Хранитель книг обычно раскладывал их по алфавиту, и поэтому я начал с «В». Забравшись на лестницу, я перевернул весь раздел, не особенно заботясь о порядке. Возвратившись, хранитель схватился за сердце: часть полок были пустыми, книги разбросаны по столам. Отчаявшись найти что-то нужное, я начал приставать к нему с расспросами, отвлекая от беспорядка, который сам же и навел.

– Юноша! Я понятия не имею о чем вы! Посмотрите какой бардак! Ах! На букву «В» лежат книги совершенно другой буквы! Вы меня убиваете! Просто убиваете!

– Я знаю кое-что об этом, – зазвучал звонкий голосок Матильды позади меня, и я обернулся.

Девушка с важным видом прошла мимо меня и скрылась между шкафами. Я сгорал от нетерпения и уже собирался последовать за ней, но она показалась с книгой в руках, и я опустился обратно на стул. Она положила передо мной книгу, и я зашуршал страницами, пытаясь понять, что там написано; но это была какая-то белиберда. Матильда терпеливо подождала, пока я сдамся, широко улыбнулась, и присела рядом со мной.

– Эта книга написана на старом языке предков.

– Ты его понимаешь? – с надеждой спросил я, девушка кивнула.

– Отец научил меня. Смотри, – указала она пальцем на картинку, изображавшую вытянутую оттесанную с краев рыбу, – это и есть вишап. – Я фыркнул. – Вишап – это камень. Его изображали в виде змеи или рыбы. Чаще всего рыбы, – вела она по буквам, медленно читая содержимое страницы. – Вишапам поклонялись древние, как духам воды. Считалось, что дары духу помогали с урожаем, разливом рек и водоемов.

– Что там еще? – нетерпеливо поторапливал я девушку.

– Заметки. Имя неразборчивое. Вот, – тыкнула она в следующий абзац. – Он жил отшельником близ скал и был жрецом племени. Как давно это было… – отрешенно протянула Матильда.

– Да, да… давненько, – тараторил я. – И что же он пишет?

– «Дух воды, земли, огня и ветра явился мне в полночь, – прочла девушка. – Он был грозен и могуч. Скала дышала, сердце ее билось, и она пошла, будто имела ноги. – Матильда прыснула со смеху, и я толкнул ее в бок; она продолжила: – Громадная голова его была о двух рогах, глаза горели, будто солнце само, а чешуя была цвета пролившейся крови!»

– Цвета крови…

– Жуть какая, – отвлеклась Матильда, и я вновь ее поторопил: – «Голос его проник в мой ум и завладел им. Я противился. И чем дольше я держал его на расстоянии, тем сильнее сходил с ума. Я увядал. Целебные травы не могли мне помочь. И тогда я перестал противиться и познал истину. И была она страшнее всего, что я когда-либо видел и слышал…» – Матильда неожиданно хлопнула в ладоши, и я подпрыгнул на месте. – Отлично! – рассмеялась она. – Духи это очень увлекательно, но мне пора на конную прогулку! – захлопнула она книгу, пододвинула ее ко мне, и легкой походкой покинула библиотеку.

***

Я думал о духе воды. Мне казалось странным, что жрец поклонялся куску камня, но чудище из моих снов тоже не было повседневным явлением. Жрец противился влиянию духа и увядал, как и мой отец. Единственным выходом для него было принятие. Интересно, что он такого узнал?

В тот вечер я ужинал в своих покоях, предварительно выслушав длительное назидание о манерах. Впрочем, меня это мало заботило: все мои мысли занимало чудовище. После ужина я вышел на балкон и вдохнул прохладный воздух долины, ветерок трепал мне волосы, людской гул ласкал уши. Я любил это место. Закрыв глаза, я наслаждался моментом, и вдруг припомнил слова Матильды: «Его изображали в виде змеи или рыбы».

– Змея, – протянул я, воссоздавая в памяти вид чудища и его чешуйчатую мягкую кожу. – Он похож на змею, но имеет огромное тело, лапы и хвост… Он – дракон.

Я не верил в драконов, ведь не был мечтательным юношей. Да, я часто предавался размышлениям или грезам о девушках, но чтобы верить в мифических существ? Я мог представлять каким будет мир через десять, двадцать лет во времена моего правления, как разовьется королевство, какие обширные территории присоединит; и как я буду мастерски владеть мечом (хотя я уже неплохо в этом преуспел к своим тринадцати годам). Так что, особенно богатой фантазией я не обладал, и мой разум разрывался на части: одна полностью отрицала дракона, другая – верила в него и страшилась.

Ложась спать, я приготовился встретиться с золотыми глазами, но он не явился. Не пришел он и на следующий день, и через неделю. Я был сбит с толку и совершенно растерян. Казалось бы все наладилось, но я терзал себя сам. Чувствовалась незавершенность: будто он затих и готовится к внезапному появлению. Встретиться с ним лицом к лицу в реальности – вот что повергало меня в настоящий ужас.

