Цитаты из книги «Vremena goda»

Если ты один раз понял суть, потом уже не забудешь, она сама запишется вот здесь

Знаешь, в ловких и сильных женщинах есть что-то противоестественное, как в неловких и слабых мужчинах

«Главный признак правильно устроенного общества – если в нем старость нестрашна и старики не вызывают жалости».

Если надо объяснять, то не надо объяснять

«Жизнь имеет высокую цену, лишь если ты готов легко с нею расстаться»

«Дети чаще всего вырастают хорошими, если мать их недостаточно любит».

Всё куплю, – сказало злато. Всё возьму, – сказал булат».

человек рождается и умирает в одиночестве. Может,

Но кто может льстить себя надеждой, что был когда-либо понят? Мы все умираем непознанными. Так говорят женщины и так говорят писатели». Оноре де Бальзак

Хунхузы не носят кепи! Все они были одеты по-китайски: в куртки, круглые шапочки, а главарь – в темный френч, какие носят важные маньчжурские начальники. И как я могла забыть, что перед самым столкновением чей-то голос на джонке сказал по-русски: «Вот он»? За пологом сидел кто-то, знающий Давида в лицо! Но кто? Я бешено тру веки. И вдруг вижу силуэт спрятавшегося человека с невероятной отчетливостью. Я поняла, кто это! По осанке, по посадке головы – сама не ведаю как – я его узнала. [Возможности эйдетической памяти Сандре пока неведомы, но в состоянии стресса, обостренного длительной депривацией сна, мозг способен проделывать еще и не такие фокусы. ] Сомнений у меня нет, ни малейших. Схватив сумочку, я бегу к двери. Я подстерегла его у дома на Мостовой улице, где находится бюро РФП, Российской фашистской партии. Лаецкий в кожаной куртке, клетчатых галифе, крагах. На голове кепи, тоже клетчатое. То самое или точно такое же! – Я всё знаю. Я видела вас в джонке. – Вместо крика у меня получается какое-то змеиное шипение. Меня душит бешеная ненависть. – Ваша карта бита! (Господи, откуда, из какого кино или бульварного романа, выдернула я эту дурацкую фразу, которую в реальной жизни никто никогда не употребляет?) Главным доказательством, фактически признанием становится то, что Лаецкий нисколько не удивлен. Он смотрит на меня с презрительной усмешкой, натягивая