От этих мыслей лицо Затюкина светлело, нижняя губа становилась толще и мягче, расплываясь в улыбке. Он вновь становился красив и уверен в себе. В кармане его лежал аванс в размере оставшихся тридцати семи рублей с копейками, а в дипломате лежала пачка бутербродного масла и маленькая, но приятно тяжёлая баночка мёда. Впрочем, в таком приподнятом настроении он не замечал не то что веса дипломата, но и своего собственного. Он парил в пространстве, как горный орёл над тщетностью бытия этого мира.

Приятно щекотало его самолюбие осознание того факта, что он, Затюкин, разгадал загадки гравитации. Да-да, и в этом вопросе Затюкин был на высоте. Необходимо сразу же заметить, что он не признавал гравитонов, он считал их досужей выдумкой недоучившихся теоретиков. Увы, к своему стыду, должна я заметить, что герой мой был невысокого мнения о теоретиках. Именно их верхоглядству и непониманию сути экспериментов он приписывал появление на свет таких химер, как гравитоны, чёрные дыры и проч., проч. Он был твёрдо убеждён, что сила тяжести есть проявление электромагнитных свойств физических тел. Он даже рассчитал гравитационную постоянную, исходя из своей теории. Нет гравитонов. Есть диполи. Как всё здорово совпадало с его теорией, основанной на знании эксперимента и на здравом смысле.

Кстати, и гироскопчик Козыревский с термосом он рассчитал по своей теории, чудно получилось. Всё совпало. Гироскопчик крутится, значит, движутся заряженные частицы, есть изменение электромагнитного поля, вода льётся холодная в горячую – обмен излучением, тоже возмущение электромагнитного поля. Вот эти-то поля и взаимодействуют друг с другом и с несравненно большим по величине полем Земли. А главное граммы эти получились. Порядок совпал.

Но вот и новая загадка встала перед Затюкиным. Как же при смешении холодной и горячей воды происходит обмен энергией от «горячей» молекулы к «холодной». Как изменяются энергетические уровни? Вопрос. Интересное явление. Что если его в компьютере использовать? Ну, например, в памяти…

Одно только смущало Затюкина, это конечность скорости света и ещё большая скорость проявления гравитационных процессов в бесконечной Вселенной. Если вдруг от взрыва разваливается какое-либо астрономическое тело, то почему Вселенная реагирует на это мгновенно. Хотя сигнал о видимых изменениях положения планет доходит всё равно со скоростью света. Ведь если есть взаимодействия, которые распространяются со скоростью быстрее, чем скорость света, то можно построить летательные аппараты, которые будут перемещаться со скоростью большей, чем скорость света.

Ох, дух захватывает! А вот и родной подъезд.

Около подъезда стояла Варвара Никандровна – местная долгожительница и энциклопедия одновременно. Она была чем-то очень взволнована и кого-то ругала на чём свет стоит. Стоявшая рядом с ней миловидная женщина по имени Галина, недавно родившая, наконец, мальчика после четырёх девочек, невольно вынуждена была слушать разошедшуюся старушенцию, так как не могла отойти от детей. Проскользнув мимо них, Затюкин весьма вежливо поздоровался и даже улыбнулся.

– Добрый день!

– День добрый, милок, день добрый, – зашипела Варвара Никандровна. – Да только какой же он добрый? Слыхал, бури-то какие? Маг-нит-ныя! Голова будто в обруче жалезным. Таблетки не помогают. Нечиста сила этта бури крутит. Не добрый день этта…

Затюкин ещё раз улыбнулся наивной старушенции и мягко закрыл за собой дверь. Какой-то вот только червячочек поселился вдруг в его нежном сердце. Так и застряли в его мозгу слова эти глупые: «Не добрый день этта…»

Затюкин медленно поднимался по лестнице. С каждой ступенькой улетучивался его счастливый вид и вместе с тем его красота. С каждой ступенькой его дипломат становился тяжелее, и всё более втягивалась в плечи его голова. Невыносимой душевной мукой становились тридцать семь рублей с копейками, эта сумма именно своей малостью жгла его сердце.

