Мама на такого рода выпады внимания не обращала, а я не мог взять в толк, что он имеет в виду. Отец хмыкал: мол, что тут непонятного. Мои самостоятельные изыскания долго ни к чему не приводили: ни БСЭ, ни ещё несколько столь же авторитетных справочников прояснить дела на смогли. Искомое слово обнаружилось лишь в первом издании словаря Ушакова (в позднейших такой статьи уже не было). Но папа решительно отверг академические трактовки, заявив, что ни мелкой чиновницей, ни пронырой, ни женского рода ловкачом он Марину не считает. Всё не так, сказал он, в его понимании слово «стрекулистка» означает нечто совершенно другое.

Возможно, жизнь подтвердила его правоту, а может, наоборот, опровергла, трудно сказать определённо, ведь всё зависит от того, какой смысл вкладывать в слова, а этого я так и не понял.

Кроме общего стремления к здоровью и долголетию, Марина уверилась в пользе и необходимости сыроедения, и много лет (не несколько, потому что несколько – это больше трёх, но меньше шести, а дело шло на десятилетия) они ему предавались все вместе. Даже кошка Маруся ела сырую свёклу, по словам Марины, с наслаждением. Лене, по настоянию лечащего, нисходя к её детскому возрасту, позволялось иногда что-нибудь варёное.

То ли Миша помнил о своих далёких еврейских корнях, то ли просто любил рыбу фиш, но время от времени они всё же покупали и готовили щуку, мне самому несколько раз доводилось её отведать, чудная была вещь. Как-то раз Марина взвинченно пожаловалась маме за чашкой кофе: «Мишка упрямый как баран! Просто невыносим! Что ни говори, всё об стенку горох! Три года не могу заставить его чистить щуке зубы! Я даже щётку ему специальную купила!..»

Не знаю, это или что другое стало причиной их разрыва, но однажды Миша предал семью – и ушёл.

Если бы кошка Маруся ушла с ним, это тоже было бы предательством. Но кошка Маруся поступила ещё хуже.

Марина укладывалась спать, а Маруся сидела, как обычно, неподалёку на кресле. Дождавшись, когда погас торшер, она в густом мраке молча бросилась на хозяйку и стала рвать ей лицо когтями, будто кусок сырого мяса.

В целом Марине повезло: даже если Маруся и целила, то первыми ударами по глазам не попала, а потом Марина закрывалась одеялом.

Лена рассказывала, что, когда она вбежала в спальню, чтобы отшвырнуть от матери осатаневшую Марусю, обе они адски выли.

Вот что бывает, говорил папа, если годами кормить ни в чём не повинное существо сырой свёклой: даже мирная кошка озверела, что уж говорить о грозном муже.

Последующим усилиям косметолога не поддались лишь несколько мелких шрамов, самый приметный – на правом виске. Но если не знать и не присматриваться, они были практически незаметны.

Так вот, Марина позвонила, чтобы пригласить на Ленину свадьбу.

Это для меня стало неожиданностью. Ну в самом деле, не такие близкие мы друзья. И я сказал:

– Вот ничего себе! Лена выходит замуж!..

Человек поядовитее ответил бы вопросом: мол, если тебя приглашают на чью-то свадьбу, разве не понятно, что этот человек вступает в брак?

Но Марина была добрая женщина. Она вздохнула:

– Ну да, выходит. Дожили… Видишь, совсем я старая делаюсь.

Меня подмывало произнести следующую нелепицу, но я сдержался. Хотя опять же как посмотреть. Марина первым делом, минуты не прошло, сообщила, что она скоро год как сделалась бабушкой. В этом свете её сетования на свой возраст в связи с выходом Лены замуж были не совсем понятны. Может быть, конечно, она полагала, что дети детьми, а брак браком: детей женщины заводят по тем же причинам, по которым вороны несут яйца, и тут ничего не попишешь, а замужество и впрямь серьёзный шаг в жизни каждой девушки, не важно, обзавелась она к тому времени ребёнком или нет.

– Ты же знаешь, какая у меня Лена непростая, – сказала она. – Ей кого ни попадя и на дух не надо. Это я дурочкой замуж выходила…

Я мог бы возразить: всё-таки до Мишиного ухода они прожили в мире и относительном согласии чуть ли не двадцать лет, но сдержался. Да и Лену знать мне было неоткуда. Когда-то я слышал, что после школы она поступала на что-то гуманитарное: филология, не то философия, не то вовсе какой-то институт культуры.

Но высказывание о том, что в эпоху собственного выхода замуж Марина была дурочкой, сбило меня с толку, и я уточнил:

– То есть Лена по твоим стопам пошла? Тоже в аспирантуре?

Вот ещё, фыркнула Марина. Зачем ей аспирантура? Разве на моём примере не понятно, чего стоят все эти аспирантуры? Нет, что ты. Разве я не говорила? Мы давно с тобой не перезванивались, вот в чём дело. Надо чаще встречаться. Лена ушла с четвёртого курса. Дело ведь не в том, чтобы штаны просиживать, верно? Она же умница, её почти сразу взяли в зебест…

– Это что – «зебест»? – спросил я, вместо того чтобы секунду подумать.

