Дима Морозов вздрогнул – должно быть, мысли его все еще витали где-то в области таинственной, невероятно перспективной генной инженерии и возле проблемы восстановления из праха гениального Ильича.

Дима бросился к переговорнику, напомнил:

– А вторая?

Голос майора был хриплый:

– Давай машину! Быстро!..

Лейтенант метнулся за руль.

Когда Морозов подкатил ко двору, оттуда, придерживая за сцепленные за спиной руки, майор с Толиком Медведевым уже гнали трусцой коротко стриженного мужчину лет сорока пяти. Одеться ему толком не дали. Из-под расстегнутой куртки виднелся спортивный костюм, торчал край несвежей майки. На ногах – незашнурованные кроссовки.

– Порядок, – сказал Банда, заталкивая задержанного вслед за Толиком на заднее сидение. – Без шума и пыли. Можно сказать, тепленького достали…

Лейтенант оглянулся на двор:

– А остальные?

– Разберутся сами. Гони в Лефортово, – Александр Бондарович махнул рукой.

Машина набрала скорость.

Настроение лейтенанта Морозова быстро поднялось. И было от чего!.. Вот так – «без шума и пыли» – задержали одного из видных авторитетов «солнцевской» группировки. Нечего было, значит, и волноваться…

Бандит еще как будто не пришел в себя. Волосы были всклокочены, глазки бегали, как у загнанного зверька.

– Вы обязаны дать мне возможность позвонить моему адвокату, – подал он голос.

– Сначала я с тобой в камере поговорю, Могилев, а потом будешь думать, с кем тебе созваниваться, – отозвался Бондарович с переднего сиденья. – И сиди спокойно, не ерзай, Могилев! Считай, отбегался…

Преступник презрительно скривил губы:

– Я для тебя – Могилевчук Вячеслав Павлович. Посмотрим, что вы мне сможете предъявить, ретивые…

– А все твое и предъявим. Чужого не пришьем.

– Вот вы-то как раз и пришьете – мастера, – оскалился Могилевчук. – А не пришьете, то выпустите через день и принесете официальные извинения за беспричинное задержание. Или я арестован? – он вопросительно посмотрел в глаза Бондаровичу.

– Все узнаешь в свое время.

– Так я все-таки арестован или задержан? – авторитет перешел на официально-вежливый тон. – Ваша обязанность довести это до моего сведения. Сейчас ведь не коммунистические времена, когда всюду царил беспредел. Теперь каждый права имеет, не надо даже качать.

– Задержан, – хмыкнул Бондарович. – Но тебе это должно быть все равно.

– Мне не все равно, и вам не все равно, – Могилевчук стрельнул в Александра хитрыми глазами. – Завтра же в прокуратуре будет лежать жалоба о том, как вы вломились в квартиру без предъявления ордера, как накинулись, хотя вам не оказывали никакого сопротивления…

– Значит, тепленькими взяли? – перебивая бандита, весело спросил лейтенант.

– Из постельки, – опять хмыкнул Бондарович и оглянулся на задержанного. – Этот контингент любит поспать, – и пошутил: – Даже жалко будить было.

– …не предъявили никакого обвинения, вообще слова не сказали, повалили, прижали лицом к полу, заковали в наручники. Не дали ни собраться, ни одеться, ни шнурков завязать, – продолжал перечислять Сева Могилев, как его называла «братва». – Налицо нарушение уголовно-процессуального кодекса… Вы думаете, вам это сойдет?

– Зачем тебе шнурки? – удивился Медведев. – Порядка не знаешь? Будто только родился, ей-Богу!.. Сейчас в Лефортово у тебя их все равно заберут…

Сева Могилев огрызнулся:

– Как заберут, так и отдадут…

– Послушай, Могилевчук, – Бондаровичу надоело пустое препирательство, – помолчи, лишнее треплешь. Ты же знаешь, что я просто так не брал бы тебя. Заметь, я даже на обыск не остался, – времени жалко, поскольку там ничего интересного не будет. Пара «волын», в крайнем случае; а их твои шестерки все равно на себя возьмут. Ведь так? – он насмешливо смотрел на преступника. – И еще ты прекрасно знаешь, что никакой адвокат тебе не поможет; по чрезвычайному Указу Президента я могу тебя держать до тридцати суток ПО ПОДОЗРЕНИЮ, – Бондарович сделал упор на этих словах, – БЕЗ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ. Поэтому ты и меняешь – на всякий случай – квартиры и гостиницы, чтобы тебя труднее было найти. Но тактика твоя стара, как мир. Мы тебя взяли и уж за тридцать суток как-нибудь раскрутим, не сомневайся.

