Марина. О жажде внимания

Маленькая, худенькая и очень смышленая девочка трех лет. Мама Марины уже полгода как вышла на работу. До детского сада Марина сидела то с одной бабушкой, то с другой. Разлука с мамой ее не смущала – она привыкла, что та каждое утро уходит на работу, что может быть другой ухаживающий взрослый, и легко пошла на контакт со мной. Накануне вечером мама зашла в группу познакомиться и задать интересующие вопросы. Я попросила привести Марину в первый день пораньше. Садик работает с семи утра. Детей обычно начинают приводить ближе к восьми. Значит, если Марина придет хотя бы в половине восьмого, у меня будет целых полчаса, чтобы показать девочке группу, игрушки, поиграть с ней и только с ней. 30 минут индивидуального внимания – очень важный фактор для налаживания контакта. А налаженный контакт с воспитателем – половина успеха при адаптации.

Оказалось, что я напрасно переживала по поводу установления контакта. Марина при знакомстве сама взяла меня за руку, сама залезла ко мне на колени и начала легко и непринужденно болтать. Большинство фраз у нее начиналось со слова «Почему»:

– Почему они тоже приходят в садик?

– Почему она взяла кастрюли?

– Почему надо садиться за стол?

– Почему сюда?

– Почему он не ест?

– Почему он уронил ложку?

– Почему надо другую?

Сказать, что Марина ходила за мной весь день как хвостик, будет неправильно. Хвостики – это такие молчаливые детки, которые просто не выпускают из своей руки мою руку. Марина же не выпускала не только мою руку, но и мое внимание. Не хвостик, а пиявочка. Она мешала разговаривать с другими детьми, перебивая и громко спрашивая: «Почему ты разговариваешь с ним? Разговаривай только со мной». «Марина, я здесь не только для тебя, я здесь для всех детей и разговариваю со всеми», – этого Марина не могла понять.

Когда ко мне в группу зашла заведующая с вопросом, Марина без тени смущения встала между нами и, обращаясь ко мне, громко сказала: «Не разговаривай с ней, разговаривай со мной!» Заведующая в легком шоке от наивного детского хамства. Я взяла Марину за руку, отвела в сторону и попросила:

– Марина, сейчас тебе нужно немножко помолчать, а нам поговорить.

– Почему мне помолчать, а вам поговорить? – Марина и «помолчать» несовместимы.

Это была тяжелая прогулка. Марина требовала безраздельного внимания, то и дело сбивая меня со счета. А мне нужно было обязательно считать до двадцати четырех – это не блажь и не обсессивно-компульсивное расстройство. Это столько детей должно быть в совокупности в песочнице, на веранде, на машине, на скамейке, на асфальте.

Двадцать три.

И я несусь за веранду – вдруг кто-то скрылся там от моих глаз. Марина за мной: «Куда ты? Почему ты убегаешь?» Вывожу из-за веранды Рому и снова пересчитываю.

Все равно двадцать три.

Дети, как муравьи, хаотично перемещаются по участку. То скрываются за спинами друг друга, то выныривают из-под скамейки, то опять… «Я кому сказала! Нельзя заходить за веранду!» Я паникую, у меня все равно двадцать три, и я начинаю считать отдельно девочек и мальчиков, а Марина громко кричит: «Почему ты со мной не разговариваешь?!» Артема нет! Артема нет на участке! Он ходит в садик третий день. Мама его оставляет пока только до обеда. Он не плачет, активно играет, но проблема в том, что он не знает границ. В первый день я его несколько раз ловила при попытке покинуть участок. Во второй день все прошло гладко. Я рано расслабилась. На третий день Тема исчез. Я кричу коллеге с соседнего участка: «Присмотри за моими!» И быстро бегу к входным воротам. Марина замечает, что я намереваюсь исчезнуть из ее поля зрения, и у нее начинается истерика. Она бежит за мной и ревет: «Почему ты убегаешь!» Запинается, падает, ревет еще громче. Я кричу ей: «Марина, беги на участок», а сама шарю глазами в поисках мальчика. Марина встает и с громким плачем бежит за мной. Но бежит медленно, а мне надо бежать быстро, надо срочно найти Тему. Я хватаю Марину на руки (какое счастье, что она такая худенькая и легкая) и стремительно бегу к входным воротам. Обычно они всегда закрыты во время прогулки, но вдруг… У ворот, как и положено во время прогулки, стоит охранник.

