Глава 3

Nostr жил в Бирюлеве. Ирина еле нашла его дом среди множества неразличимых строений с одинаковыми, как соты прилепленными друг к другу, окнами. Удивительно, но, всю жизнь прожив в Москве, она никогда здесь не бывала. Хотя что удивительного? Зачем бы она могла оказаться в этом краю рабочих общежитий и малосемеек?

Дом, в котором жил Nostr, как раз и был малосемейкой, то есть отличался от общежития лишь тем, что за дверями, выходившими в общий длинный коридор, были все-таки не комнаты, а тесные однокомнатные квартирки. По дурацкой привычке все делать вовремя Ирина пришла одной из первых. Даже хорошо, что она долго плутала между одинаковыми домами, иначе вообще оказалась бы первой в этих странных гостях. Да и вообще хорошо, что Nostr обитал именно здесь, в абсолютно ей чужом, безликом районе. Если бы он жил где-нибудь в Центре, Ирина к нему просто не пошла бы.

Она не могла видеть всех этих идиллических старых дворов. И арок, которые в эти дворы вели.

«Да и сюда не надо было идти, – уныло подумала она, обведя взглядом маленькую комнатушку. – Тоже мне, любительница общения нашлась!»

Комнатушка была не просто маленькая, но какая-то… кромешная. Ее центром являлся компьютер, но и он выглядел так, словно был хозяину безразличен: тусклый экран монитора, грязный налет на никогда не протираемой клавиатуре… Вся остальная обстановка еще ярче свидетельствовала о том, что хозяин живет в Сети и реальная жизнь занимает его очень мало. Вещи, которыми он пользовался – диски в коробочках и без, электрический чайник, кофемолка, – были разложены, расставлены, разбросаны или навалены на компьютерном столе и в радиусе метра вокруг на полу. Книжные полки были заставлены серыми от пыли книгами, нестройные ряды которых зияли пустотами. Видимо, Nostr предпочитал держать нужные книги под рукой, то есть на полу у компьютера, а не заполнять ими свободные места среди книг ненужных.

Все это Ирина увидела после того как, не обнаружив звонка, долго стучала в дверь квартиры, потом осторожно толкнула ее, и дверь открылась.

«Как в детективе, – подумала она. – Осталось только труп обнаружить».

Трупа в комнате не обнаружилось. На стульях и на продавленном диване сидели три первых гостя. Почему они не откликнулись на стук, не сказали хотя бы «войдите», было непонятно. Они едва кивнули в ответ на Иринино «здравствуйте», и по их напряженным лицам она поняла, что все трое, как большинство сетевых жителей, испытывают большие трудности с общением.

– Ты Irina?

Обернувшись к двери, Ирина увидела, что на пороге появился худощавый мужчина неопределенного возраста – кажется, что-то около тридцати пяти. Даже сквозь стекла его очков было видно, что глаза у него горят нездешним огнем. И понятно было: природа этой нездешности та же, что природа грязных разводов на клавиатуре; ему явно было совершенно безразлично все, что происходит в реальности.

Ирина не предполагала, что огонь безразличия может быть таким ярким. Это было даже интересно.

– Ирина, – кивнула она. – Здравствуйте. А вы…

– Nostr. Ну, Гена, – нехотя уточнил он. – Что будешь пить?

– Все равно, – пожала плечами Ирина. – Я вино принесла.

Она вынула из пакета бутылку вина и поставила на стол рядом с компьютером. Гена сдвинул на угол стола груду дисков, одну за другой достал из большой хозяйственной сумки еще пять бутылок – наверное, ходил за ними в магазин, потому и не встречал гостей – и поставил рядом с Ирининой.

– Стаканы я помыл, – сообщил он. Тон у него при этом был несколько удивленный. Судя по всему, мытье стаканов во множественном числе не являлось для него привычным занятием. – И колбасу купил, сыр. Еще вчера.

Невозможно было не улыбнуться, выслушав это сообщение. Ирина улыбнулась.

