я решила, что ей нужно помочь…

– Ну, правильно! А она, в свою очередь, внушила тебе мысль, что это прежде всего необходимо тебе самой, ведь так?

– Так, – вынуждена была согласиться Женя. – И что же мне теперь делать?

– Принимать решительные меры. Просто взять и сказать, что ты больше не нуждаешься в ее обществе, что ты не хочешь, чтобы она жила вместе со своим любовником в твоей квартире, и все. Если на нее это не подействует или же если она, к примеру, согласится, сделает вид, что собирается выселиться, а на самом деле будет просто тянуть время, ты только скажи мне, и я поговорю с ней… Хотя чего ждать?! Я могу поговорить с ней прямо сегодня. Мне это ничего не будет стоить.

Женя слушала его, кивала головой, испытывая к этому толстяку в его вечном «желтковом костюме» невыразимое чувство благодарности уже хотя бы за то, что он так хорошо понимает ее и не осуждает за то, что она, делая вид, что ее все устраивает, на самом деле хочет избавиться от навязчивой Ирины.

– Я буду рада, если вы поговорите с ней, – призналась она, – у меня в последнее время такое чувство, будто бы это я живу у нее на квартире, а не наоборот…

– Она сучка, эта Ирина, разве ты не видишь?

– Но вы же как бы дружили с ней… с ними… Приходили в гости…

– У меня дома были неприятности, мне просто некуда было идти, – вдруг сказал Бим. – В каждой избушке свои погремушки, как говорится. И у меня дома могут быть проблемы. И не только дома…

Он вздохнул, и Женя почувствовала, что впервые за все то время, что она жила без Германа, ей по-настоящему захотелось кому-то довериться и одновременно помочь.

После обеда Ирина явилась откуда-то радостная, видимо, с хорошими новостями, и влетела в кабинет Бима с явным намерением обрадовать его. Вышла же она оттуда довольно скоро, остановилась возле стола Жени и смерила ее холодным взглядом:

– Зачем на меня начальству жалуешься? Разве сама не могла сказать мне, что мы с Тарасом тебе в тягость?

– Ира…

– Что «Ира»?! Когда Ира тебе была нужна, ты по-другому пела… Ну что ж, сегодня же начнем собираться, а завтра уедем. У Тараса, слава богу, своя квартира имеется, правда, он ее сдавал… Но эту проблему мы постараемся решить уже сегодня… Спасибо тебе, подружка…

Она крутанулась на каблуках и, задрав голову, явно переигрывая, вышла из приемной. Женя могла бы крикнуть ей вслед, что она не торопится, что пусть они с Тарасом решают свои проблемы не спеша, но вовремя остановила себя, вспомнив, что сказал об Ирине Бим. С такими людьми, как она, решила для себя Женя, лучше не церемониться и поступить так, как удобно в первую очередь ей, а не Ире. Ирина ушла, а где-то внутри Жени поселилась надежда на то, что уже в самое ближайшее время в ее квартире снова воцарятся тишина и покой, что из ванной комнаты исчезнут чужие туалетные принадлежности и мокрые полотенца и корзина для грязного белья опустеет, а холодильник исторгнет из себя тонны подсохшей колбасы и протухшей рыбы… Женя уже представляла себе, как приводит в порядок свою квартиру, как избавляет ее от коросты грязи – свидетельства пребывания в ней чужих и бессовестных людей. Конечно, ей предстояло еще пережить тяжелый вечер, когда Ирина с Тарасом будут метаться по квартире, собирая свои вещи и непременно зло комментируя свой неожиданный для них уход. Будут высказаны слова неблагодарности, быть может, даже в ход пойдет грубость, нелицеприятные выражения, Женя не могла знать, как именно поведет себя ее теперь уже бывшая подруга, а потому готовилась к самому худшему. Но был один вариант, который помог бы ей избежать неприятных минут: провести вечер у соседки Ларисы. В случае, если у Ирины возникнут какие-то вопросы, Женя будет рядом, зато, находясь у Ларисы, она не будет видеть, как Ирина с Тарасом укладывают вещи, как переругиваются… Это был выход. Она позвонила Ларисе и коротко обрисовала ситуацию. Лариса отреагировала неожиданно: «Без проблем, можешь оставаться у меня сколько угодно, но только я бы на твоем месте проконтролировала, не вынесут ли эти людишки что-нибудь из твоего личного имущества… Ведь у тебя же не дом, а музей – столько дорогих вещей… Может, лучше я к тебе приду, сядем на кухне, попьем чайку, а? Думаю, так будет лучше. И тебе не страшно, они не станут в моем присутствии распускать языки, и сама увидишь, что они в конечном счете вынесут из квартиры… Я помогу тебе».

Женя поняла, что этот вариант намного лучше, тем более что она и без того знала, что Ирина поворовывает, по мелочи, конечно, но все равно: исчезло несколько Жениных личных вещей, двести долларов из горки с посудой, замшевая сумка со стразами, перчатки, комплект серебряных ложек, музыкальные диски…

Вечером по дороге домой она купила пирожные, чтобы было чем угощать Ларису, но все равно поднималась на лифте с тяжелым чувством: ей была неприятна вся эта процедура сборов и дальнейшего выселения… Но эта история с Ириной послужила ей хорошим уроком, она уже знала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет впускать к себе кого бы то ни было. Однако понимала она также и то, что эта ее ошибка сделала и благое дело – отвлекла ее от смерти Германа. Или от его исчезновения… Она немного ожила, стала приходить в себя.

