– Да, – сказал он, – вижу, политесу в ВДВ по-прежнему не учат. Или учат, но некоторые оказываются к этой науке невосприимчивы. Потому, наверное, до сих пор в генерал-майорах и ходят.

– Давай не будем трогать воинские звания… товарищ старший сержант, – предложил генерал. – Конечно, ты запросто можешь подарить кому следует парочку породистых щенков и наутро проснуться генералом армии, если не маршалом. Но, пока этого не произошло, блюди субординацию и не уклоняйся от ответа.

– А не то?..

– А не то по уху схлопочешь, и никакая охрана тебе не поможет.

Шапошников ненадолго задумался. Вид у него теперь был не просто озабоченный, а прямо-таки мрачный, и Андрей Никитич почти пожалел о своем вопросе. Впрочем, жалеть было бессмысленно, потому что ответ рано или поздно прозвучал бы все равно, независимо от того, спрашивал генерал Логинов о чем-нибудь или нет.

– Пожалуй, ты прав, – подтверждая эту догадку, произнес Шапошников, – тянуть незачем. Дело есть, и оно действительно срочное. Причем настолько, что каждая минута на счету. Если не каждая секунда.

– Тогда ближе к сути, – предложил генерал.

– Суть проста, – услышал он в ответ. – Видишь ли, сегодня около полудня пропал Душман.

– То есть как это «пропал»? – опешил Андрей Никитич. – Давай-ка поподробнее.

– Изволь, – сказал Шапошников и начал рассказывать.

Уже на второй минуте этого рассказа генерал Логинов наконец понял, что могло понадобиться господину олигарху от генерала ВДВ, но, увы, не испытал от наступившей ясности ни малейшего удовольствия.

* * *

Перед неказистым одноэтажным зданием штаба резко затормозил командирский «уазик», имевший такой вид, словно только что вернулся с ралли по бездорожью или был извлечен из болота. Грязь покрывала его борта бугристыми наростами, и сквозь ее густой слой едва пробивался свет включенных фар. Неутомимые «дворники» протерли на ветровом стекле два мутноватых полукруглых окошка, из-под серовато-коричневых потеков на дверце едва проступала эмблема ВДВ. Возобновившийся дождь лениво постукивал по мокрому тенту, капли воды собирались вместе и сползали по оконным стеклам медленными ручейками, торя в грязи извилистые дорожки.

Водительская дверца распахнулась так энергично, словно изнутри по ней с силой ударили ногой. Эта самая нога, обтянутая штаниной камуфляжной расцветки, которая была заправлена в высокий армейский ботинок приблизительно сорок шестого – сорок седьмого размера, высунулась наружу и утвердилась на мокром асфальте, оставив на нем рыжий глиняный отпечаток. Глина неровной, отваливающейся коркой покрывала ее почти до середины голени, красноречиво свидетельствуя о том, что водитель «уазика» поровну делил со своим железным конем тяготы и лишения воинской службы.

Вслед за ногой из салона не без труда выбрался ее владелец – двухметрового роста мужчина с могучей фигурой и хмурым, словно вырубленным из твердого темного камня, лицом. На нем был пятнистый камуфляжный комбинезон, в вырезе которого виднелся бело-голубой полосатый треугольник десантной тельняшки. Приглядевшись, можно было рассмотреть на мятых полевых погонах темно-зеленые майорские звезды; широкую, выпуклую, как наковальня, грудь перекрещивали ремни портупеи и полевой сумки, на боку висела тяжелая исцарапанная кобура. Стоя одной ногой на асфальте, а другой в кабине, майор достал из салона и нахлобучил на коротко стриженную, русую с проседью голову голубой десантный берет. Это было сделано одним движением, но берет сразу сел как положено, с лихим креном на правый борт и так, что кокарда оказалась точно над переносицей.

Лежавший на пассажирском сиденье автомат зацепился ремнем за рукоятку переключения передач. Хмурый гигант раздраженно дернул, машину качнуло; не имея ни малейшего желания добывать новый ремень взамен лопнувшего и объясняться с начальством по поводу нанесенных казенному автомобилю повреждений, майор потрудился снять ремень с рычага, извлек наконец автомат из салона и с пушечным громом захлопнул дверцу.

