Глава шестая

Тёма огляделся. Странно – он стоял во дворе собственного дома, в руках у него были часы, опять потемневшие, с разбитым стеклом. Никакого подземного хода, из которого он выпрыгнул… Может быть, вообще всё это ему привиделось? Может, у него галлюцинации после перенесённых страданий? А на самом деле всё отлично, никакого ключа он не разбивал, сейчас зайдёт в дом и…

В небе раздался странный стрекочущий звук. Тёма задрал голову. Над двором, низко-низко, пролетел похожий на стрекозу аэроплан с крыльями в три яруса, как этажерка – такие он видел только на картинках. Тёма, провожая аэроплан взглядом, повернулся и замер в изумлении. Посреди двора, вместо огромного разлапистого вяза, росло тоненькое, видимо, совсем недавно посаженное деревце. И забор был другой. И не было ни детской площадки, ни качелей.

Аэроплан летел вдоль реки. За ним по берегу неслась ватага мальчишек – почти все босиком, в холщёвых штанах и рубашках навыпуск. Река была та же – но вместо новых домов на горизонте повсюду сверкали разновеликие купола церквей. Единственным, что не изменилось, был заросший зеленью островок и старая церковь в строительных лесах на другом берегу. Правда, теперь леса эти светились свежим светлым деревом.

Да и Тёмин дом, если вглядеться попристальнее, помолодел. Дубовые рамы блестели лаком. Железная крыша была свежевыкрашена в травяной зелёный цвет.

Тёма поднялся на крыльцо, с опаской вошёл. Было тихо. Ему показалось, что коридор – такой же, как у них дома. Из гостиной блеснули громко тикающие каминные часы, такие же, как у них. Но напротив чулана висела не фотография бабушки, а написанный маслом портрет седоволосого генерала. Генерал с интересом посмотрел на Тёму. Тёма на всякий случай козырнул, поклонился и шаркнул ногой. Он подумал, что именно так нужно приветствовать старинных генералов. Генерал усмехнулся, но промолчал. Заговорить Тёма не решился и осторожно пошёл по коридору дальше. У лестницы лежали крест-накрест перевязанные бечёвкой стопки газет «Вестникъ» за 1910 год.

Но как следует оглядеться Тёма не успел. Где-то вдалеке раздался звон, точно такой же, с каким только что Тёма разбил в чулане хрустальный ключ. Не успел Тёма удивиться, как за звоном последовал взрыв криков и приближающийся топот. Тёма шмыгнул под лестницу.

По коридору с топотом мчался Звездочёт – в длинном балахоне, в островерхой шапке, отороченной мехом, и в маске с козлиной бородой. А рядом, уцепившись за его руку, бежала рыжая девчонка возраста Тёминой сестры Маши, в кружевном платье и панталончиках. Они вихрем пролетели мимо Тёмы. Из дальнего конца коридора им вслед неслась брань преследующего их взрослого дядьки. Из его криков было понятно, что того, кто разбил хрустальный ключ, ждут страшные муки, из которых самые лёгкие – это выдёргивание ног, снятие шкуры, одновременное удаление всех зубов, а также трудновыполнимое натягивание глаза на задницу.

Испуганный Тёма бросился вслед за Звездочётом и девочкой. Они промчались через кухню (Тёма успел заметить дрова и огонь в кухонной печке на месте газовой плиты), выбежали на задний двор, пронеслись мимо конюшни, где фыркала весёлая рыжая лошадь, пробежали вдоль забора и залегли в густом бурьяне за сараем. Все трое тяжело дышали. Звездочёт содрал колпак и маску и оказался рыжим мальчиком примерно Тёминых лет. Девочка что-то хотела сказать, но мальчик приложил палец к губам.

В сарае раздался страшный грохот, потом звон. Девочка вопросительно посмотрела на мальчика.

– Ширма, – прошептал тот сквозь зубы.

Все трое осторожно приподняли над бурьяном голову.

Из распахнутой двери сарая на улицу вылетели и шлёпнулись на траву сломанные шестерёнки и верёвки. Девочка перехватила недоумённый взгляд Тёмы.

– Это он кукольный театр ломает, который мне Стёпка сделал, – прошептала она.

– Кто ломает? – в тон ей ответил Тёма.

– Папенька.

Прислушиваясь к звукам из сарая, девочка нахмурилась и покачала головой, совсем как Тёмина бабушка на портрете. В сущности, она ею и была, точнее, станет через много лет. От этой мысли у Тёмы чуть-чуть закружилась голова, и он решил об этом сейчас не думать.

Из сарая на траву летели растерзанные самодельные куклы-марионетки, пёстрые тряпки, деревянные трости. Стёпка лежал, отвернувшись и закусив кулак, только вздрагивал при каждом новом звуке разрушения и шмыгал носом. Девочка по-взрослому погладила его по голове.