Сева Могилев сплюнул себе под ноги:

– Понты ментовские!

Бондарович укоризненно покачал головой:

– Лучше заткнись и подумай, где мог проколоться и что у меня на тебя есть…

– А ни хрена нет у тебя. И думать нечего – головушку мучить.

В подъезде к этому времени наконец стихла музыка.

Женщина с бигуди из соседней квартиры и ее муж мялись в коридоре; их пригласили на обыск в качестве понятых. В этой роли им, вероятно, приходилось выступать впервые. Оно и понятно: не каждый день из соседней квартиры «берут» бандитского авторитета.

Двое задержанных по очереди освобождались от наручников и одевались, после того как была по сантиметру прощупана их одежда.

Старший лейтенант Захаров вызвал из отдела двоих специалистов для проведения детального обыска квартиры.

– Николай, – отдал он распоряжение, – дожидайся наших, а мы повезем этих красавцев на отдых. Вряд ли здесь еще что-то обнаружится.

В двухкомнатной квартире практически ничего из мебели не было, кроме необходимого холостяцкого минимума и дорогой видеодвойки. Было понятно, что Могилевчук остановился здесь только на ночь, по случаю.

На столике в полиэтиленовых пакетиках с бирками лежали: два пистолета – «Макаров» и здоровенный крупнокалиберный «магнум», запасные обоймы, патроны россыпью, еще какая-то мелочь.

Старший лейтенант Захаров зарокотал баском:

– Товарищи понятые, подпишите протокол об изъятии оружия. Вам придется задержаться здесь до приезда группы специалистов и на время обыска.

Мужчина и женщина, не читая протокола, поставили свои подписи.

– Почему не прочитали? – спросил Захаров.

– Да мы же слышали, как вы диктовали… – ответил мужчина. – Только время терять.

– Хорошо, – старший лейтенант Захаров посмотрел их подписи. – Позвоните, если надо, на работу, предупредите, вам выпишут потом справки на этот день.

– Какие справки, какая работа, – вздохнул мужчина. – Вокруг сплошная безработица… – он огляделся. – Можем мы сесть посидеть?

– Конечно, устраивайтесь, – разрешил старший лейтенант. – Можете, пока ждете, даже включить телевизор… По пятому каналу скоро сериал.

С этими словами он покинул квартиру.

Сев за руль, Захаров чертыхнулся: сыпала мелкая морось, а «дворников» на его «девятке» уже не было.

Москва, Москва…

* * *

Виктория Макарова,

4 пополудни,

23 марта 1996 года,

Кремль

Стройная молодая женщина твердым шагом от бедра шла долгим коридором в святая святых большой политики, – где не бывает туристов и сторонних наблюдателей. Дежурные не задерживали Викторию и не проверяли ее допуск в эту часть здания. За несколько лет ее хорошо запомнили в лицо. Впрочем, приветственных кивков тоже не было – это не принято в коридорах власти. Фальшивые дружеские объятия и радушные фразы между даже смертельными врагами – удел политиков. Обслуга и охрана должны вести себя неприметно, человеческие отношения могут проявляться у них только после смены, далеко от начальственных глаз. Но и это не очень-то приветствуется: похоже, высокое руководство хотело бы видеть вокруг себя абсолютно надежных роботов. Так спокойнее.

Виктория вошла в приемную и, не здороваясь, бросила референту:

– Макарова, с докладом.

Тот кивнул, продолжая заниматься своими делами.

Девушка заняла место на стуле.

Она не взяла со столика журнал, не закинула ногу за ногу, не завела какой-нибудь разговор – одним словом, не предприняла ничего, чтобы скрасить ожидание в пустой приемной. Она просто сидела, спокойно глядя перед собой.