– Каким ты был, таким остался, орел степной, казак лихой, – пробормотал генерал Логинов, наблюдавший за этой сценой из окна.

– А что ему сделается? – пожал плечами командир части полковник Миронов. – Ти-Рекс – он и есть Ти-Рекс.

Генерал задумчиво покивал. Быком майора Быкова не пытались звать уже давно – это прозвище ему совершенно не подходило, поскольку с упомянутым животным Романа Быкова, помимо фамилии, роднили разве что недюжинная сила и упорство. Конечно, Ти-Рекса, сиречь тираннозавра, майор ВДВ Быков тоже напоминал мало – ну, разве что в ярости, когда бывал практически неотличим от этого ископаемого ящера, наводя на окружающих такой же ужас, как тот на мелкую травоядную шушеру юрского периода. Но прозвище, данное каким-то особо впечатлительным и сравнительно начитанным солдатом, прилепилось к нему намертво и пошло кочевать за майором из гарнизона в гарнизон. Оно было при нем, когда ему присвоили очередное звание, и спустя два года, когда подполковник Быков опять стал майором, прозвище осталось с ним. Так он до сих пор с ним и ходил, и генералу было приятно убедиться, что есть вещи, которые не меняются.

Сунув под мышку автомат, майор хмуро покосился на стоящий у крыльца штаба «уазик» – точно такой же, как у него, и даже с такой же эмблемой, разве что намного новее и чище. Привинченный к бамперу регистрационный номер был ему незнаком, за рулем скучал водитель – тоже незнакомый, нездешний. Быков подумал, не расспросить ли ему этого типа – кто приехал, зачем и по какому случаю, – но решил не тратить попусту время, тем более что все и так было ясно как белый день. Машина, судя по номеру, пришла из штаба дивизии, и, если сопоставить это событие с полученным им приказом, бросив все, незамедлительно прибыть к командиру части, картинка получается простая и безрадостная. Скорее всего, это явился военный прокурор – явился, несомненно, по душу майора Быкова, который наконец-то допрыгался к вящей радости некоторых сослуживцев. Что ж, сколь веревочке ни виться… Конечно, уходить из армии не по своей воле обидно, а садиться в тюрьму из-за какого-то слизняка в погонах обиднее вдвойне, но вряд ли сотрудник военной прокуратуры станет интересоваться мнением майора Быкова по данному вопросу. Ну и черт с ними со всеми! Все равно то, чем он сейчас занимается, – это не служба, а какое-то околачивание груш…

Он вошел в штаб. Притянутая сильной пружиной тяжелая дверь гулко, как старинная пушка, бахнула у него за спиной. «Прощальный салют», – подумал он и, поднявшись по скрипучим деревянным ступенькам коротенького лестничного марша, толкнул внутреннюю дверь, что вела в коридор.

Посыльный, скучавший около укрепленного на стене телефонного аппарата, отдал ему честь. Быков небрежно отсалютовал в ответ и сердито протопал мимо, оставляя на только что вымытом линолеуме рыжие ошметки глины. Автомат висел у него за плечом дулом вниз, как охотничья двустволка. От него ощутимо пахло пороховой гарью. «Только что с полигона», – сообразил посыльный, с неудовольствием глядя на принесенную майором грязь. Он подумал, что стоило бы сделать Ти-Рексу замечание по этому поводу, и тихонько хихикнул: мысль показалась ему забавной, как иногда, особенно в пьяном виде, кажется забавной идея сплясать гопака на перилах балкона или пободаться с груженым самосвалом.

В пустом коридоре громко стукнула закрывшаяся за майором дверь туалета, и почти сразу стало слышно, как в жестяное дно раковины ударила сильная струя воды. «Теперь еще и раковину загадит», – со вздохом подумал посыльный. Впрочем, по-настоящему он не имел ничего против того, чтобы прибрать за вернувшимся с дальнего полигона Ти-Рексом: у курсантов учебного центра майор Быков пользовался большим уважением, которым, к слову, никогда не злоупотреблял.