Лариса ее поджидала, открыла дверь сразу же, улыбнулась ей: мол, не переживай, все будет нормально. Она тоже была не с пустыми руками.

– Элитный зеленый чай, – она всучила Жене красивую банку. – Так что будем пить чай, пока не лопнем, пока эти чудики не покинут твою квартиру… А то, гляжу, совсем уже охамели, поселились у тебя, как родственники… Бесплатно, да еще, говоришь, потеснили тебя основательно, ребенка ждут! А ты здесь при чем? Это они сделали этого ребенка, вот пусть сами о нем и заботятся. Вот люди, воспользовались твоим угнетенным состоянием… Ты бы сразу мне сказала, я бы и дня не позволила жить у тебя этой Ирине.

Так, переговариваясь, они подошли к двери Жениной квартиры, Женя достала ключи и открыла. Как она и предполагала, квартира была словно выпотрошена: повсюду валялись какие-то сумки, пакеты, коробки… Ирина влетела в прихожую и вдруг остановилась как вкопанная, увидев перед собой, кроме Жени, еще и Ларису.

– А это кто? – не выдержав, спросила она, тяжело дыша. По-видимому, она паковалась в быстром темпе, на взводе, зло и раздраженно собирая по всей квартире вещи и мысленно бросая в адрес своей обидчицы, твари неблагодарной, матерные слова, поэтому, когда вдруг ей представилась возможность высказать все это реально, вслух, она была несколько раздосадована, увидев на пороге рядом со своей мишенью – Женей – неожиданного свидетеля – размалеванную девицу с внешностью фотомодели и непроницаемым лицом хищницы.

– Ты собираешься, вот и собирайся себе, – отбрила ее Лариса, двигаясь прямо на нее, словно намереваясь сбить Ирину с ног. – Пойдем, Женя, что-то здесь потом воняет…

Женя, не чувствуя ног, пошла вслед за Ларисой на кухню, машинально поставила греться чайник.

– Я сейчас, – вдруг сказала Лариса и вышла из кухни.

И вскоре Женя услышала:

– Значит, так. Я – подруга Жени, она пригласила меня помочь ей проконтролировать процесс ваших сборов… Как вы понимаете, вам посчастливилось жить в квартире не бедной девушки, в квартире полно дорогих, я бы даже сказала, драгоценных вещей, а потому, прежде чем вынести свои сумки и коробки из квартиры, вы должны будете показать их хозяйке. Не думаю, что в этом есть что-то унизительное, уверена, будь вы на ее месте, поступили бы точно так же…

– Ты кто такая? – раздался низкий и грубый голос Тараса.

– Я подруга Жени, разве я неясно выразилась?

Тарас разразился бранью. «Началось», – подумала Женя, и в грудь ей хлынул холод. Она так боялась всего этого…

– Будешь распускать руки, ты, скотина, – посажу, я не шучу! Закрой свой гнилой рот и пошевеливайся…

Женя так хорошо представила себе эту сцену, что даже глаза зажмурила: у Тараса и в самом деле был запущенный рот, да и вообще он был уродлив, страшен, и она не могла понять, что в нем такого могла найти Ирина, чтобы ради него бросить своего мужа. Разве что он сильно любил ее и она полюбила его за его любовь к ней? Этот грубый, похожий на обезьяну Тарас просто обожал Ирину, и Женя, живя рядом с ними, не могла этого не видеть.

На грубость Ларисы он, к удивлению Жени, лишь побледнел, но пререкаться не стал, грузно повернулся и вышел из комнаты. Она еще подумала тогда, что, по-видимому, угроза ее соседки попала точно в цель: быть может, у Тараса были проблемы с органами?

К девяти часам вечера все вещи были собраны и просмотрены Женей. Ирина успела «зацепить» лишь фотоаппарат Жени (она извинилась и сказала, что перепутала, думала, что это ее). Под нажимом Ларисы выяснилось, что квартира Тараса уже освобождена и что переезд нет смысла откладывать на завтра. И вот в половине десятого за ними наконец закрылась дверь, и Женя бросилась обнимать свою спасительницу.

– Лариса, Лара, спасибо тебе, у меня просто нет слов… Не представляю, что бы я без тебя делала…

– Подсчитывала бы убытки, – развела руками Лариса. – Поверь, мне ничего не стоило это сделать. Я умею разговаривать с подобными людьми. С ними надо обращаться грубо и жестко, иначе они не понимают. Но ты бы так не смогла, это точно… Ну что, я пойду? Мавр сделал свое дело…

– Мы же толком чай не пили, ты все время ходила за ними по пятам…

– Ничего, дома попью. Я, если честно, устала от твоих постояльцев. Словно до сих пор слышу их голоса… А ты в следующий раз никого сюда не пускай. Проветри квартиру, приберись и живи себе спокойно… От Германа ничего не слышно?

– Нет.

– Ты не раскисай, если его не нашли, он может быть еще жив… Ты же сама говорила, что он в Африке, а это огромный континент, там легко потеряться…

– Думаешь, его львы съели?

– Лучше львы, чем люди, – заметила Лариса, поцеловала Женю и ушла.