О ее приходе секретарь доложил только тогда, когда на его селекторе вспыхнула лампочка и начальник службы охраны Президента отдал какое-то распоряжение.

Секретарь сказал:

– В приемной Макарова с докладом.

После паузы он положил трубку.

– Через пять минут, Виктория Васильевна, – сообщил секретарь девушке.

Последовал короткий кивок.

В тишине, нарушаемой лишь шорохом бумаг и поскрипыванием стула под секретарем, прошли еще пять минут. Из кабинета никто не вышел (возможно, там и не было посетителей). Только на седьмой минуте на пороге появился хозяин и пригласил:

– Заходи, Виктория.

В недавно занятом кабинете было еще пустовато, неустроенно. Грузноватый хозяин подошел к столику и принялся варить кофе, слушая доклад сотрудницы.

Виктория говорила ясно, по существу:

– Повестку сегодняшнего совещания я доставила Смоленцеву в девять пятнадцать. Застала его в телестудии на Шаболовке. Передала на словах о возможном присутствии главного и необходимости сформулировать свои требования и нужды.

Хозяин кабинета вскинул бровь:

– Как он воспринял это?

– По-деловому, в обсуждения не вступал, просто принял к сведению.

– Он не был удивлен, что именно вы привезли документы?

Виктория пожала плечами:

– По-видимому, воспринял это как меры повышенной секретности.

– Меня не интересуют ваши догадки, – хозяин кабинета нахмурился. – Исключите слово «по-видимому». Очень мешает эта мишура.

Девушка ответила уверенно:

– Нет, не был удивлен.

– Дальше.

– После десяти двадцати он выехал на Трубную площадь в ресторанчик «Александра», вел переговоры с двоими неизвестными мне мужчинами. Фотоснимки я сдала в лабораторию, – Виктория говорила четко, как по-писаному. – По сообщению Сретнева, с одиннадцати тридцати пяти до одиннадцати пятидесяти пяти находился у себя в кабинете вместе с директором «Экобанка» Виктором Сутько.

– К ним никто не входил?

– Никто… С двенадцати ноль-ноль до двенадцати сорока вел с ним радиопередачу в прямом эфире. До тринадцати ноль-ноль обедал в буфете, затем находился на заседании редколлегии телекомпании…

– Были еще какие-то встречи на чужой территории? – перебил девушку генерал Кожинов и предложил: – Пей кофе. Насколько помню, тебе без сахара.

– Спасибо, – Виктория подошла к столу, взяла чашку. – Других встреч не было. К шестнадцати часам Смоленцев приехал сюда для участия в совещании с руководителями средств массовой информации. У меня все.

Генерал Кожинов удовлетворенно кивнул:

– Ясно. Возьмешь Семенова и Репеку, дождетесь конца совещания и дальше ведите внешнее наблюдение за объектом. Работай по обстоятельствам – тебе не впервой!

– Он постоянно с кем-нибудь встречается. Как с этим быть?

– В случае подозрительных встреч дели группу и отслеживай участников. Доклад утром в восемь ноль-ноль. Отдых ночью для себя – как посчитаешь возможным, а ребята пусть дежурят.

Сделав пару глотков, девушка поставила чашку:

– Хорошо. Разрешите идти?

– Иди.

* * *

Тимур Гениатулин,

4 часа 10 минут пополудни,

23 марта 1996 года,

круглосуточный бар «Exsomnis» на Тверской

Тимур – смуглый, высокий, крепко сложенный мужчина лет тридцати – тридцати двух – вошел в бар. С холодной, сырой, стылой улицы – в уютное, теплое помещение. Контраст этот ощущался сразу. Теплый воздух прямо-таки окутывал, доставлял удовольствие.