Услышав гулкий удар входной двери, генерал Логинов отвернулся от окна и заранее растянул губы в приветливой улыбке. В этой улыбке содержалась изрядная доля фальши: Быкова Андрей Никитич уважал и любил, но чувствовал себя перед ним виноватым, и это была та самая ложка дегтя, что способна испортить бочку отборного меда. Где-то в коридоре стукнула дверь; прошла минута, затем другая, третья, а Быков все не появлялся. Генерал погасил ненужную улыбку и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.

– Ти-Рекс, – повторил полковник таким тоном, словно это все объясняло.

По прошествии показавшихся генералу вечностью пяти минут в дверь резко, отчетливо постучали. Она распахнулась, и на пороге, заполнив весь дверной проем своей громоздкой фигурой, появился майор. Пригнув голову, чтобы не оцарапать макушку о притолоку, он шагнул в кабинет и остановился, глядя на генерала Логинова спокойно и равнодушно, словно его появление здесь было вещью вполне обыкновенной и уже успевшей слегка надоесть. Штанины майорских брюк были мокры выше колена, но чисты, а ботинки сверкали, как парочка антрацитовых зеркал, распространяя по кабинету тяжелый запах сапожного крема. К этому казарменному амбре примешивался резкий запах жженого пороха, исходивший, несомненно, от висевшего у Быкова за спиной автомата. Майора вызвали с дальнего полигона, где он дрессировал пополнение, пытаясь превратить вчерашних школьников в солдат, и скорость, с которой он оттуда добрался, полностью оправдывала пятиминутную задержку, понадобившуюся ему, чтобы привести себя в порядок. Полковник Миронов был прав: Ти-Рекс при любых обстоятельствах оставался Ти-Рексом – образцовым боевым офицером-десантником, место которому было где угодно, только не в этой захолустной учебке.

– Товарищ генерал-майор, – деревянным голосом заговорил Быков, отчетливо взяв под козырек, – разрешите обратиться к товарищу полковнику!

Генералу удалось сдержать болезненную гримасу.

– Обращайтесь, – разрешил он.

– Товарищ полковник, – повернувшись к Миронову, снова завел уставную волынку Ти-Рекс, – майор Быков по вашему приказанию прибыл!

Полковник зачем-то дослушал рапорт до конца, как будто рассчитывал, что Быков, как зеленый новобранец, вместо «прибыл» скажет «явился», и тогда его можно будет поправить: дескать, являются черти, да и то с большого перепоя. Лицо его при этом выражало странную смесь тоски и недоумения: такое поведение майора явно было ему в новинку, и он ожидал от своего подчиненного какой-нибудь выходки.

– Вольно, – сказал он, оставив свои вопросы и опасения при себе, а потом повернулся к генералу: – Так я вас оставлю, Андрей Никитич?

– Да, будь так добр. Извини, что я тебя, как лиса того зайчишку, из твоей избушки выживаю…

– Нет проблем, товарищ генерал. Так я готовлю приказ?..

Логинов почесал переносицу.

– Готовь, – кивнул он. – Только подписывать погоди. Послушаем сперва, что товарищ майор нам скажет.

Быков выслушал этот обмен репликами, не дрогнув ни единым мускулом лица. Он шевельнулся, только когда понадобилось освободить полковнику проход, после чего снова замер в полной неподвижности, напоминая выполненную в натуральную величину модель идеального солдата – правда, в мокрых штанах и с подмоченной репутацией, но первое было простительно и поправимо, а во втором не было его вины.

– Ну, здравствуй, Роман Данилович, – сказал Логинов, когда они остались одни.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор.

Генерал тяжело вздохнул.

– Будет тебе дуться, – сказал он. – Что ты, ей-богу, как ребенок?

– Никак нет, – отчеканил Быков. – Не как ребенок. Огреб-то я, как вам известно, не по-детски.