– Переживает, – пояснила она Тёме. – Только он ещё лучше сделает. Он всё может сделать. Стёпка – мой брат. А я – Маруська. А вы кто?

Пока Тёма размышлял, как ему представиться, в сарае наступила тишина. Потом оттуда вышел коренастый мужчина и, тяжело ступая, не оборачиваясь, пошёл в дом.

Стёпка, Маруська и Тёма встали из бурьяна. Стёпка стянул с себя балахон Звездочёта, вытер кулаком глаза. Теперь он был одет в брюки и светлую холщевую гимнастёрку с ремнём^[4]. Ни на кого не глядя, Стёпка хмуро побрёл к сараю.

Там, в глубине, виднелся разломанный театр с ярко раскрашенным занавесом, разорванным на куски. Всюду валялись деревянные палки, колёса, верёвки. Стёпка с Маруськой стали поднимать с земли покорёженных кукол и куски декораций.

– Это он из-за ключа. Эх, папенька! – вздохнула Маруська. – Стёпка, правда, его не разбивал, я же видела, ключ сам подпрыгнул, перевернулся и упал…

Она ещё не успела договорить, а Тёма уже всё понял. Ключ не сам подпрыгнул. Это случилось, потому что Тёма там, у себя в чулане, пытался его подхватить на лету. Значит, в той старинной книге всё правда. Ключ, который он разбил, существовал во всех временах сразу. Раз уж начались волшебные истории, чему тут удивляться! Наверное, правильно было бы пойти к коренастому злому дядьке и сказать: «Видите ли, я – внук ваших детей, и это я через сто лет разбил ключ». Это было бы честно, но кто бы в это поверил! В результате им бы всем попало за враньё, а его, Тёму, вполне возможно, отвезли бы в сумасшедший дом. И вместо того чтобы до захода солнце попытаться спасти все прошлые и будущие поколения своей семьи, он сидел бы на цепи, как один несчастный на рисунке в какой-то книжке про старое время… Ну и что толку от такой честности?

Не зря папа говорил, что у Тёмы хорошая фантазия, а мама считала его вруном. Тёма, охнув, опустился на траву, обхватил голову руками и застонал:

– Бедный я, бедный!

– Вы ушиблись? – испуганно спросила Маруська.

– Так и знал! – стонал Тёма. – Так и знал! Просил же: пошлите в Австралию, даже в Китай – нет, сюда отправили! Как чувствовал!

Он громко всхлипнул. Стёпка и Маруська переглянулись, внимательно посмотрели на Тёму. Маруська даже обошла вокруг него, рассмотрела номер семь на футболке и громко прочла: «Бэ-бэ».

Тёма вытер слёзы. Извинился. Объяснил, что был послан всемирной дирекцией новейшей всемирной выставки именно сюда и именно за этим ключом! Плыл через океан, ехал через пустыню и четыре дня степью, и для чего? Чтобы услышать, как этот ключ разбили? Ради этого сражаться с бедуинами, тонуть у мыса Горн, есть сырого варана, после того как сбежали проводники со всей едой, документами и собранными экспонатами!

Стёпка и Маруська снова переглянулись. Маруська подняла брови и покрутила пальцем у виска. Тёме очень захотелось дать ей как следует по шее, но он подумал, что это его бабушка, и руку, поднятую для этого действия, употребил для почесывания затылка.

Снисходительно улыбнулся, встал, отряхивая шорты и рубашку.

– Ну ладно. Я привык. Сначала насмешки, вроде «врёшь – и не краснеешь», потом подозрения, ни жулик ли. Ну, что ж, такова судьба всех, опередивших время.

Из дома послышался бой каминных часов. Тёма щелкнул пальцами, пробормотал «Скарафаджо», подмигнул Маруське и Стёпке:

– Я же всё про вас знаю. И про ваш дом.

И стал напевать мелодию менуэта. Через миг, как эхо, из дома ему отозвались часы. Потрясённая Маруська негромко воскликнула:

– Ой, значит, всё правда?

А Стёпка по-солдатски выпрямился и одёрнул гимнастёрку:

– Извини…те, – голос его дрогнул. – Что же мне теперь делать?

– Я же не договорил, – улыбнулся Тёма. – Так вот, сначала насмешки, потом подозрения, а в конце – «Что же мне делать? Помогите, дяденька!». Что делать? Новый ключ делать. А где найти мастера, знает ваша бабушка. Марья Владимировна, я не ошибся?

Стёпка с Маруськой молча закивали головами.