– А ночь они в холодильнике провели или просто так? – поинтересовалась она. – Колбаса, сыр?

– В холодильнике, – кивнул Гена.

В комнате, где все говорило о житейской беспомощности хозяина, смешно было называть его придуманным по аналогии с Нострадамусом именем. Что мог провидеть и предвидеть в жизни этот человек? Впрочем, предсказания настоящего Нострадамуса тоже не вызывали у Ирины доверия.

Но обижать Гену усмешкой было жаль. Видно же, что он приложил искреннее усилие для того, чтобы задуманная им в виртуальном мире вечеринка удалась и в мире реальном.

Случись вечеринка неделю назад, Ирина предложила бы этому беспомощному человеку помочь накрыть на стол. Но сейчас ей было все равно, будет ли стол вообще накрыт. Она не была сетевым жителем, но всю эту неделю реальный мир казался ей таким нереальным, каким он не казался, наверное, даже Гене. Ее собственный мир, стройный и спокойный, разрушился, развалился, рассыпался, и мир внешний она теперь тоже воспринимала как груду ничем друг с другом не связанных обломков. Москва, ее бульвары, улицы – зачем все это? Что за люди ходят по этому городу, что их связывает друг с другом, зачем они садятся в машины, спускаются в метро, собираются на вечеринки в каких-то чужих квартирах? Впрочем, вечеринка в чужой квартире гораздо лучше, чем вечер в собственной. Вечер за вечером.

Проведя в своей пустой квартире неделю в полном одиночестве, Ирина готова была пойти куда угодно. С того вечера, когда она сказала мужу, чтобы он поступал по своему усмотрению, дома он не появлялся. Это была ужасная неделя – Ирина не предполагала, что в промежутке от невозможности жить без него до ненависти к нему нет никаких других чувств. Но это оказалось именно так: только невозможность жить без мужа и ненависть к нему, ничего посередине. Она никогда не любила контрастный душ для тела. А контрастный душ для сердца оказался для нее вообще невыносимым.

Можно было, конечно, не сидеть всю эту неделю в одиночестве, а пойти, например, к родителям. Но Ирина боялась даже подумать о том, как это будет. Как она скажет маме и папе, что муж променял ее на свеженькую девочку, которая смотрит на него влюбленными наивными глазками?

Подружки тоже исключались. Близких подруг у нее вообще-то и не было – она много лет не испытывала потребности в душевном соприкосновении ни с кем, кроме мужа. Игорь, конечно, и сам не знал, что заменяет своей жене всех подруг и что она нисколько об этом не жалеет, но она-то знала. Правда, приятельниц у нее было много, и школьных, и институтских, и с ними можно было не откровенничать, а просто поболтать о том о сем, что называется, развеяться. Но все-таки любая приятельница непременно спросила бы об Игоре – и что она ответила бы? Она даже имя его не могла слышать без содрогания.

К концу недели Ирина почувствовала, что если не пойдет хоть куда-нибудь, не поговорит хоть с кем-нибудь, то сойдет с ума. Только этот «кто-нибудь» должен был быть человеком посторонним, не знающим о ней ничего. Чтобы не ахал, не жалел и не сочувствовал. С точки же зрения постороннего человека сочувствовать ей было не в чем. Ну, изменил муж, ну, даже ушел. Не она первая, не она последняя. И что в этом такого уж страшного? Здорова, не голодает – в начале каждого месяца Игорь клал в ящик ее письменного стола деньги на еду, одежду и какие-нибудь непредвиденные расходы и в начале сентября положил тоже, они и сейчас там лежат. В общем, жить можно.

Почему, несмотря на все это, она не может жить, Ирина никому объяснить не смогла бы. Получился бы обычный набор банальностей: обманул, изменил, оскорбил, страдаю, рыдаю… Она с детства ненавидела банальности.

– Мне тут одноразовую скатерть подарили, – сказал Гена. – Ты постели пока. А сосед стол обещал дать. Сходим? – обратился он к одному из сидящих на диване гостей, рыжему, с помятым лицом.