Тяжело было Затюкину, непостижимо тяжело. Он уже представлял натянутую Дунечкину улыбку, вот уже год как застывшие бархатные глаза и лёгкий наклон головы, означавший: «Заходи». Вот её светло-русые волосы (а надо отметить, что ещё в школе её темные волосы начали светлеть и из тёмно-каштановых превратились в светло-русые, хотя это обстоятельство только лишь усилило привлекательность Дунечки) упали с плеча, вновь собравшись в упругие локоны. Вот она устало прошла на кухню своей милой походкой ленивой кошки. И она действительно устала, Затюкин знал это, потому что тоже пришла с работы, но уже успела приготовить ему, Затюкину, ужин.

Отдел библиотеки, где работала Дунечка, был бойким местом, ни о каком, даже о минутном, отдыхе не могло быть и речи, заведующая строго следила за работой своих сотрудниц. Но Дунечке нравилось работать среди книг, хотя библиотечный институт не давал возможности получать приличную зарплату. Оклад у неё был немного меньше, чем у Затюкина, всего на десять рублей, но эта десятка была очень важна для них: она, всё-таки, спасала мужскую честь Затюкина.

Вот с такими мыслями и подошёл Затюкин к своей двери. Но что-то вдруг поразило его. Несомненно, это был запах котлет. Несомненно, он исходил из его квартиры! Чёрный червячок зашевелился в сердце, смутные догадки тяжёлым бременем опустились и легли на его душу. Почему котлеты? Сегодня же пятница, по расписанию должна быть тюлька, он сам её вчера купил. Может быть, он забыл какую-нибудь дату?

Нет, ничего не мог он вспомнить. Будто очугунела его рука, тянущаяся тревожно к звонку. Растаяли и следы его возвышенных звёздных мыслей. Чёрные дыры превратились в облачка сигарного дыма и тоже растаяли. Вот уже совсем другой Затюкин стоял перед своей дверью. Неуверенный в себе, пристыженный самим собою, укоротившийся вдруг на целых двадцать сантиметров! Звонок болью отозвался в сердце Затюкина. Но никто ему не открыл. С тревогой нажал он на ненавистную кнопку ещё и ещё раз.

Вот шаги, да, несомненно, это Дунечкины шаги. Но только что-то не то, кто-то ещё идёт за ней. «Может, подруга?» – промелькнула спасительная надежда. Но нет. Дверь распахнулась, и он увидел стоящую за спиною Дунечки свою тёщу. Ох, как ненавистна была ему эта женщина! Ещё с самой их первой встречи в этом бренном мире.

Затюкин медленно вошёл, улыбнулся каменною своею улыбкою, которою он только и мог улыбаться своей тёще. Он был горд. Он был беден, но горд. Именно поэтому как-то по-особенному горд, что беден. Тонкие сжатые губы и римский профиль Затюкина выражали непоколебимую твёрдость духа. Он не поцеловал свою жену, но и она не предприняла попытки поцеловать его.

– Может быть, ты, всё-таки, поздороваешься с мамой? – растерянно начала Дунечка, но Затюкин неожиданно прервал её.

– Котлеты по пятницам могут подорвать наш семейный бюджет.

Тёща, весьма поражённая неучтивостью зятя, резко развернулась и с достоинством удалилась на кухню. Дунечкино лицо изобразило боль и ужас, а взгляд, сразивший Затюкина своей холодностью, был полон негодования. Да, я понимаю Дунечку. Но ведь и Затюкина, я думаю, поймут очень, очень многие.

О, если бы не присутствие этой ужасной женщины, Затюкин бы знал, что ему делать. Он бы нежно, но сильно обнял свою Дунечку, он бы расцеловал её, и продолжал бы целовать до тех пор, пока она не стала бы отвечать ему на его ласку. Он бы взял её на руки, наконец, и отнёс бы на диван.