Глава седьмая

Тёма шёл по своему родному городу – тому, каким он был сто лет назад. Что-то ему нравилось, например, сады за заборами вдоль всей главной улицы. А что-то казалось смешным. Например, сама улица, ещё без асфальта, мощённая булыжником, веселила пролётками, которые нещадно дребезжали, и в них, как игрушечные, подскакивали солидные господа и дамы. Было интересно разглядывать эту незнакомую жизнь, но Тёму без конца теребила Маруська. Она то скакала рядом, стараясь заглянуть ему в лицо, то бежала прямо перед ним спиной вперёд, раза два чуть не упала. Всё время требовала новых и новых рассказов о всемирной выставке, которая, как выяснилось, почти полностью состояла из Тёминых изобретений. Если бы кто-нибудь из его учителей, или одноклассников, или даже школьников классом ниже (и не отличников, а каких-нибудь упёртых троечников), услышал его рассказы, то Тёме пришлось бы от позора не только уходить из школы, но бежать в другой город.

Например, Тёма рассказал, что он придумал «телевизор» – можно сидеть у себя дома и видеть происходящее за сто тысяч километров.

– А как же это работает? Это значит, даже если через каждый километр, то сто тысяч зеркал надо расставить? – с усмешкой покачал головой Стёпка.

Тёма снисходительно улыбнулся.

– Дело в том, что картинка сворачивается в трубочку и передаётся по проводам с помощью специальных частиц, ну, в общем, пикселей.

Он очертил в воздухе нечто, что, по его мнению, походило на пиксель.

– Но вы, конечно, не поймёте. Или вот «пылесос»…

Маруська захохотала, запрыгала:

– Пыль-сос, пыль-сос… Он что, пыль сосёт?

– Представьте себе, да.

– И что, тоже за сто тысяч километров? – саркастически предположил Стёпка.

Но вместо ответа Тёма простёр руку и объявил:

– Сейчас за этим поворотом будет большая площадь со сквером.

Тут засмеялись и Маруська, и Стёпка. Потому что ни площади, ни сквера за углом не оказалось, а прямо перед ними стояло двухэтажное казённое здание. Над входом висел транспарант «2-ой Губернскiй Конгрессъ» и лозунг «Пернатые тоже люди». Маруська прошептала Тёме, что бабушка должна быть здесь.

Окна были высоко над землей, и как ребята ни подпрыгивали, ничего не было видно. Тогда Стёпка посадил Маруську на плечи, чтобы смотрела внутрь и рассказывала. Маруська сообщила, что внутри очень красиво. На стенах висят картинки с разными птицами. А ещё сцена, как в театре. На сцене зелёный стол, на нём банки, банки, банки. А в них птичьи перья, разноцветные, синие, жёлтые. В углу – настоящий павлин, только хвост у него сложенный…

Стёпка, которому уже надоело её держать, нетерпеливо спросил, там ли бабушка. Маруська ответила, что из людей там одни пожилые тётеньки, а бабушки она не видит… Маруська говорила бы и дальше, но сзади раздался залихватский свист.

Они обернулись. Перед ними, держа за руль велосипед, стояла пожилая дама в клетчатом спортивном костюме – бриджах, гетрах, в мужской, тоже клетчатой кепке, и в пенсне. На шее у неё висел свисток на серебряной цепочке. А на плечах белели какие-то узоры. Приглядевшись, Тёма понял, что это засохший птичий помёт, как на памятнике Пушкину у их городской библиотеки. Над дамой вилась стайка пернатых – несколько воробьёв, дроздов, синица и три галки. Но её это совсем не беспокоило. Дама засмеялась, легонько дёрнула Стёпку за ухо, двумя пальцами прищемила нос Маруське и мельком скользнула взглядом по Тёме. Тёма очень удивился, увидев на левой руке дамы тонкой работы серебряное колечко: как будто две птичьи лапки держат большой, красивой огранки изумруд. Значит, дама эта была Марья Владимировна? Ну совсем непохожая на барышню с дагерротипа, который показывала ему бабушка!

Марья Владимировна сунула Стёпке сумку с пачкой каких-то прокламаций, сняла у него с плеч Маруську и поставила её на землю, на лету чмокнув в щеку. Переливчато дунула в свисток, бойко разогналась, перекинула ногу и поехала. Стайка птичек выстроилась углом, как мотоциклетный эскорт, и полетела за ней.

Стёпка, Тёма и Маруська побежали по тротуару вслед за дребезжащим по булыжникам велосипедом.

Маруська на бегу, подпрыгивая, размахивая руками и захлёбываясь словами, кричала:

– Бабушка, этот Тёма, он – мальчик, но он не только, он посол выставки, он всё-всё-всё умеет…

Бабушка затормозила, свистнула, указала Стёпке на фонарный столб. Стёпка вытащил из сумки, висящей на плече, и привычно нашлёпнул на столб листок с рисунком ощипанного орла и крупной надписью «Долой!». Процессия проследовала дальше.