– Будет, будет, – повторил Логинов. – Ты знаешь, я сделал для вас все, что мог. Если бы…

– Да, – с едва уловимой горечью в голосе перебил майор, – если бы. Если бы каждый из нас в тот день находился на своем месте, ничего бы не случилось. Ребята не вляпались бы в эту тухлятину, а если бы и вляпались, ты бы им поверил и не дал в обиду. Но никаких «если» не было, а было то, что было.

– Было и быльем поросло, – сказал генерал.

– Не для меня. И тем более не для моих ребят.

– Ну, хватит, Роман! – раздраженный как правотой майора, так и собственным бессилием, резко произнес Логинов. – Кто старое помянет, тому глаз вон!

– Об этом я и говорю, товарищ генерал-майор, – все тем же деревянным голосом согласился Быков. – Что было, того больше нет. Какой я вам теперь Роман? Гвардии майор Быков… пока что. Полагаю, ненадолго. Прикажете сдать оружие?

Не ожидавший такого поворота беседы Логинов слегка опешил.

– Чего? Какое оружие? Зачем? Ты что, пьяный?

– Никак нет. Так я не арестован?

Логинов слегка опустил взгляд, сосредоточив свое внимание на руке майора, сжимавшей ремень автомата. На костяшках пальцев темнели едва начавшие подживать характерные ссадины.

– А что, – снова поднимая глаза, спросил он, – есть за что?

– Всегда найдется за что, – сказал Быков. – Даже когда не за что, все равно найдется.

Несмотря на этот дерзкий намек на дела давно минувших дней, майор неуловимо переменился. Он по-прежнему стоял навытяжку, глядя прямо перед собой, но Андрей Никитич знал его как облупленного и отлично видел, что у него отлегло от сердца. «Опять накуролесил», – подумал он, не испытав при этом никаких особенных эмоций: ТиРекс – он и есть Ти-Рекс.

– Не понимаю, о чем ты, – слегка покривив душой, сказал он. – У меня к тебе дело, и если тебя кто и собирается арестовать, то, уж поверь, не я.

– Ага, – слегка отмякнув, позволил себе еще одно неуставное высказывание Быков. – А я-то думал… Ну, ладно. Значит, со временем из сопляка может получиться толк.

Генерал снова покосился на его кулак, но руки Быкова уже были опущены по швам, и ссадины на костяшках пальцев скрылись из вида. Все было ясно. Педагогические методы майора всегда представлялись Андрею Никитичу сомнительными с общепринятой точки зрения, но зато действенными и эффективными. Понапрасну он рук не распускал и если давал кому-то отведать своего пудового кулака, то исключительно по необходимости, в тех редких случаях, когда был уверен, что иные меры воздействия бесполезны. Ход его мыслей был прост и неоспорим: на войне солдат должен быть солдатом, безо всяких «почти» и «более или менее», потому что в один прекрасный день от него, может статься, будет зависеть выполнение боевой задачи и жизни товарищей. И если есть в нем слабина, червоточинка, которую не удается удалить ни словами, ни нарядами вне очереди, приходится ее из него выбивать. Ведь плохой солдат – не бракованный шуруп, который можно в любое время заменить другим. Тем более что другой может оказаться таким же или еще хуже. И что тогда? Отправить сопляка, который боится впервые в жизни шагнуть в пустоту за порогом десантного люка, домой, к маме? О, это был бы прецедент, после которого Вооруженные силы прекратили бы свое существование, самое большее, через год…

– Ты поаккуратнее все-таки, – сказал он. – Не хватало тебе еще неприятностей с Комитетом солдатских матерей…

– А при чем тут солдаты? – пожал могучими плечами Быков. – Так, заступил один чудак дежурным по части. Проверял посылки, которые в роту пришли, ну и… Тут конфеткой угостится, там ему коробка зефира приглянется или пачка сигарет… Что ж мне, рапорт на него составлять, что ли? Он ведь не клептоман, а просто салага, да к тому же из детдома. Привык, что все общее, да и конфет этих отродясь досыта не ел, вот и повело кота за салом…

– А если б он на тебя рапорт настрочил? – спросил Логинов.

