Эти камни он помнил еще с детства. Огромные валуны всегда преграждали дорогу, не давая прохода. Родители говорили, что этим камням уже миллионы лет, что камни эти были свидетелями жизни динозавров. Но разве можно верить людям, которые на ночь рассказывают тебе сказки?
Помнил, как мальчишками, играя в прятки, они прятались среди этих камней. С утра и до самого вечера не смолкал шум звонких детских голосов.
Сегодня он вернулся в свой город через много лет.
Сколько воды утекло с тех пор, когда он в последний раз окинул прощальным взглядом свой дом, в котором родился и вырос; сад, скамейку под яблоней и фонтан посреди сада. А потом сел в автобус и уехал. Казалось, далеко и навсегда. Туда, где его никто не ждал. Не ждал, а он верил, что главное еще впереди, и надо просто найти точку опоры, своей опоры в этом мире и тогда все обязательно получится. В какой-то момент ему действительно казалось, что все начинает возвращаться на круги своя, и время постепенно замедляет скорость, как на детской карусели в городском парке.
Как свежи еще были эти воспоминания: «…сынок, счастье в жизни. Горе и беду можно пережить… ты будешь сильным и смелым…»
Разветвленные на множество граней, в которых отражается мир, наветы были забыты им и отброшены в мусорную кучу, как старый никому не нужный хлам.
Он непроизвольно задел нити памяти, которые отозвались в голове хрустальным звоном. И все это время они словно тяжелые валуны, тянули его обратно в давно забытый мир.
Теперь в его жизни уже все полностью зависело только от него самого. У него была квартира, любимая девушка, кошка любимой девушки, работа.
Но иногда, по ночам, ему снился один и тот же сон, в котором он видел свой дом, сад. Он видел это все и плакал. А когда просыпался на мокрой подушке, ругал себя на чем свет стоит. Ведь это он сам когда-то давным-давно сказал: «…теперь мне никто не нужен», и судьба предоставила ему крылья, на которых он смог улететь.
Подходящее время, подходящий момент: человеку свойственно потакать своим желаниям, даже если они идут не от сердца. Ему казалось, что очень просто вот так как он однажды выйти из дома, погасить свет, закрыть дверь на ключ, захлопнуть калитку и отправиться навстречу неизвестному. И не понимал он, что просто – уйти, труднее – вернуться и, наконец, признать себя побежденным, но не победителем.
В мире даже птенцам ведомо, что до тех пор, пока не выросли крылья, чудо полета невозможно. И не таков человек. Полет – слишком сладкое чувство свободы. Почувствовав его, он будет к нему стремиться всегда, он будет пытаться взлететь, и будет каждый раз падать, больно ударяясь о землю. Но однажды это все-таки получится (все к этому приходят, просто одни – раньше, другие – позже). Понимал и он. Крылья выросли такими большими, что стали мешать. Рядом не хватало Дедала1.
А сон снился все чаще, превратившись в навязчивую идею. Нет, он не хотел, а может быть, просто не мог вернуться. Там его никто не ждал. Он порвал с прошлым одной фразой. Валуны превратились для него в стену, в навязчивую идею, которой разделялось прошлое и настоящее – эдакая граница времени. Они и теперь преграждали ему дорогу домой.
Он задумчиво стоял у калитки, потягивая сигарету.
Вот дом к которому всегда влекла невидимая сила, но что внутри? Внешность порой бывает обманчива и не всегда соответствует содержанию.
Огонек сигареты уже обжигал пальцы, но он этого словно не замечал. Большие серые валуны все также лежали на дороге и будто приветствовали его: «Здравствуй, Сизиф. Вот ты и вернулся. Мы ждали… очень долго. Хотя по сравнению с нашей твоя жизнь лишь маленькая песчинка времени в часах созерцания мира».
Он старался не смотреть по сторонам. Ему казалось, что сейчас все взгляды окружающих устремлены только на него, ни на что больше, и осуждают: теперь было всем понятно, что его полет не удался. Был лишь только взлет, а потом постоянное падение. Но он смог вовремя раскрыть крылья, вовремя начать маневрировать и плавно опуститься на землю. А потом, сколько бы он не отталкивался, не смог бы даже на самую малость подняться в воздух. Стар он стал, да и силы уже не те. Было стыдно смотреть в глаза тем, кто совершил свой полет, и замкнул его в круге времени.