– Так он всё может! – продолжала Маруська. – Он такую штуку придумал, картинка сворачивается в трубочку, а потом всё видно, представляешь?

Бабушка молчала, и непонятно было, слушает она или нет.

– И ещё такую штуку, – захлёбывалась на бегу Маруська, не отставая от бабушкиного велосипеда, – которая откуда хочешь всякую там пыль, песок высасывает, ну, вроде как ест!

– Не-не-не ест, а ку-ку-ку-кушает, – поправила Мария Владимировна, заикаясь на булыжниках. Она засвистела. Стёпка остановился и прилепил прокламацию на стекло аптечной витрины, за которой тускло мерцали пыльные разноцветные бутыли.

– Он всё-всё может, – на этих словах Маруська даже подпрыгнула. – А вот ключ, такой, как наш, – никак!

Это сообщение Маруська проиллюстрировала печальным всплеском рук и отчаянием на физиономии.

– Ну, хрустальный ключ! Тёма за ним специально приехал. Ключ на выставку нужен, до захода солнца, и сказали, что только ты можешь его сделать!

Не отвечая, Марья Владимировна свистнула, затормозила у «Кондитерской Мадам Ящикофф», ловко спрыгнула с велосипеда. Сопровождающие её птички резко остановились в воздухе и спланировали на карниз крыльца, усевшись на нём в ряд по росту.

– Дети, заходим. Будем пить венский какао с марципанами, – скомандовала бабушка. – Степан, а ты подожди.

Маруська вприпрыжку побежала в кондитерскую, Тёма двинулся было следом, но увидев выражение лица, с которым Мария Владимировна подступала к Стёпке, остановился в дверях.

Бабушка цепко схватила Стёпку за плечи, приподняла и поставила прямо перед собой.

– Что с ключом, говори честно? Вы его потеряли? Сломали?

Стёпка горестно вздохнул, поник головой и прошептал:

– Разбился. Я разбил.

– Ты понимаешь, что ты наделал? Нет, ты не понимаешь, что ты наделал! Сейчас на земле нет человека, который может сотворить второй такой же. Последним был мой дедушка Иван Степанович, царство ему небесное…

К ним свободной походкой подошёл Тёма.

– Простите, что вмешиваюсь в частный разговор, – сказал он как можно вежливее и обращаясь исключительно к Марии Владимировне. – То, что Иван Степанович умер, – это пустяки. То есть, извините, конечно, горе, но для нас – совсем не проблема. Так как я являюсь послом всемирной дирекции всемирной выставки, у меня есть особое транспортное средство… – Он показал латунные часы. – Имею возможность перемещаться во времени и пространстве. Так что прямо сейчас, не теряя ни минуты, могу отправиться к уважаемому Ивану Степановичу, если не возражаете.

И Тёма тихонечко присвистнул, чтобы Марье Владимировне было понятнее. Мария Владимировна осторожно взяла у него часы, и, глядя на них, задумчиво произнесла:

– Значит, ты действительно сможешь его увидеть?

– Ну конечно, – бодро воскликнул Тёма. – Этот аппарат, только с виду напоминающий часы, могу сказать вам по секрету, мною изобретён для…

Но Мария Владимировна, видимо, его не слушала. Потому что продолжила так же тихо и задумчиво:

– Когда ты его увидишь, попроси, пожалуйста, за меня прощения. Я на деда обиделась ни за что, маленькая ещё была, а извиниться не успела, он умер. И ещё передай деду деревянного ангелочка, который у меня в детской под кроватью лежал.

Она помолчала, разглядывая часы, потом отдала их Тёме.

– Помни, нужно успеть до захода солнца!

И, словно очнувшись, вскинула голову, хлопнула в ладоши, громко объявила:

– Все за мной, пьём какао!

Бодро пошла внутрь. Тёма двинулся было за ней, чтобы подкрепиться перед дорогой, но Стёпка остановил его.

– Ну-ка, дай посмотреть!

Тёма достал часы и, не выпуская из рук, показал Стёпке. Тот рассмеялся:

– Ну и как это тебя перемещает?

Тёма объяснил, что нужно разбежаться, подпрыгнуть и перевести стрелку назад.

Стёпка покачал головой.

– Ну ладно, когда ты мне и дурочке Маруське про свои «телесосы» заливал. Но врать взрослому человеку, что умершего дедушку увидишь! За это знаешь что полагается!

Тёма возмутился.

– Хочешь сказать, что я вру! Да что ты вообще понимаешь! Всё, что умеешь, – в куклы играть да ключи разбивать! В ножки бы мне поклонился, что я тебя, дурака, выручаю.