– Денис, ты тут мальчика не видел?

– Нет.

Ворота закрыты, значит, выйти не мог. Выдыхаю, бегу дальше. Артема я нахожу на участке средней группы в песочнице. Опускаю Марину с рук на землю. Она тут же вцепляется в мою руку и в мой мозг вопросом: «Почему ты от меня убегала?» Беру в другую руку Артема, отчитываю: «Нельзя уходить. Я всегда должна тебя видеть», – и спешу на свой участок пересчитывать детей под Маринин аккомпанемент: «Почему ты мне не отвечаешь?»

Я устала. Я чертовски устала от этой милой девочки. Но это была только середина дня. А Марину забрали после ужина, последней. Мы остались с ней вдвоем в группе. Я достала пазлы в надежде, что Марина молча их пособирает, но оказалось, что Марина даже думает вслух. Я, кажется, размышляла о своей профнепригодности. Нельзя интроверту работать с детьми с 7 утра до 19 вечера: он закончится раньше, чем его рабочий день. Я машинально поддерживала беседу, выдавливая из себя «угу» и «ага», но мозг уже отключился от содержания, переведя Марину в режим фонового радио. Наверное, я даже смотрела куда-то в одну точку. Из оцепенения меня вывел смех. Это смеялись родители Марины, наблюдающие за нами через дверной проем. «У бабушки нашей после дня, проведенного с Мариной, такое же выражение лица», – прокомментировали они увиденное.

Делюсь с родителями Марины своими переживаниями:

– Честно говоря, это тяжело. Марина требует безраздельного внимания. А мое внимание должно делиться на всех детей.

Папа эмоционально закивал, в его глазах читалось: «Вы тоже! Вы тоже это заметили!», – а вслух он сказал:

– Это реальная проблема! Мы не можем дома поговорить друг с другом, потому что Марина тут же перебивает! Она требует, чтобы слушали только ее, а сама говорит без умолку. Обсудить с женой какие-то вопросы мы можем только после того, как уложим Марину спать.

Реальная проблема? Но ведь родители сами создали ее. Тем, что не пытались исправить поведение, не говорили что-то вроде: «Марина, давай сейчас послушаем маму. Марина, сейчас папина очередь говорить».

На следующий день мы делаем коллективную творческую работу «Цветочный ковер». На большой ватман зеленого цвета наклеиваем цветы, заранее вырезанные из цветной бумаги. Они отличаются по цвету и размеру. Дети могут сами выбрать, какой цветочек и куда наклеить. В этой простой работе очень диагностично раскрываются характеры детей. Вилена – яркая девочка с лидерскими задатками – выбирает ярко-алый крупный цветок и лепит его в самый центр, потом поворачивается к подружке Олесе и командует: «А ты вот этот желтый рядом приклей». Олеся слушается. Она всегда слушается Вилену. И это меня смущает. Вилена придумывает правила игры и диктует их Олесе. А та не смеет отказать. Я только по глазам девочки могу догадаться, нравится ли ей предложенная игра. И спрашиваю: «Олеся, ты хочешь в это играть?» «Нет», – шепотом отвечает Олеся, боясь обидеть Вилену. Вот и сейчас я останавливаю лидерский порыв Вилены: «Не командуй, пожалуйста. Пусть Олеся сама выберет цветочек!» Олеся в нерешительности замирает. Ее рука уже тянулась за желтым цветком и зависла после моих слов. Олеся выбирает небольшой нежно-розовый цветок и клеит его в уголочек листа.

– Почему ты не клеишь цветок? – спрашивает меня Марина.

Она уже выбрала себе маленький ярко-малиновый цветок, но почему-то не спешит наклеивать.

Действительно, на этой поляне цветов мне тоже нужно найти место. Я выбираю самый большой цветок. Больше, чем у Вилены. Странно, что она сама его не взяла. Или не странно, а, наоборот, нормально, что Вилена оставила его для меня. Это в представлении взрослых людей я маленькая и худенькая, а в своей группе трехлеток – бесспорно, самая крупная фигура. И только я размещаю свой большой цветок на поляне, Марина клеит сверху свой ярко-малиновый.

Я помню из школьного курса биологии, что есть такие растения-паразиты, которые поселяются на других растениях