А Дунечке нравились его мелкие шалости, она, смеясь, отбивалась бы от него. Особенно ей нравилось, когда он кружил её на руках по комнате. Тогда она крепко обнимала его за шею и тихонечко покусывала ему ухо от восторга. Волосы её, казалось, разлетались птицами по всей комнате, то распрямляясь, то вновь скручиваясь в упругие золотистые локоны.

Только присутствие этой страшной женщины сдержало Затюкина.

– Ты… Ты – жестокий, – всхлипнула Дунечка и ушла на кухню.

Увы, в этот момент Дунечка не была Дунечкой, она была Далилой.

Затюкин, сжав зубы и скрепя сердце, разделся, вошёл в комнату и бухнулся в кресло. Злой, голодный, обиженный он сидел и уже в сотый раз перечитывал рубрику «погода» в утренней газете о наступившем потеплении и о циклоническом характере погоды. Но вот в его поле зрения попала заметка о магнитных бурях, и он было зачитался ею, как вдруг из кухни донесся Дунечкин смех, больно уколовший его.

Он вспомнил, что в дипломате лежит баночка мёда и пачка масла. «Масло!» – пронзила Затюкина внезапная мысль, – «Масло растает!». Необходимость идти на кухню стала терзать Затюкина. «В конце концов, я у себя дома!» – подбадривал он сам себя. С тяжёлым чувством неутихающей ненависти к этой ужасной женщине достал он из дипломата действительно начавшую таять пачку бутербродного масла и побрёл на волшебный запах котлет.

– Татьяне так идут эти «варёные»! – услышал он тёщино восклицание, подойдя к двери в свою семиметровую кухню.

«Опять «варёные», – испуганно подумал Затюкин. «Всего сто пятьдесят, почти даром! Мне так повезло!» – прозвенел в его ушах голос Наталии Константиновны, и тридцать семь рублей с копейками больно обожгли его самолюбие в том месте, где располагался карман.

Затюкин с отчаянным упрямством рванул на себя дверь, и обрывки фраз повисли в наэлектризованной тишине. Молча, с достоинством главы семьи положил он масло в морозилку. Более того, он решился на дерзость: волшебный, чесночно-пряный запах необыкновенных Дунечкиных котлет раззадорил его.

– Дуня, когда ты думаешь кормить своего мужа? – произнёс он сухо, но как-то по-особенному сделав упор на словах: «Дуня» и «мужа».

Тёща, неожиданно вспыхнув, вскочила с места и, после того как несколько раз отчаянно и беззвучно шевельнула своим ртом, наконец, всё-таки, прокричала с чувством:

– Далила! Моя Далилочка! Он называет тебя Дуней?! Он смеет называть тебя Дуней!?

Она повернулась, отшвырнув в бешенстве табуретку, и ринулась к двери вперёд всею своею пышною грудью. Дунечка бросилась за ней.

– Ты – Далила! Да-ли-ла!! – с искренним негодованием восклицала Затюкинская тёща. – А он – Затюкин! Затюкин!! – с остервенением кричала она, будто вытянутым указательным пальцем размазывала по стеклу сонную замешкавшуюся муху.

Через мгновение, даже не глянув на себя в зеркало, не застегнув шубу, резко повернувшись так, что полы шубы взлетели, словно крылья большой чёрной птицы, держа шапку в одной руке, а перчатки в другой, она выскочила на лестницу, ногой захлопнув за собой дверь. Дунечка ткнулась отчаянно в мягкую дверную обивку «под дерево» с золотыми кручёными ниточками, протянувшимися от одной жёлтой шляпки декоративного гвоздика к другой. Отчаянно же ударила по ней своим кулачком, затем, резко повернувшись, отчаянно направилась к своему обидчику.

Он же, то есть обидчик, стоял около плиты, спиной к двери и, согнувшись вопросительным знаком, отправлял целиком в рот ароматную котлету, с которой свешивались луковые колечки с капавшей на плиту подливкой. И полное негодования Дунечкино сердце смягчилось. Какие-то неподдающиеся описанию законы женской логики заставили умилиться нежное Дунечкино сердце и сжалиться над своим мужем. Он же, ещё не уловив перемены в настроении жены, окаменел вместе с котлетой, уже приятно щекотавшей язык.