Так как мысли о драконе меня не отпускали, то я нашел о нем книгу. На ветхих страницах говорилось о существах населявших планету во времена древних людей. Они были разными: добрыми поднебесными, болотными отшельниками, злыми и беспощадными жителями подземелья. Глотая строчки, я представлял, как они сражаются за пищу и самок, нападают на деревни и похищают прекрасных принцесс (в моих фантазиях роль принцессы неизменно отводилась Матильде). Пролистав книгу до конца, я обнаружил приписку: «Ересь умалишенного». Два слова. Всего два коротких слова превращали удивительную историю в выдумку! «Я схожу с ума. С чего это я решил, что они существуют?»

Ален готовился отправиться на время в Бретань: графство без него простаивало. Совет предлагал соединить наши земли, но пока он регент, это вряд ли возможно, ведь народ мог взбунтоваться. Я захотел поехать с ним, и он с радостью согласился, мечтая познакомить меня со своими дочерьми. В детстве мне казалось – Ален идеальная партия для моей мамы. А затем я узнал, что он женат, и мечты разбились. Помню, как я игнорировал графа, и тогда он впервые поговорил со мной по-мужски. С тех пор мы были лучшими друзьями, и с годами я уважал и любил его все сильнее.

Маршрут проходил через несколько городов Нормандии, реку Орн, и многочисленные земли Бретани. От долгой поездки верхом у меня болело и ныло все тело, ног я и вовсе не чувствовал. Преодолев реку в том месте, где смогли перейти лошади, мы остановились на ночлег. Неподалеку возвышались скалы, образовывая между собой узкое ущелье, через которое войско собиралось перебраться с рассветом (с вершин часто сыпались камни, и ночью на такое путешествие никто не решался).

Рыцари установили шатры, разожгли огонь. Коротая время до трапезы, я спустился к реке, набрал ледяной воды в ладони. Мельком взглянув на свое отражение, я содрогнулся: с поверхности водяной глади на меня смотрели два золотых глаза с вытянутыми зрачками. Я затаился, рассматривая жуткую золотую радужку, моргнул, и видение испарилось. Конечно же разум отметал любые попытки поверить, и я убедил себя, что с недавних пор богатое воображение и страх издеваются надо мной.

Отужинав, рыцари слушали баллады у костра и перешучивались. Ален общался с подданными на равных, но с некоторой присущей ему жеманностью. Утром нам предстоял изнурительный день пути, и мужчины стали разбредаться на ночлег. Я тоже отправился в шатер, но уснуть не смог. Докучавшее беспокойство нарастало, и к середине ночи оно достигло своего пика.

Накинув меховую накидку, я вышел на улицу, и, обогнув уснувшего на посту стражника, взял факел и побрел к реке. Я отчаянно жаждал вновь увидеть драконьи глаза. Боялся ли я их? Еще как! Однако страх пересиливало любопытство. Оно и привело меня к воде. Нагнувшись, я снова взглянул на отражение, и увидел в нем себя: глаза у меня были совершенно обычными. Ощущая легкость на сердце и капельку разочарования, я сделал шаг назад, и тут картинка на водной глади изменилась: на вершине скалы, что ближе к реке, стоял рыба-камень, его бордовый глаз отражал лучи солнца.

Изображение рыбы что-то во мне всколыхнуло, и я испытал сильнейшую тягу к скале. Переставляя противившиеся ноги, я все дальше и дальше удалялся от лагеря. Лезть на вершину по темноте было смертельно опасно, – но с рассветом войско отправится в путь, и я никогда не узнаю, существует ли каменная рыба. Я просчитывал шансы, решение окрепло, и ноги сами перестали противиться.

Меха пришлось скинуть у подножия. Карабкаясь, я зажимал факел подбородком, и с него капала горючая смесь, попадая на камни по которым я и взбирался. Ладони покрылись ожогами и ободрались. Я вспотел, а затем продрог, ведь ночи уже были холодными. Делая передышки на пологих выступах, я замерзал еще сильнее во время простоя. Когда я добрался до самого верха – уже светало; силы меня практически покинули. Отдышавшись, я огляделся, отмечая правдивость видения: посреди вершины стоял высокий продолговатый плоский камень, по форме напоминавший рыбу.

Пошатываясь, я приблизился к нему, чтобы лучше разглядеть. Камень возвышался метра на три, но за счет расположения и острозубого края скалы не был заметен с земли. На самом верху у него была высечена линия, визуально отделявшая голову от тела, а вместо глаза в углублении сверкал бордовый многогранный камень, преломлявший свет и рассеивающий цветные лучи. На теле мастер изобразил плавники и чешую, а хвост закрепил в выемке скалы, вокруг которой выдолбил крестовину в круге.