Впрочем, март стоял не слишком холодный; наоборот, в этом году снег сошел быстро, и в последние дни то и дело моросил дождь… И зашел Тимур в бар не столько для того, чтобы погреться – как многие заходили днем, – сколько чтобы убить время; шеф сказал, что вызовет его от шестнадцати до восемнадцати…

Тимур не мерз в принципе – даже в очень сильные морозы. Была в его организме какая-то особенность, которой он всегда гордился. Эта особенность отличала его от других – слабых. Тимур был горячий. И в смысле темперамента, и в смысле температуры тела – те женщины, которым довелось разделить с ним постель, всегда отмечали, что он горячий. Они говорили, что от него можно греться зимой, как от печки. Одним из них нравилось, что он такой горячий, другим – не очень. Но на его чисто мужские качества ни одна из них не обижалась. Тимур был из тех партнеров по любви, силу и фантазию которых запоминают надолго и с которыми потом сравнивают возможности других партнеров…

Почему он был такой горячий, Тимур и сам не знал. Знакомый врач говорил ему как-то, что встречаются изредка такие феномены – у которых всегда повышенная температура тела; для них тридцать восемь – тридцать девять градусов по Цельсию – норма. И сбивать эту температуру не следует… Но Тимур помнил, что горячий он был всегда… Тимур объяснял, конечно, для себя эту свою особенность – тем, что всегда любил мясо. И ел его в больших количествах. Особенно баранину. С детства. Он с детства был хищником… Мать рассказывала ему, что, когда он еще был младенцем, когда она кормила его грудью, каждый день давала ему пососать вареной пережеванной баранины, – для силы, для мужественности. Цели она несомненно добилась… Тимур Гениатулин был очень сильный и мужественный человек. Как-то ему в руки попало на полчасика его личное дело (такое не положено, конечно, но в жизни всякое случается) – он уже тогда состоял на службе в спецподразделении и начинал свою деятельность в качестве инструктора рукопашного боя. Кроме множества всякого рода характеристик, послужного списка, копий документов, в личном деле было заключение психолога (Тимура, как и всех в спецподразделении тестировали на компьютере) под грифом «Только для психолога». Очень привлекательный это был гриф. И Тимур, естественно, влез в этот любопытный документ. Личность его оценивали по десятибалльной системе и по двадцати пяти параметрам: раздражительная слабость, тревожность, ипохондрия, фобии, подозрительность, паранойяльность, шизоидность и т. д. Восемнадцатым пунктом значилась «женственность» и оценивалась всего лишь единицей, то есть это был minimum.

Тимур Гениатулин был настоящим мужчиной и очень гордился своей мужественностью… Мясо ел в больших количествах. Раз или два раза в неделю ездил на машине на рынок и покупал целого барашка. Иногда живого. Если покупал живого, сам резал ему горло у себя на даче. Или в квартире в ванной. Одним быстрым ловким движением. Барашек и пикнуть не успевал… Потом Тимур разделывал тушку. Все шло в дело в руках мастера. Не пропадала и кровь… Тимур часто вспоминал свою зеленую романтическую юность. Он с родителями жил тогда в Казахстане. Вдвоем с другом на мотоциклах они загоняли в степи сайгу… Каждый выбирал себе по антилопке, – как правило, самочке, поскольку они менее выносливы, – и гнал ее, пока она не упадет. А потом Тимур соскакивал с мотоцикла, взмахом ножа перерезал сайгушке шейные артерии и припадал к ране ртом. Кровь была вкусна и пьянила. В тот момент, когда он пил ее, у антилопы бывали такие глаза!..

Работа в спецподразделении была связана с частыми командировками. Иногда в места далекие от цивилизации. Перед командировкой всегда выдавали паек. Но Тимур Гениатулин, как правило, отказывался от пайка. Перед ним никогда не вставал вопрос: что из еды с собой брать. Тимур всегда брал с собой чемодан мяса… Если жил в гостинице или казарме, хранил чемодан под кроватью, если в палатке – клал его под голову. Готовил себе мясо сам – никому не доверял этого важного дела. Иногда в таких командировках мясо начинало попахивать… Зато приготовленное со специями – оно было еще вкуснее.

Тимур был сильный и мужественный человек…

…Шум улицы остался за спиной. Впереди была симпатичная барменша. Она готовила кофе по-турецки – в раскаленном песке, в турках с длинными деревянными ручками. От песка шел сухой жар, от турок распространялся аромат кофе… Щеки барменши пылали. Хотя вряд ли она была горячая женщина для горячего мужчины. Натуральные блондинки по природе своей не очень темпераментные. Просто она разрумянилась от раскаленного песка.

В зале было совсем не много посетителей. Снаружи уже потихоньку темнело, здесь свет еще не зажгли. Царил приятный полумрак, было уютно.