– Ну ты же опять не вымыл руки! – совсем без гнева в голосе неожиданно для Затюкина произнесла жена.

Он, запихав всё же котлету в рот, медленно, не веря ещё доброму расположению жены, распрямился и, удивлённый, побрёл в ванну мыть руки.

Во время ужина Затюкин сидел какой-то прибитый, ожидая очередной «накачки» после посещения этой ужасной женщины. Но никаких выпадов в его адрес со стороны жены не было. А когда Дунечка заварила чай, он очень кстати вспомнил про мёд, так что Дунечка его даже поцеловала. После этого он совсем отошёл от стресса, приободрился, и в его душе возник целый поток привычных мыслей, оглушивший его подобно Ниагарскому водопаду. Всё было в нём: нежная любовь к жене, восхищение ЕГО гениальностью, расширяющаяся Вселенная и его собственная, Затюкинская, теория гравитационного взаимодействия, а также многое, многое другое, о чём я, не желая раздосадовать читателя, упоминать не буду.

Умиротворенный и даже довольный жизнью, он помог супруге убрать в кухне и вымыл посуду. Разомлев от неживших его мыслей и неожиданного шикарного ужина, Затюкин погрузился в своё кресло напротив телевизора. Дунечка вошла в комнату за ним, включила телевизор, чтобы не пропустить «Сегодня в мире». Это была любимая их передача. Дунечку интересовало буквально всё: в каком платье сегодня выступает Корасон Акино, как это Маргарет Тэтчер удаётся обаять английских львов своей новой причёской, что носят в Париже, как одеты итальянские женщины и многое, многое другое.

Затюкина же интересовала техническая сторона: что где изобрели, какие новинки создали эти пресловутые закордонные корпорации, он даже пытался по внешнему виду определить некие секретные свойства этих новинок, но дизайн, хотя и отображал некоторые свойства, но чаще элегантно скрывал их. Он жадно всматривался в лица представителей корпораций, а вдруг промелькнёт на экране ЕГО лицо, вдруг… Хотя он прекрасно понимал, что личность этого ЕГО должна быть ещё большим секретом, чем ЕГО деяния. Он завидовал и вместе с тем не завидовал ЕМУ. Великий НЕИЗВЕСТНЫЙ, быть может, тоже получал маленькую зарплату, а работать ему приходилось под неусыпным контролем боссов, боясь, кроме того, быть похищенным их конкурентами. Многое отдал бы Затюкин, чтобы познакомиться с НИМ. Он чувствовал, что они очень похожи, что они – родственные души, хотя понимал ЕГО превосходство.

Дунечка села на колени к мужу и обвила его шею своими тонкими, но сильными руками. В этом доме наступил мир и покой. Тихое, ленивое счастье забралось в душу моему герою. Только…Ах нет, не могу, у меня больше нет сил.

ОТСТУПЛЕНИЕ.

Отпустите меня, ведь вам так хорошо вдвоём. Остановите это мгновение! Ну хотя бы дайте мне передохнуть немного! Вот уже вторую ночь вы не даёте мне уснуть. Днём я ещё могу отвлечься, побродить по улицам, потолкаться по магазинам. Поглядеть на газетные киоски. Но нет, вон у книжного прилавка мелькнула черная лисья шапка, из-под которой выплеснулись золотистые локоны. Печальные тёмные бархатные глаза обожгли моё сердце. Далила! Ты и днём не даёшь мне покоя. Мне не уйти от тебя. В море лиц я ныряю на улицу, чтобы скрыться от тебя. Но вдруг навстречу мне идёт двадцатипятилетний старичок. Ну что ты, Затюкин, не горюй! У тебя же есть звёзды! У тебя есть ОН, у тебя есть Дунечка, ты несметно богат, Затюкин. Выше голову, где твои звёзды?

Вот и вечер, туман светится неоновым светом. Пора домой, но я боюсь, боюсь оставаться одна. Я знаю, они снова ворвутся ко мне ночью и не дадут мне покоя. Вот и вторая бессонная ночь на исходе. Вы, вы сами требуете, чтобы я продолжала. Вы так жестоки, а ведь я вас люблю. Ну, что же, я продолжаю.