Рассматривая изваяние, я и не заметил, как совсем ослаб и повалился. Инстинктивно ухватившись за камень, я удержался на ногах, а мои израненные ладони соприкоснулись с поверхностью, оставляя на ней кровавые следы. Я устало опустился на землю, прислонившись к нему спиной, дыхание было прерывистым. Рыба начала подрагивать, и я сделал над собой усилие, чтобы отползти в сторону. Тряска усилилась, и рыба со скрежетом повернулась вместе с выдолбленным в скале крестом; отпечатки моих ладоней лучились в тон рыбьего глаза. Камень повернулся трижды и остановился в том же положении, что и занимал изначально. Рыбий рот отворился, выпуская бордовое облако, сиявшее множеством огненных искр. Облако осторожно подплывало ко мне, будто могло меня видеть.

Я попятился, оказавшись на краю скалы, и мог сорваться в любой момент; с земли меня заметили воины и что-то выкрикивали. Еще через мгновение они начали восхождение. Сосредоточившись на их крошечных фигурках, карабкавшихся по острым выступам, я боялся взглянуть в сторону облака, но чувствовал, что оно там. Собрав всю свою волю в кулак, я взглянул в сторону опасности, и облако взметнулось, молниеносно ударяя мне в грудь. Я соскочил с выступа, каким-то чудом успев ухватиться за него рукой. Потемнело в глазах, горло жгло, брызнули слезы. Я открывал рот, издавая хрипящие звуки, пальцы соскальзывали, и тело вот-вот сорвалось бы вниз, но меня перехватила чья-то сильная рука.

…Из-за моей, как выразился регент, «идиотской выходки», им пришлось задержаться у подножия на сутки. Мои содранные до мяса ладони покрыли густым слоем мази и перевязали чистой тканью. Все утро лекарь охал надо мной, сокрушаясь о том, как я неосмотрительно себя вел:

– Ваша матушка будет опечалена. Только посмотрите, как сильно вас помотало на этой горе, – ворчал он, протирая испачканные в целительной мази пальцы. – Вы же молодой король… – встретился он со мной взглядом и остолбенел. – Ваши глаза…

Я был так напуган, что мог умереть на месте; в груди начинало покалывать. Лекарь протянул мне зеркало: радужка приняла красноватый оттенок, а зрачки больше не были круглыми, и напоминали закручивавшуюся спираль.

Лекарь задавал вопросы, но я не мог на них ответить: как только я открывал рот и пытался заговорить, из него доносилось слабое шипение. Он забил тревогу, оповестив о моих метаморфозах графа-регента. У Алена при взгляде на меня было точно такое же странное выражение лица. Я вдруг понял, что страх делал его таким.

– Вылечи его! Он возвращается в замок! Он должен быть здоров к возвращению! – набросился граф на лекаря.

– Но Ваше Ве…

– Ничего не желаю слышать! Не вылечишь, отрублю голову! – его лицо перекосило от гнева, и я с испуга начал икать.

С рассветом регент Нормандии, как и планировал, отправился в Бретань. Пока рыцарь подгонял мою лошадь к воде, я виновато смотрел ему вслед. Ален был мне как отец, и я чувствовал опустошенность из-за того, что подвел его. Но сейчас это была меньшая из моих проблем.

Как только лошади перебрались через реку, ко мне вернулся голос. Радужка глаз все еще была красной, зрачки выглядели как спираль, тело болело и ныло, вытесняя мысли об искрящемся огненном облаке. Сопровождавшая меня свита, состоявшая из нескольких рыцарей и лекаря, поглядывала на меня с отвращением и страхом. Лекарь теперь наносил мне мазь не только на ладони, а еще и на глаза, и завязывал их куском ткани. Я поймал себя на мысли, что боюсь своих же поданных, ведь они могли счесть мои изменения за проклятие.

«Проклятые» люди, имевшие увечья или уродства, не жили долго. Если им не удавалось сбежать, люди их убивали. Запуганные, они боялись, что уродство может быть заразным. Я надеялся, что королевский статус убережет меня до замка, а там обо мне позаботится мать.

Мы остановились на ночлег, и, оставшись один, я смог расслабиться и подумать о том, что произошло. Как только я вспомнил искрящееся облако, мной овладело необъяснимое навязчивое чувство, будто непременно случится что-то ужасное. Я представил, как падаю навзничь, и как из меня вылезает вязкая жидкость, переламывая мне кости и разрывая изнутри ткани. Я не знал наверняка, чем было то облако. Прервав размышления, я разрешил себе поплакать, а когда начал проваливаться в сон, отчетливо ощутил покалывания на глазах и ладонях.

Наутро лекарь вновь менял мне повязки. Размотав их, он трясущимися пальцами осмотрел мои руки:

– Они исцелены… Нужно записать рецепт мази… – лепетал он, доставая книгу и выводя в ней заметки.

Он суетился, а я приходил к выводу, что покалывания были неспроста: каким-то образом ладони исцелились самостоятельно. Глупый лекарь посчитал, что изобрел чудодейственное лекарство. Я не стал его переубеждать, мне хватало косых взглядов. К тому же, замок уже показался на горизонте. К счастью для лекаря за ночь исцелились не только ладони: – зрачки тоже стали нормальными.