Барменша улыбнулась ему.

Тимур кивнул, остановился возле стойки:

– Кофе.

– И все? – улыбка барменши слегка поблекла.

– Все.

Вообще-то он не отказался бы от бифштекса с кровью, но здесь вряд ли их делали; в основном подавали выпивку, холодные закуски… А если где и делали, то делали плохо. У самого Тимура это блюдо получалось идеально. Он ведь знал толк в бифштексах. И в крови…

Он понимал, что барменша ожидала от него большего, нежели порция кофе. Ведь это, наверное, был ее бар; или, на худой конец, она что-то имела от того, что успевала продать за смену. А он заказал только кофе. Неперспективный посетитель. Здесь хорош тот, кто сорит деньгами.

Все-таки она старалась владеть своим лицом. Кое-как удерживала улыбку на месте. Подвинула Тимуру по стойке чашечку дымящегося кофе. Он бросил барменше на стойку крупную купюру, а выражение у него на лице было: «Сдачу оставь себе».

Барменша оказалась не без юмора:

– Вам десять чашечек кофе?

Тимур хранил серьезное выражение на лице:

– Это – авансом. Может, я еще загляну сюда как-нибудь.

Она опять улыбнулась ему тепло. Улыбнулась даже жарко. Улыбка ее была – раскаленный песок, в котором стояли турки с кофе.

Подошел кто-то за своей чашкой, достал портмоне, расплачивался не спеша. Барменша улыбнулась тому человеку совсем не так, как Тимуру. Улыбнулась вежливо, но не жарко.

Тимур отпил глоток. Да, барменша умела приготовить этот напиток. И умела улыбаться – у нее, наверное, был целый набор улыбок. Она была запоминающаяся женщина, хотя и несколько старовата; должно быть, запоминающаяся из-за этих улыбок… Если б Тимур был на безрыбье, то непременно ею занялся бы. Но ему хватало рыб – совсем молоденьких девиц, пусть глупых, но совершенно в его вкусе: гладких, без единой лишней жириночки, подвижных, быть может, в чем-то пугливых – они напоминали ему тех сайгушек, каких он загонял в степи в своей далекой романтической юности. Ему нравились молоденькие девушки не уставшие от секса, готовые заниматься сексом ради секса, а не ради хрустящих купюр. Теперь с этим товаром было без проблем. Помогал Голливуд. Глупые московские девочки насмотрелись его продукции, можно даже сказать, выросли с ней и взяли заокеанский киношный стиль себе за образ жизни.

А барменша была старушка; лет тридцать – не меньше. Впрочем, Тимур не гнушался и такими, когда они могли его чем-нибудь поразить. Проще всего поразить его женскими прелестями можно было, когда он возвращался из командировки.

Тимур взглянул на часы, покосился на пейджер. Сигнала все не было. Была вероятность того, что сегодня предприятие не состоится… Нет – так нет!.. Тогда Тимур поймает рыбку и завалится на ночь к ней. А если к ней некуда, то отведет на одну из своих квартир. Впрочем, даже если предприятие состоится, он все равно поймает рыбку. Или сайгушку… Чтоб у нее были такие глаза!..

Тот человек, кроме кофе, взял два фужера вина и какие-то закуски. За столиком его ждала дама. Интересная штучка. Она оценивающим взглядом смотрела на Тимура. Она издалека чувствовала его силу… Тимур отвернулся. Отпил еще кофе… Да, эти славянские женщины бывают очень сексуальны. И часто, очень часто – не верны своим избранникам. Татарки в этом смысле лучше. Вернее. Жениться надо на татарке. Но красиво проводить время – с русской. С гладенькой рыбкой.

Барменша наполнила турки свежей водой и теперь ловкими движениями погружала их в раскаленный песок. С любопытством поглядывала на Тимура, отвлекала от мыслей.

Сказала:

– Что-то раньше я тебя не видела здесь.

Он был не прочь перекинуться парой слов; время, кажется, позволяло:

– Почему ты должна была видеть меня, если я здесь впервые?

– Надеюсь, теперь будешь заходить, – если, конечно, понравился кофе. Мы на взлете. Дела хорошо идут.

Тимур полюбопытствовал:

– Это твой бар?