Все происходит здесь и сейчас, словно «старая сказка на новый лад», которая вдруг становится такой актуальной. Не зря он вспомнил Дедала. Оперенье осыпалось как осенняя листва с деревьев, не успев как следует распушиться.
Слуги времени все подберут и применят в дело. Вернут прошлое и как в первый раз снова пустят в оборот. И можно снова будет увидеть зеркальное отражение тех далеких волн, что нежно пели ему тогда на берегу. И можно было бы сказать им на прощание хотя бы слово, а потом замолчать до конца дней своих. Они бы поняли. Поняли и простили. Но тогда это казалось ему глупым и он не сделал этого.
Он искал ответа в книгах, перерыл все библиотеки Города, и, кажется, уже нашел его, но тот постоянно выскальзывал, словно рыба из рук. Он искал новые номера телефонов в своей старой записной книжке, но не находил их.
Все прошло, все пропало.
Он остался совсем один на повороте времен. Сейчас было бы неразумным оставить все так как есть. Уж слишком это тяготило его сознание. Надо было срочно что-то менять. Менять в самом себе, потому что менять окружающий мир было бы неразумным.
Он вспомнил библейскую легенду о Сизифе, который из века в век пытался закатить на гору камень, но так и не смог этого никогда сделать. Слишком тяжела была его ноша.
Что стоило сейчас открыть эту калитку, услышать запомнившийся с детства ее скрип, сделать шаг?..
Он, наконец, понял, что именно это угнетает его – сделать шаг. Так трудно. Сделать шаг от прошлого к будущему. Сделать шаг навстречу тем валунам, навстречу той стене, которая так долго сдерживала его по ту сторону. Это означало бы победу над самим собой. Это означало бы признать поражение.
Но так ли важно всегда побеждать? Ведь проигранные войны тоже всегда оставались вехой истории. Конечно, это не лучший способ прославить себя.
Всего лишь один шаг к прошлому…
Он в последний раз стряхнул пепел с сигареты. Потом осторожно, словно к дорогой семейной реликвии, прикоснулся пальцами к калитке и потянул ее на себя…
В это мгновение он совершенно точно понял и осознал, что пути обратно больше нет и не будет никогда. Стена разрушена.
– Привет, – он обращался к камням, словно к старым друзьям. – Вот я и вернулся… я вернулся, чтобы остаться здесь навсегда. Я расскажу вам много интересного. Я знаю, что я проиграл битву. Я это знаю. Во мне нет больше сил. Во мне больше нет желания и задора…
Ему показалось, что эти серые валуны, к которым была обращена его речь, внимательно слушают и даже улыбаются.
– Так слушайте…
Уходят ли цветы в царство смерти?
Мы живем или нет? На земле мы не
навсегда – лишь на время.
Часы не спеша отсчитывали круг за кругом, напоминая о себе лишь негромким ходом стрелок. Время уснуло, забыв обо всем на свете. День начинал свою жизнь, ночь умирала в пламени восхода – первого восхода нового тысячелетия – распаляясь в его лучах, словно сгорая над пламенем свечи, обжигает свои нежные крылья бабочка.
С его приходом ничего не изменилось – та же трава, цветы, листья на деревьях – все так же, как и всегда, и осталось по-прежнему. И никто не услышал тишину, когда она мягко, на цыпочках, вошла и уютно расположившись на мягком ковре пока еще зеленой травы, стала молча наблюдать.
В разгар войны никто ничего не понял. Каждый воевал сам с собой и сам за себя, лишь краем уха ловя эту гнетущую тишину где-то внутри. Мысли разбивались о порог сознания. В них была только война, понятная людям, ничего больше. Та война, в которой было бы трудно победить и невозможно остановить. Где-то беззвучно трубили горны, взвывая к битве; лошади вставали на дыбы, и падали замертво, сраженные меткой пулей врага, генералы; солдаты кричали «Ура!» и рвались в атаку. В этом смятении и страхе, в этом наваждении каждый пытался понять где же заканчивается иллюзия и начинается реальность. Каждый пытался отыскать эту чуть заметную человеческому глазу линию, тот край, за которым, наконец, будет закончена война.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – бежали по кругу стрелки часов, не предаваясь земным утехам. Они с высоты взирали на новый мир и о чем-то шептались между собой.
– Тик-так, тик-так, – говорила одна.
– Тик-так, – вторила ей другая.
Их дело было лишь считать минуты, остальное – не столь важно. Они были здесь, они существовали, но лишь на Время, которое теперь замолчало и забыло о них.