Итак, Затюкин и Дунечка смотрели телевизор. Не только смотрели, но и даже успевали поцеловаться между репортажами, пока обозреватель смотрел на них негодующим взглядом. Правда, его негодование было адресовано расистам ЮАР, но супруги несколько смущались его прямого взгляда и отворачивались или закрывали глаза.

– Ах! – восклицала Дунечка, – какая прелесть, это настоящий африканский батик, ты посмотри какие павлины, как я обожаю африканский фольклор! Какие краски, никакой химии, учти, феноменально! Ой, ну куда же его потащили-то бедного, прямо в машину!

Репортаж из ЮАР на этом оборвался, обозреватель стал что-то говорить о магнитных бурях, а супруги вновь поцеловались. Вот только этот, нонешний червячочек зашевелился в сердце у Затюкина. «Не добрый вечер этта… – прогнусавил голос Варвары Никандровны. – Бури-то какие?! Маг-нит-ны-я!»

– А сейчас необычный репортаж, – с улыбкой проговорил обозреватель.

На экране появилась какая-то пушистая очаровательная зверятина, а директор то ли английского, то ли американского национального зоопарка с восторгом говорил о невиданном в истории случае появления потомства этой зверятины в неволе. А что же остаётся, не вымирать же! Под неумолчный клёкот кинокамер он взял в руки очаровательный мягкий комочек и стал взахлёб рассказывать о трудностях ухода за этим прелестным малышом.

Дунечкины глаза погасли. Печальку изобразило её лицо. Затюкин знал причину её печали. Но неужели она, всё-таки, не понимает его. Молчание было зыбким. Затюкин не выдержал.

– У меня сегодня аванс был. Вот, возьми, – деланно безразличным тоном произнёс он, протягивая деньги.

Дунечка встала, аккуратно пересчитала деньги и, вздохнув, положила в секретер. Гораздо было бы лучше, если бы она принялась причитать, кричать, ругать мужа за неспособность заработать деньги. Однако же она знала, что разрешение на совместительство у него на работе никому не выдавали, и Затюкин не был исключением, что муж её был до щепетильности честен и поэтому закон для него был свят. Дунечка уже почти смирилась с финансовой реальностью, лишь только при получении очередного аванса или зарплаты не могла пока ещё сдержать вздоха. Более того, эти вздохи становились какими-то уж очень тяжёлыми и безысходными. Невыносимою болью терзали они нежную душу Затюкина.

В этот раз Дунечка что-то слишком долго задержалась у секретера. Затюкин обернулся и увидел, что по её лицу бегут слёзы. Она хотела было отвернуться от него, но было уже поздно. Дунечка почувствовала это и вдруг с вызовом посмотрела на Затюкина.

– У Татьяны уже сыну год, и «варёные» ей муж купил, – проговорила она с несвойственной ей какой-то чужой интонацией.

«Вот они, обнаружились-таки плоды посещения тёщеньки», – обиженно и даже со злостью подумал Затюкин. Он знал, что происки этой ужасной женщины всегда направлены на самое больное. Нежный, добрый, ласковый, ни разу не прошедший по растущей на газоне траве, Затюкин готов был убить это чудовище. Неожиданно возникшая на его лбу жёсткая вертикальная складка превратила его лицо в трагическую маску.

– Дунечка, младенцы же не едят тюльку! Чем же мы его кормить будем, сыночка нашего?

– Ах, Затюкин! Деточек грудным молочком кормят!

Нет, не мог даже представить себе Затюкин, что самое дорогое для него и его бесконечно любимой женщины существо должно будет мучиться в этом мире подобно ему. Что перед ним будут закрываться двери, и к нему будут поворачиваться спиной. Что и ему придётся терпеть унижение, стыд перед любимой женщиной. Нет, не мог Затюкин обрекать своего ребёнка на такое мучение. Не мог. Уж слишком у него была нежная душа.