– Ну, если надо, – пожал плечами тот. – Далеко?

– Да рядом тут, по коридору.

Они ушли за обещанным столом, на который Ирина за время их отсутствия должна была каким-то загадочным образом постелить скатерть. Все это отлично вписывалось в запыленный интерьер и напоминало какую-то скучную фантасмагорию. Или просто нервы у нее были взвинчены?

«Конечно, просто нервы, – подумала Ирина. – Что уж такого фантасмагорического? Собрались люди, готовятся выпить. Пошли к соседу за столом. Сейчас вернутся».

Она пыталась освободиться от своего настроения, как Царевна-Лягушка от собственной кожи. Но это удавалось ей гораздо хуже, чем Царевне-Лягушке. Видимо, потому, что никакого Ивана-Царевича она не ожидала.

Как только Ирина об этом подумала, в комнату вошел еще один гость.

– Здрасьте. Я Иван, – с порога представился он.

Ирина не удержалась и глупо хихикнула.

– А что такого? – обиделся Иван. – Нормальное имя. Русское.

– Извините, – торопливо проговорила она. – Я не над именем, что вы! Просто… Это я о своем.

– О своем, о девичьем, – с широкой улыбкой подхватил Иван. – Надо выпить. А то сидите как неродные.

Он извлек из своей наплечной сумки бутылку водки и мгновенно разлил ее по стаканам, поровну и с такой точностью, как будто отмерил мензуркой.

– Ну, за знакомство, – поднял он свой стакан. – А представиться вам что, западло?

Бесцеремонность и обидчивость сочетались в нем, как в подростке.

«Зачем я пришла?» – снова подумала Ирина.

Что ж, за малодушную попытку вырваться из одиночества надо было платить. Хотя бы общением с Иваном и прочими совершенно ей чужими людьми. И водка подходила к такой ситуации гораздо лучше, чем вино. Вздохнув, Ирина взяла со стола стакан.

– Да не было ее, блин, твоей Куликовской битвы! В принципе не было!

– Да-а, как все запущено… А Леонардо да Винчи хоть был?

– Леонардо вообще фантом! Для дебилов, которые по детективам ударяют. Может, скажешь еще, и Джоконда была?

Ирине казалось, что она вязнет в этом разговоре, как в сладкой волокнистой вате. Хотя вообще-то она не принимала в нем участия – сидела в углу дивана за спинами спорящих и прихлебывала вино из пластикового стаканчика. Пить вино после водки, конечно, не следовало; в голове у нее стоял неприятный туман. К счастью, вино в ее стаканчике скоро кончилось, а собравшиеся мужчины явно не были склонны к джентльменству, так что этого не заметили. Ирина поставила стаканчик на пол, и он с шелестом закатился под диван.

Спор про новую историческую хронологию, придуманную несколько лет назад никому не известным профессором, который сразу после своей придумки стал невероятно популярен, шел с самого начала вечеринки – кажется, с того момента, когда Генка принес и поставил посередине комнаты стол-»книжку». Даже непонятно, почему разговор свернул именно в эту сторону. Раньше, читая записи в Живом Журнале, Ирина не замечала, чтобы Генкины френды уделяли какое-то особенное внимание датам Куликовской битвы или подробностям жизни Леонардо да Винчи.

Еще спорили про каббалу – подходит она только для евреев или является универсальным ключом к мирозданию. Иван уверял, что ничего лучше каббалы человечество для познания мира и самопознания не придумало, другой же Генкин гость, мужчина в кипе, называвший себя в Живом Журнале Mashiah, сразу представившийся Борухом, а после второго стакана начавший откликаться на Борьку, заявлял, что каббала предназначена отнюдь не для всего человечества, а только для его избранной части, чем страшно злил Ивана, который по снисходительному Борькиному тону не мог не понимать, что его-то к избранной части человечества точно не причисляют.

Все это напоминало бред и обещало мигрень, больше ничего.