Как трудно сейчас было понять, что дальше не будет ничего, даже Времени, что напоминало о себе постоянной гонкой. Его ритм навсегда утаил в себе скрытую от чужих глаз тайну. Секунды летели, не спрашивая на то ни у кого разрешения. И никогда не было понятно, что несут они в себе. Такие маленькие они вдруг становились минутами, часами. Когда секунд было мало, никто не хотел замечать этого; когда становилось слишком много, их начинали бояться, ими начинали дорожить и старались сохранить как можно дольше, чувствуя непреодолимую силу.
В деревьях и цветах больше не стало той свежести и аромата, лишь только одно их существование. Они больше никогда не завянут, никогда не осыплется желтая листва с деревьев, и никогда не перестанут течь реки, омывая камни, лежащие на дне. Но уже никогда не будет той живой красоты и прелести, что дарили они долгими веками.
Мир без Времени остановился. Больше не надо никуда спешить, чтобы успеть. Не надо догонять, чтобы оказаться впереди. Не надо гнаться за мыслью, чтобы поймать ее – она появлялась сама, из ниоткуда и исчезала, тая во мраке.
Мир сошелся в одной точке Вселенной, закружил, закружил в нескончаемом потоке звезд. И миллиарды лет существования канули в небытие, будто и не было их.
– Тик-так, тик-так, – стрелки вели непринужденную беседу. В их разговоре так трудно разобрать слова, да и не нужны они были. Времени больше не было, как и глупых разговоров о нем.
Может завтра, может никогда, но возвращая прошлое, вспоминая былые огрехи, оно давало знать о себе тихим шелестом типографских страниц, сдувая пыль с толстых томов.
Книги, так же как и Время были вечны. Они не знали начала и конца, со временем становясь лишь мудрее, проникая в самую свою суть, а Время все больше и больше опутывало их своими корнями, чтобы стать чуточку продолжительнее. Ведь даже если жизнь – целая вечность, хочется сделать ее еще на миг длиннее. И пусть она пролетит в одну секунду, чтобы стать прошлым, будет и настоящее, и будущее.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – стрелки замерли на месте, но продолжали свой отсчет. Идти вперед, не сдвигаясь с места ни на шаг, или назад, – не имело никакого значения. Лишь только их шепот стал гораздо громче, сбиваясь с назначенного в теперь уже далеком прошлом Временем темпа.
Там, где было вчера – настало завтра; восход обратился в закат, раскрасив небо огненным маревом пожарища. Не стало смысла играть по заученным правилам, если правила Игры перестали соблюдаться Мастером.
Убегающие вдаль огни больших городов превратились в маяки для одиноких иноков в белых рясах, что продолжали свое странное шествие. Они брели, не останавливаясь ни на миг. Их сознание было омрачено так внезапно наступившей тишиной. Они услышали, как остановилось Время и спешили, чтобы успеть пробудить его ото сна. Они слухом жадно ловили каждый случайно оброненный звук. Им было давно все известно: в их Игре давно были просчитаны все ходы, и рассчитаны все верные варианты. Но они молчали, чтобы не оказаться в проигрыше.
Казалось, что сам Мир сбился с постоянного ритма – он будоражил и пугал. Он хранил в себе некую опасность, которую трудно разглядеть, но все внутренние чувства направлены на то, чтобы ее вовремя распознать. Вода в реках бурлила и закипала, не жалея угрюмых рыб. Птицы устремлялись в небо, чтобы потом, сложив крылья упасть и разбиться о землю.
Все стало с ног на голову.
Одна только тишина смотрела на это все и улыбалась уголком рта. Ведь вся эта канитель из-за нее, – так трудно остаться один на один с самим собой, да еще в полном вакууме сознания и окружения – все это стремительно давит к земле, не оставляя ни единого шанса на спасение.
«На земле мы лишь на время…» – эта напряженная и пронзительная мысль не дает покоя, не оставляя ни на секунду. Она давит и давит, превращая подсознание в механическую машину – постоянное движение без права на выбор сделать что-либо другое – утопичная форма Игры в идеальном мире: равные для всех условия без самого главного – возможности самому решать, куда двигаться дальше.
– Тик-так, тик-так, – стрелки в недоумении продолжали топтаться на месте. В этой тишине они потеряли себя. Кому нужен их ход, если времени больше не существует? Время стало лишь абстрактным понятием – простым словом, которое потеряло всякий смысл, скрывшись за стеной от ненужных вопрошающих взглядов.
О проекте
О подписке