– Так ведь не настрочил же, как я понимаю. Я другого не пойму: зачем это я вам понадобился? Дело… Для дела я, согласно заключению дисциплинарной комиссии, теперь не гожусь: недостаточно выдержан и благонадежен, склонен к подрыву дисциплины, партизанщине и рукоприкладству в отношении старших по званию…

– Если бы дисциплинарная комиссия внесла в заключение последний из перечисленных тобой пунктов, ты бы сейчас не новобранцев муштровал, а вшей в камере давил, – напомнил генерал.

– И я даже знаю, кого должен за это благодарить, – подхватил Быков. – Спасибо, товарищ генерал-майор! Земной вам поклон – и от меня, и от ребят… И еще спасибо, что не пришили нам какой-нибудь там… этот… геноцид!

– Слушай, – потеряв терпение, сдержанно вспылил генерал, – ты чего ко мне привязался, а? Ко мне-то у тебя какие претензии? Если так обижен на армию, кто тебе мешает снять погоны? А если недоволен Россией, так в любой другой точке света твоим талантам найдется достойное применение. Чего ты от меня хочешь – чтобы я время вспять повернул? И сядь ты, наконец, шея болит на тебя смотреть!

Быков немного помолчал, потом фыркнул, хмыкнул и сел, поставив автомат между колен. Старый полумягкий стул придушенно скрипнул под его тяжестью. Генерал тоже уселся, заняв место хозяина кабинета, и придвинул к себе пепельницу. Движения у него были немного порывистые, и Быков, за прошедшие годы не утративший наблюдательности, это заметил.

– Ну, всё, всё, остынь, ваше превосходительство, – сказал он. – Гляди-ка, обиделся! Ничего, переживешь. Нам, поди, обидней было. Давай выкладывай, с чем пожаловал.

– Есть работа, – закуривая, сказал Андрей Никитич. – Причем как раз по твоей части. Вчера пропал один человек. Его надо найти.

– Ничего себе – по моей части! – насмешливо фыркнул майор. – Я тебе кто – милиция? ФСБ? Служебно-разыскная собака?

– Ты разведчик, – сказал генерал. – Причем хороший – как раз такой, какой нужен.

– Надо же, вспомнили! А ничего, что я два с половиной года не в разведку ходил, а учил новобранцев отличать правую ногу от левой?

– Думаю, ничего, – сказал Андрей Никитич. – Тем более что выбора у нас все равно нет.

– У кого это у вас?

Генерал вздохнул.

– Информация секретная, Роман Данилович, – сказал он. – Ее огласка, независимо от того, насколько широкой она будет, может привести к крайне нежелательным последствиям…

– Например?

– Например, третья чеченская.

– Хорошо, что не мировая. Что ж, боишься, что я пойду трепаться, – не говори. Поищи кого-то более надежного… Не понимаю, кстати, почему с таким серьезным делом ты явился ко мне. В России столько силовых структур…

– И любая из них может быть причастна к исчезновению нашего клиента. А у тебя, – генерал усмехнулся, – у тебя алиби. Ты во время похищения торчал на полигоне в тысяче километров от места происшествия. Кроме того, этот человек – бывший десантник и мой личный друг. Мы вместе прошли Афган, и…

– Вот с этого и надо было начинать, – перебил его Быков. – Валяй излагай.

– То есть ты согласен?

– А ты сам-то как думаешь? Что бы ты сам ответил на моем месте – что хочешь и дальше торчать тут, в учебке, и гадать, сколько твоих курсантов доживет до дембеля?

– Хорошо, – сказал Андрей Никитич, постаравшись произнести это как можно сдержаннее, чтобы по голосу не было понятно, насколько это в самом деле хорошо. – Тогда перейдем к делу.

Он расстегнул привезенный с собой портфель, вынул оттуда большой конверт из плотной бумаги, выудил оттуда и положил на стол фотографию Расула Магомедова.

– Вот человек, которого ты должен найти, – сказал он.