– Ну, «The Best» же! Глянцевый журнал. «Style and beauty». Отделения по всему миру. – И мягко упрекнула: – Как можно не знать…

– А, – сказал я. – Ну да. «The Best». Ничего себе.

– Да, – со сдержанной горделивостью согласилась Марина. – Леночка модой занимается. Всё хорошо, но мотаться ей приходится – ужас. Англия, Италия. Головной офис в Лондоне, но она больше в Милане. Понимаешь?

– Понимаю, – сказал я.

Хотя, если честно, что я мог в этом понимать. Я ни модой никогда не интересовался, ни в глянцевом журнале не работал. Однако что такое понимание? – просто привыкание. Мода, значит. Ладно. Хорошо.

– Так что по её статусу кого ни попадя ей и на дух не нужно, – сказала Марина. – Да она ещё и по характеру переборчивая. Думала, так и не найдёт никого…

– А она?.. – спросил я, не пытаясь сообщать свои представления о жизни, ибо всякий раз жизнь оказывалась шире моих о ней представлений.

– А она нашла! – победно возгласила Марина. – По всем статьям подходит. У них там, знаешь, косо смотрят, если статус хромает. У них там, знаешь, лучше никак, чем как-нибудь. А Шура по-настоящему богатый. И всего на два года старше. И он хороший.

– Ну, отлично, – сказал я. – Гармония – большое дело.

– И к Сонечке он замечательно относится, – похвасталась Марина. – Прямо как к родной. Души не чает. Сейчас, погоди, сигарету возьму.

Она пошуршала чем-то. Потом чем-то стукнула. Потом всё совсем стихло. Я ждал.

– Прости… Едва нашла парочку. Думала, на угол бежать придётся.

Она снова замолкла, теперь по прикладной причине прикуривания: затянулась, выдержала мгновенную паузу, позволяя дыму как следует распространиться по лёгким, и продолжила с выхлопом:

– Хороший, да… Но вообще, он какой-то странный.

Меня подмывало заметить, что такого рода определение никому ни о чём не говорит. Сказать «он странный» – всё равно что сказать «он двуногий». Нет, даже в таком больше толку, это позволяет, по крайней мере, отделить указанного субъекта от подмножества одноногих.

А «странный» – это совсем бессмысленно. Никого иного мне в жизни видеть не приходилось. Раньше или позже, но обо всех говорят, что они какие-то странные. Причины разные, а вывод один. Меня и самого сколько раз странным называли. Даже в глаза.

Но это были бы чисто теоретические рассуждения, они мало что добавляли к нашему практическому разговору. Я рассчитывал, что Марина сообщит что-нибудь такое, после чего можно будет вести речь о вещах более конкретных.

Я пожал плечами, но она и этого не могла видеть.

– Вот зачем ей, спрашивается, полость из шиншиллы? – насмешливо спросила она.

– Полость, – осторожно откликнулся я, ещё не понимая, о чём речь.

– Ну да, полость. Чтобы Сонечка не мёрзла. Лена же гулять её вывозит. Так вот, чтобы не мёрзла. О ребёнке он заботится!

– Ах, в коляску полость, – сообразил я. – Ну да… и что же, она из шиншиллы?

– Вот представь! Она из шиншиллы! Ну, знаешь, наверное, это крыса такая… Подумать только! Тут на приличную няню не хватает. А тут тебе полость из шиншиллы. За сто миллионов. На кой ляд ей эта шиншилла?

– Шиншилла не крыса, – заметил я.

– Что?

– Они в темноте видят. Я читал где-то.

Я говорил заранее извиняющимся тоном: мол, ни на чём не собираюсь настаивать. Но это, кажется, не помогло.

– И что с того? – сухо спросила она. – Что ты хочешь сказать?

Я бы не удивился, услышав: странный ты какой-то.

– Видят, не видят… Какая разница, что они там видят, – буркнула Марина. – Что бы они там ни видели, всё равно лучше бы денег дал. Да бог с ним, что это я завелась. Так тебя ждать шестнадцатого?

– Шестнадцатого?..

– Что такое?

– Нет, ничего. Я часто в разъездах… но ничего, подстроюсь. Да, конечно. Я буду.

– В разъездах – это что? Бизнес?

– Примерно.

– Несчастные люди, – вздохнула Марина. – Ладно. Имей в виду: торжество состоится в Путевом дворце.

– Здорово, – сказал я. – Отличное место.

– Ты знаешь Путевой дворец? – удивилась она. И рассмеялась: – Тоже, что ли, там женился?

– Оттуда Наполеон на горящую Москву смотрел, – сказал я. – Такое не забывается.

– Ну ладно. – Кажется, Марина была немного разочарована, что не удалось обрушить столь статусную информацию на голову непосвящённого. – Короче, ты знаешь, там женятся самые… мм…

Мне подумалось, что она скажет «крутые перцы».

– Самые респектабельные господа, – сказала она.

– Да, я слышал, – кивнул я. – Хорошо. Буду соответствовать.

– Ну и всё тогда. Чмоки-чмоки-чмоки. Я ещё позвоню.