Цитаты из книг автора «Анна Борисова»

То-то Агранов потешался! Что для большевика честное слово, хоть бы и письменное? Буржуазный предрассудок».

-то Агранов потешался! Что для большевика честное слово, хоть бы и письменное? Буржуазный предрассудок».

Не мешайте! Такого реалити-шоу еще не бывало! А от девчонки не убудет. Она у себя в Барнауле, или откуда она, всякое повидала.

Жизня моя жизня, колечко золотое… Закольцевалась, родимая.

«Кто там шагает правой. Левой, левой!» Это опять был суеверный ритуал, как с одеждой.

Ворчун задернул шторы и уставился на свое жилище, тоже будто впервые.

Не усложняй простое, не упрощай сложное». Хороший девиз.

И чем примитивней конфессия, тем больней ранит, – подхватил собеседник. – Чем менее развито религиозное сообщество, тем шире список запрещенных тем, тем ниже порог обиды и тем острее агрессивность ответной реакции. Поглядите-ка на современный мир. Самая обидчивая религия ислам. Следующая по мнительности – наше православие. Потом идет католицизм. Наименее обидчивые протестанты и буддисты. Потому что у них вера более взрослая. На самом же деле религия не имеет отношения ни к обидам, ни к любви. Она совсем про другое».

Главный женский афродизиак – чувствовать себя объектом вожделения. Женщине очень важно быть желанной, возбуждающей страсть. У мужчины наоборот: ему нужно желать и добиваться.

самоуважением, не станет толкаться в передней. Даже если он идейный союзник вашего предсовнаркома. Из всего этого Агранов ухватил только одно. АГРАНОВ: Не пытайтесь прикинуться попутчиком советской власти. Поздно. ГУМИЛЕВ: Да я, собственно, не о себе говорил. АГРАНОВ: Разумеется. Вы гений. Бог! Это вы сами смотрите на род людской с презрением. Плевать вам с ваших облаков на простого человека. Потому что он груб, неумыт и вместо ваших изысканных творений горланит частушки Демьяна Бедного! Разозлился особоуполномоченный, это очевидно. И я догадываюсь, на что именно. Неправильно истолковав фразу об «идейном союзнике», он было возликовал: сейчас этот гордец начнет вилять и лебезить. Оказывается, ошибка вышла. ГУМИЛЕВ: Я вовсе не… АГРАНОВ: Вы считаете себя гением, не правда ли? Прыщавые юнцы и восторженные девицы, которым вы морочите голову на своих семинарах, поддерживают вас в этом суждении. Ах, «Я конквистáдор в панцире железном, я весело преследую звезду»! Ах, «Мы прекрасны и могучи, молодые короли»! Не скрою, мне эти стихи тоже нравятся. Сильные стихи! Вы крупный талант, Гумилев. Вот и ваши заступники пишут про вас в коллективном письме… Сейчас… Вот: «Ввиду высокого его значения для русской литературы…тра-та-та… об освобождении Н. С. Гумилева под наше поручительство». Как будто «высокое значение для русской литературы» – это смягчающее обстоятельство! ГУМИЛЕВ: Разве нет? АГРАНОВ: Да они вас своим ходатайством к стенке ставят! У нас были сомнения, как с вами поступить, но визгливый хор всех этих защитников вправил нам мозги. «Не трогайте его, он гений! Солнце русской поэзии! Из талантов талант!» Мы, большевики, доверяем мнению специалистов. Раз они говорят «талант», стало быть, так и есть. Но вам от этого только хуже. ГУМИЛЕВ: Почему? Я был искренен, когда сказал следователю, что разоружился перед советской властью. АГРАНОВ: Ваше оружие – ваш талант. ГУМИЛЕВ: Если у меня и есть талант, то принадлежит он не мне, а Богу. И я не волен распоряжаться им по своей прихоти. АГРАНОВ: Вот-вот! В том и штука. Ваш талант принадлежит вашему богу. Ваш бог не позволит вам использовать талант на пользу рабоче-крестьянского дела. А всякий талант, который